Екатерина Мурашова - Забывший имя Луны

– Слушай, Придурок, а тебе бабы не нужны?

– Как? – не понял Кешка.

Первое, о чем он подумал, были ромовые бабы, которые продавались в киоске на блиновском вокзале. Блин, а вслед за ним и Кешка, считали их очень вкусными.

– Ну бабы, женщины, самки? – нетерпеливо повторил Алекс.

Теперь, со второго раза, Кешка понял все правильно.

– Не знаю. Не думать. Наверно, нет.

– Ну, это надо проверить, – Алекс задумчиво покачал головой, покусал нижнюю губу – самую выразительную и подвижную часть своего в общем-то невыразительного лица. – Поначалу-то ты был глиста-глистой, а теперь вон какой бугай. Отъелся да накачался. Пора бы и гормонам заиграть…

Кешка ничего не понял из того, что сказал Алекс, но мысленно приготовился к очередному повороту событий.

Небольшая квартирка, в которую привел его Алекс на следующий день, была очень непохожа на те, которые Кешка нюхал до сих пор. Для зрения и слуха все было обычным: уютный, слегка потертый диванчик, столик с журналами, беззвучные взрывы и перекошенные рожи в приглушенном видеомагнитофоне, чашки с остатками кофе на дне, лампа с розовым шершавым абажуром, склонившаяся над разбросанными на полу подушками и освещающая угол одной из них и три четверти кружка старого, дубового, потрескавшегося от долгой жизни паркета. В этом же освещенном кружке беспомощно раскинулась пудреница, похожая на выпотрошенную беззубку. Но запах… Смесь искусственных, вымученных ароматов и живого, настоящего тепла, терпкий, но незнакомый запах человеческой кожи, букет бумажно-тряпочного, мучительно женского уюта и неуюта в какой-то дьявольской болезненной смеси, и еще что-то дурманящее, опасное…

Какие-то глубинные воспоминания заметались у Кешки в голове, как всегда скапливаясь в затылке и в висках сверкающей, разрывной болью. Этот теплый женский запах… Кешка до хруста стиснул зубы, зажмурил глаза и задышал ртом. Перед закрытыми глазами поплыли справа налево желтые тусклые бублики, потом отпустило. Продолжая дышать через рот, и тем спасаясь от запахов, Кешка открыл глаза и осторожно огляделся. Тут только заметил свернувшуюся в неглубоком кресле тоненькую, голубоватую, словно полупрозрачную девушку – источник так поразивших Кешку запахов. На ней были узкие черные брючки и неестественно яркая красная короткая маечка, едва прикрывающая грудь. Девушка смотрела на Алекса с тяжелым, сложным и непонятным Кешке чувством. Когда шарящий взгляд девушки касался самого Кешки, он становился почти невесомым и исполненным любопытства. В который уже раз Кешка убеждался в том, что, хотя сам себе он кажется сейчас неотличимым от «чистых и опасных», последние легко выделяют его из своих рядов и ясно видят его «инаковость».

– Вот, Гуттиэре, это Кешка-Придурок, – Алекс несильно, но внятно толкнул Кешку между лопатками, и явно удивился, когда плоское на вид кешкино тело без усилий поглотило толчок и даже не шелохнулось. – Он у тебя пару дней поживет. То есть переночует. Днем у него дела. Ты не бойся – он вроде бы неопасный. Тебе ничего делать не надо. Смотри только. Но дури ему чтоб – ни-ни! Узнаю, что предлагала – пожалеешь.

Все понятно?

– Ты кого проверяешь-то? – хрипловато осведомилась Гуттиэре. – Меня или его?

– Да никого, – отмахнулся Алекс. – Так, мыслишки есть.

– А он-то что за гусь? Эй, Кешка-Придурок, ты с какой планеты? А что это в глазах-то у него, а, Алекс? Дури, говоришь, ему не давать? Да я и не дам – мне и самой мало. А только он сам-то – что, ни на чем не сидит?

