Дафна Дюморье - Таверна «Ямайка»

Вдруг ей представилось, как он грызет и скребет дверь своими когтями, пытаясь выйти наружу. Она вздрогнула, подумав с благодарностью об обещании Джоза запереть ее на ночь. Дом сегодня, казалось, был полон неприятных сюрпризов. Шаги особенно гулко отдавались в темных переходах, возвращаясь эхом во всей таверне. Даже кухня — единственное помещение, где веяло относительным спокойствием, — сегодня казалась мрачным зловещим подземельем.

Почему Джоз решил сидеть там и ночью? Чего он будет ждать с ружьем на коленях? Или кого? Он вышел из кухни и проследил, чтобы она поднялась в себе в спальню.

— Дай мне свой ключ, — сказал он, и Мэри отдала ключ без возражений. Он посмотрел на нее снизу вверх, нагнулся и приложил палец к ее губам.

— Ты мне нравишься, Мэри, — сказал он, — Я питаю к тебе слабость. После всего, что ты пережила и перенесла за эти дни, в тебе осталось мужество и характер. Это видно по глазам, ты не сломлена. Если бы я был помоложе, я бы поухаживал за тобой и добился твоего расположения, детка. С тобой я бы достиг положения в жизни. Ты ведь знаешь это, не так ли?

Она не ответила. Джоз стоял у двери, невольно руки ее задрожали, пламя свечи заколебалось. Он перешел на шепот.

— Впереди меня ждет большая опасность. Это не закон, с законом я справлюсь. Мне безразлично, даже если весь Корнуолл пустится за мной вдогонку. Меня добьет другое — шаги, которые приходят ночью и уходят утром, и рука, которая сбивает меня с ног.

Лицо его вытянулось, он выглядел совсем старым в тусклом свете. На мгновение в глазах мелькнуло подобие здравой мысли, словно он хотел сказать что-то важное. Но глаза тут же потухли.

— Мы отгородимся от них рекой Тамар, — сказал он. — И все. Баста.

Изгиб его губ напомнил ей о прошедшем дне на ярмарке, больно отозвался в сердце.

Джоз закрыл за ней дверь и повернул ключ. Она слышала, как он спустился по лестнице, прошел в кухню и затворил дверь.

Девушка села на кровать; не отдавая себе отчета в том, зачем она это делает, словно позволив себе небольшой грех, из тех, что часто совершаются в детстве, а затем бесследно исчезают, она приложила палец к губам, как делал Джоз, потом провела им по щеке и шее.

Слезы потекли по ее лицу, она плакала тайно и тихо, но когда капли упали ей на руки, сложенные на коленях, она горько и беззвучно зарыдала.

Глава 13

Мэри не заметила, как уснула. Так и свалилась на постель, одетая, в туфлях. Среди ночи ее разбудили звуки, которые она сначала приняла за вновь налетевший ураганный ветер и град, но на дворе было тихо. Почуяв неладное, она прислушалась. Вскоре звуки повторились: кто-то швырял комья земли в ее окно со двора. Сев на постели, девушка гадала, что это может означать. Если это сигнал об опасности, то придумано было неуклюже и грубо. Благодетель, видимо, плохо ориентировался в архитектурном плане таверны и спутал ее окно с хозяйским. Внизу, с ружьем наготове, ждал гостей Джоз Мерлин. Возможно, это тот самый гость давал о себе знать во дворе. Охваченная любопытством, она подкралась к окну, стараясь, чтобы ее нельзя было разглядеть, держась ближе к стене. Еще не начало светать, но еле различимая полоска облаков предвещала близкий рассвет.

Ошибки, однако, не произошло — красноречивым доказательством тому были комья земли на полу, а под окном маячила фигура мужчины. Мэри притаилась, ожидая, что произойдет дальше. Он опять нагнулся над клумбой и швырнул ком земли в ее окно, грязные следы размазались по стеклу, мелкие камни грозили его выбить. На этот раз ей удалось разглядеть его лицо и, забыв про осторожность, она удивленно вскрикнула.

Во дворе стоял Джем Мерлин. Мэри подняла немного стекло и выглянула в открытый проем окна, чтобы позвать его в дом, но он знаком велел ей молчать. Джем приложил руки ко рту в виде рупора и шепотом попросил ее спуститься и отпереть ему парадную дверь. Мэри закачала головой.

— Не могу. Меня заперли, — прошептала она.

Джем озадаченно смотрел вверх, решая, что бы это могло означать. Он стал ощупывать стену, ища опору, чтобы забраться через окно. Это было нелегко сделать. Стена была скользкая, торчавшие из нее ржавые гвозди — они служили некогда подпорками для вьющихся растений — не внушали надежды на безопасный подъем.

— Кинь мне одеяло, — попросил он тихо.

Она угадала его намерение с полуслова и, привязав один конец одеяла к кровати, свесила другой в окно. Он болтался над его головой. Ухватившись за него, Джем подтянулся, опираясь одной ногой в стену, и забрался на навес крыльца. Теперь он находился почти на уровне ее окна. Мэри пыталась полностью поднять раму, но не могла — она застряла, и Джем не мог проникнуть в комнату, не разбив окна.

— Придется поговорить отсюда, — сказал он после бесплодных попыток. — Подойди поближе, чтобы я мог видеть тебя.

Она встала на колени под подоконником, чтобы лицо находилось на уровне открытой части окна. С минуту они смотрели друг на друга молча. Он выглядел измученным, глаза ввалились, словно он не спал несколько дней. Вокруг рта пролегли морщины, которых раньше не было, во всяком случае, она их не помнила. Привычная улыбка, чуть насмешливая, повелительная, исчезла.

— Должен перед тобой извиниться, — сказал он, наконец. — Бросил тебя в Лонсестоне без предупреждения. Можешь меня простить или не простить, как хочешь, но причину я не могу, к сожалению, объяснить.

В нем появилось что-то новое, необычное. Горькие нотки слышались в голосе. Мэри это не понравилось.

— Я волновалась, что тебя арестовали. Твои следы привели меня в гостиницу «Белый Олень», а там мне сказали, что тебя куда-то отправили в карете с одним господином. И все — ни записки, ни объяснения. Там в баре сидели перекупщик с компаньоном, которые приценивались к черному пони. Они отвратительно себя вели, я не верила тому, что они говорили. Я боялась, что тебя разоблачили. Мне было так плохо, но тебя я не виню. Твои дела не могут иметь ко мне отношения.

Ее больно задевало его поведение. Она ожидала более теплой встречи, надеялась, что он пришел потому что не мог не видеть ее; но его холодность отрезвила Мэри, заставила снова уйти в себя. Он даже не спросил, как она добралась до дома в ту ночь, его безразличие ошеломило девушку.

— Почему тебя заперли? — спросил он.

— Дядюшка не хочет, чтобы за ним подглядывали. Он боится, что ночью в темном коридоре я наткнусь на его секреты. Насколько я могу судить, тебе тоже не чужда семейная неприязнь к постороннему вмешательству. Если спрошу, что привело тебя ночью в «Ямайку», то рискую вызвать неудовольствие. Или я ошибаюсь?