Татьяна Устинова - Близкие люди

Степан выдернул из сейфа перегнутую пополам файловую папку и сунул Чернову в карман.

– Черный, проводи охрану и возвращайся. Петрович, проходи и садись, что ты маешься!.. Саш, вари нам кофе.

Он обошел стол и уселся в собственное кресло, от которого устал за день как собака. Он совершенно точно знал, что один из тех, кто топчется сейчас перед ним на зеленом ковролине, делая вид, что старательно выполняет его распоряжения, два часа назад вытащил из его сейфа тетрадку Володьки Муркина, и еще над охраной, гад, издевался, заставил мужиков унитаз тушить!

– Всех, кроме замов, Волошиной и Валентина Петровича, я прошу разойтись по домам, – договорил он неприятным голосом, – инцидент исчерпан Никаких сенсаций сегодня больше не будет. Спокойной ночи и благодарю за корпоративную преданность.

“Все, кроме замов, Волошиной и Валентина Петровича” – тройка нечесаных, но активно любопытных программистов, уборщица в зеленом комбинезоне и пожилая бухгалтерша Света, у которой, по слухам, были нелады с невесткой и она предпочитала все вечера проводить на работе, – как-то одновременно бросились к выходу из Степанова кабинета, произвели там некоторую сутолоку и давку, и светлые полированные двери затворились с неторопливым достоинством.

Степан поставил локти на стол и сунул физиономию в сложенные ковшиком ладони. Физиономия горела и неприятно кололась, а кожа казалась слишком сухой и тонкой.

– Я ничего не понимаю, – с ходу сообщил появившийся на пороге Белов, – что за дикая история?! И почему ты не стал ничего искать?

– Да потому что нечего искать. – Степан с силой потер колючие щеки и закрывающиеся глаза.

– Паш, мне не нравится, когда ты начинаешь говорить : загадками. У тебя это плохо получается.

– Я не говорю загадками. – Степан никак не мог заставить себя взглянуть на зама. Что он станет делать, если взглянет и поймет, что тетрадку вытащил Белов? Впрочем, он был почти уверен, что Белов тут ни при чем. – Я не стал ничего искать, потому что из сейфа поперли муркинскую тетрадку и больше ничего.

Белов протяжно и выразительно свистнул:

– Ни хрена себе!

– Вот именно, – пробормотал Степан, – вот и я про то же…

Вернулся Чернов, покручивая на пальце ключи от машины. Брелок с символикой “тойоты” взблескивал стальным нестерпимым блеском Настроение у него ничуть не ухудшилось.

– Серегу я проводил, – доложил он бодро и швырнул Степану на стол пустую файловую папку, – деньги сунул.

Кстати, кто-нибудь знает, сколько именно там было? Слишком много дать тоже плохо…

– Ну посчитал бы! – сказал Степан со злобой. – Что ж ты не посчитал?

Чернов сел в кресло перед Степановым столом, и некоторое время все молчали.

– Прошу высказываться, – наконец велел Степан, – кто, по-вашему, попер муркинскую тетрадь? И куда он после этого делся? И где до этого был?

– Что за тетрадь-то, я не пойму, – спросил прораб осторожно, – покойника нашего, что ли?

Степан молчал, уставившись на фигурку рабочего в стиле “техно”, украшавшую его стол. У рабочего были металлические руки и ноги, вылупленные глаза-шурупы и каска на болтах, насквозь проткнувших плоскую железную голову. Он очень напоминал Степану самого себя. По крайней мере самого себя в данную минуту.

– Да мы у Муркина тетрадочку нашли, – пояснил Чернов, – уже после того, как менты все дело прикрыли. А в тетрадочке какие-то буковки и циферки нарисованы, мы так толком и не поняли, что за буковки с циферками. А теперь ее из сейфа сперли.

Чернов, в отличие от Белова, никакого изумления не выразил и даже не задал исторического вопроса о том, что именно пропало из сейфа, если деньги – самое святое! – не взяли.

Это означает что-то или нет? И если означает, то что? И как понять, что именно это означает и означает ли?

Где ты, где ты, так никем и не оцененный капитан Никоненко, сыщик-профессионал, знаток человеческой психологии, крещенный в сафоновской церковке и знающий о жизни все? – Кофе готов, мальчики, – раздался от двери Сашин голосок, – а вам чайку, может, Валентин Петрович?

Она осторожно и ловко внесла огромный поднос, на котором вкусно и сытно дымился немецкий кофейник в красную и белую клетку – не какая-то там безликая кофеварочная колба! – и отсвечивал сахарным боком разноцветный мармелад в брызжущей светом хрустальной мисочке, и холодная сырокопченая колбаса лоснилась, уложенная в кружок на чистом блюдце, и глаз невозможно было оторвать от этого подноса, и нос начинал ловить все запахи, и на душе делалось светло и умильно, как у собаки, неожиданно получившей на завтрак килограмм молочных сосисок.

Где-то еще совсем недавно Степан уже чувствовал себя так же умильно и расслабленно и точно так же напоминал себе, что расслабляться нельзя – вцепятся в шею, под самое горло, порвут, загрызут, ничего не оставят…

Ах да. Дома. Когда Иван и прибалтийская крыса усадили его чаевничать.

“Пап, ты купи нам завтра груш. И еще я никак не мог желтую пижаму найти, а синюю Валентина Ивановна постирала. Ты мне найдешь потом, ладно, пап?”

– Итак? – повторил Степан неприятным голосом. – Саш, тебя это тоже касается. Кто где был, кто кому звонил, кто откуда вернулся и у кого еще, кроме Петровича, среди ночи возникла острая необходимость съездить в офис за бумагой для принтера? Кто первый? Ты, Черный?

– Ты что, считаешь, что тетрадь кто-то из нас взял? – спросил Белов брезгливо.

– Считаю, – отрезал Степан.

– Тогда, выходит дело, и Муркина кто-то из нас укокошил, – сказал Чернов задумчиво. – Это ты, Павлик, здорово придумал. Толково. Никаких убийц искать не надо, сдал в ментуру кого-нибудь из нас, и все. Правильно, Павлик.

– Господи, о чем вы говорите! – вскрикнула Саша. – Каких убийц?! Ведь милиция сказала, что это был несчастный случай! Обыкновенный несчастный случай! Пьяный рабочий упал в котлован, только и всего!

Чашка мелко дрожала у нее в руке, кофе плескался о белые фарфоровые берега. Степан отвернулся, чтобы этого не видеть.

Господи, еще три дня назад он мечтал на ней жениться и был совершенно уверен, что, если женится, все в его жизни и в жизни его сына наконец-то встанет на свои места, а она так ; хладнокровно обманула его!

– Ну ладно, – сказал Чернов торопливо. Он опасался, что Саша чем-нибудь себя выдаст, и тогда положение будет не спасти, – раз так, то я первый отчитываюсь. Значит, уехал я часа в три прямиком на Профсоюзную. Там я с Полуйчиком лаялся часов до пяти, наверное. До полседьмого скакал по этажам, смотрел, кто чем занимается. Потом поехал на дачу.

– Куда? – переспросил Степан недоверчиво. Он отлично знал, что Черный дачу свою ненавидит и почти никогда на ней не бывает. Дача была передана в полновластное тещино владение, а Чернов в нее только деньги вкладывал.