– Ну да, конечно, – усмехнулся Алекс. – Сучке в течке и велосипед – кобель. Ни на чем он не сидит – запомни это. А что до его странностей, так это не твоего ума дело…

– А ты мне денег дашь? – капризно спросила Гуттиэре. – Мне ж его покормить надо будет, попоить опять же… И крем твой любимый у меня весь вышел…

– Ну ты и сучка! – добродушно хохотнул Алекс. – Крем у нее, вишь ли, вышел! Опять студента своего нищего на мои деньги ублажать будешь? Брошу я тебя…

– А ты уйди! Ну, уйди! – неожиданно и некрасиво окрысилась вдруг Гуттиэре. – Брось меня! Может я через то опять человеком стану! Лечиться пойду! Танцевать опять буду!

– Как же! Как же! – проворчал Алекс, выкладывая на столик несколько разноцветных бумажек. – Я тебе дурь даю, кормлю тебя, пою, куда ты от меня денешься? А денешься – так тут же и сдохнешь где-нибудь под забором. А я себе другую найду, попокладистей…

– Алекс… – огромные глаза Гуттиэре, подчернутые синими подглазьями, наполнились слезами.

– Ладно, ладно! Хватит! – Алекс нетерпеливо махнул рукой. – Некогда мне. Вот я тебе Придурка оставляю, ему и пожалуйся на жизнь свою тяжелую, когда не делаешь ни хрена, а только бока на диване пролеживаешь, дурь нюхаешь, да ноги раздвигаешь. Может, он тебя и пожалеет…

Шаги Алекса затихли на лестнице, а девушка не пошевелилась и даже не моргнула, как будто наполнившие глаза слезы разом превратились в стекло, увеличивающее и без того огромные зрачки. Кешка, который, как известно, не испытывал от ожидания никакого неудобства, неторопливо осматривался и решал про себя, что он сейчас будет делать. Бордовый пушистый коврик с желтыми розами показался ему вполне пристойным местом для ночлега. Говорить с Гуттиэре Кешка не собирался. Зачем? Он все равно ничего не поймет, а, следовательно, и ничем не сможет помочь ей. Ему же, Кешке, ничего от Гуттиэре не надо. Мало ли что придумает Алекс! В том, что Алекс совершенно его не понимает – Кешка убеждался уже не раз. Ну и что ж тут такого? Кешка и сам себя понимает далеко не всегда. Каково ж другому? Лучше всех его, пожалуй, понимал Блин. А может быть, Антонина? Где-то под грудиной заныло сладкой болью, вспомнился покинутый деревянный дом, маленький зеленый носок на веревке. Не вспоминал уже много-много дней. Отчего же сейчас? Может быть, все дело в запахах? Наверное, нет, ведь от Антонины пахло совсем не так – хвойным мылом, морской водой, теплым зверушечьим запахом, который хоронится у всех людей где-то за пазухой…

Внезапно Гуттиэре волной поднялась в кресле, спрыгнула на пол, бесшумно ступая по полу узкими ступнями в красных махровых носках, подошла вплотную к стоящему Кешке. Взглянула снизу вверх расширенными, словно подсвеченными изнутри глазами.

– Ты кто-о? – протяжно спросила она. – Ты зачем сюда пришо-ол?

– Я – Кешка. Алекс сказал, – ответил Кешка. Ответил как мог, хотя и понимал, что Гуттиэре спрашивала о чем-то другом.

– Пусть Кешка, – Гуттиэре капризно оттопырила нижнюю губу и сразу стала похожа на олененка, который попробовал горькую траву. – Но – зачем? Алекс поймал тебя? На крючок? На что ловятся такие, как ты? Ты – стра-анный… – Гуттиэре вскинула руки и ее быстрые пальцы пробежали по Кешкиной груди, словно исследуя что-то.