Джеки Коллинз - Неистовая Лаки

Алекс был не женат и в свои сорок семь лет имел высокую, стройную фигуру, какую-то мрачную привлекательность темных глаз, густые брови и жесткую линию скул. Еще ни одной женщине не удавалось прижать его к ногтю. Он вообще не признавал американок, предпочитая партнерш восточного происхождения. Больше всего он ценил в них покорность, желая чувствовать себя во время занятий любовью полноправным повелителем и властелином.

На самом же деле Алекс испытывал подсознательный страх перед женщинами, которых в той или иной степени имел основания считать равными себе. Страх этот брал начало из самого детства, а у истоков его стояла мать. Властная француженка по имени Доминик, она раньше срока загнала в могилу Гордона Вудса — отца Алекса и достаточно известного киноактера, чьей специализацией было амплуа «лучшего друга», — когда их сыну было всего одиннадцать лет. Потом говорили, что причиной его смерти стал инфаркт, но Алекс-то знал, как было на самом деле! Он неоднократно становился свидетелем бешеных стычек между родителями и знал, что отца убил ее беспощадный язык. Его мать была холодной и расчетливой женщиной. Она намеренно сделала так, что при любом удобном случае муж стал искать утешение в бутылке. Смерть пришла к нему благословенным избавлением.

Вскоре после похорон мужа мадам Вудс отослала Алекса в военное училище, где царила палочная дисциплина. «Ты глуп — в точности, как твой отец, — было ее напутствием сыну. — Возможно, это заставит тебя поумнеть».

Военное училище стало для мальчика ежедневным кошмаром. Он возненавидел каждую проведенную там минуту и бесчеловечные правила. Впрочем, это никого не волновало. Если Алексу приходило в голову пожаловаться матери на побои и отсидки в карцере, она требовала, чтобы он «прекратил нытье и стал наконец мужчиной». Его заставили мучиться в этом жутком месте целых пять лет. Каникулы он проводил с дедом и бабкой в Пасифик-Пэлисейдс, в то время как Доминик разнообразила свой досуг с многочисленными ухажерами, начисто забыв о существовании сына. Однажды он застал ее в постели с мужчиной, которого она потребовала называть «дядей Вилли».. Дядя Вилли лежал на спине, устремив в потолок огромный вздыбленный член, а совершенно обнаженная мама Алекса стояла на коленях возле постели. Эту картину он запомнил навсегда. К тому времени, как Алекс вышел из стен училища и впервые ощутил вкус свободы, в нем уже накопилась неимоверная злость. В то время как его сверстники в беззаботном танцевальном ритме двигались по жизни, оканчивая колледжи, трахаясь с аппетитными девочками, что размахивают ленточками на стадионах, впервые напиваясь и пробуя наркотики, Алекса за какие-то смехотворные провинности запирали в карцер без окон или, стащив штаны, больно хлестали по заднице — только за то, что он не так на кого-то посмотрел. Иногда ему приходилось проводить в одиночке по десять часов кряду, не имея никакого другого занятия, кроме как сидеть на голой деревянной скамье и тупо таращиться в стену. Пытка для ненужных своим родителям богатых сынков.

Алекс часто думал о годах, вычеркнутых из его юности, и тогда его переполняло бешенство. Он даже с женщиной впервые переспал лишь после окончания колледжа, да и то его до сих пор мутило при одном воспоминании об этом! Грязная шлюха в Тихуане, от которой воняло тухлыми мексиканскими блинчиками и даже кое-чем похуже. После этого первого опыта Алекс был переполнен таким отвращением, что даже не пытался больше заниматься сексом еще в течение целого года. Во второй раз, правда, получилось лучше. Серьезный молодой блондин с кинематографического факультета университета Кожной Каролины оценил расцветающий талант Алекса и дважды в день в течение шести месяцев предоставлял в его распоряжение свой рот… Очень мило, но недостаточно для подлинного удовлетворения.

Через некоторое время Алексом овладело зовущее куда-то беспокойство, и в одну из пьяных ночей он завербовался в армию. Его послали во Вьетнам, где он провел два чудовищных года — воспоминания о них будут преследовать его до конца жизни.

В Лос-Анджелес Алекс вернулся уже другим человеком — неприкаянным и озлобленным. Он постоянно кипел и в любой момент был готов взорваться. Через две недели он уехал в Нью-Йорк, оставив матери короткую записку с обещанием объявиться.

Ах, месть… За прошедшие пять лет он не звонил матери ни разу, а она, насколько ему было известно, даже ни разу никого не расспросила о сыне. Когда же Алекс наконец позвонил, Доминик говорила с ним так, будто в последний раз они виделись на прошлой неделе. Мадам Вудс не признавала сентиментального трепа.

«Надеюсь, ты работаешь, — проговорила она холодным, как сухой лед, голосом. — Потому что от меня ты подачек не дождешься».

Вот уж удивила!

Да, мамуля, тружусь. Целых два месяца драл себе задницу, чтобы заработать хотя бы на корку хлеба. Открывал двери в дешевом стриптиз-клубе. Искал клиентов для слишком занятой проститутки. Рубил туши на мясокомбинате. Водил такси. Шоферил у дегенерата — директора театра. Служил телохранителем у бандита. Жил альфонсом у богатой старухи, которая очень напоминала мне тебя. Был управляющим игорным притоном. Работал помощником издателя дешевых книжонок — порнухи и ужасов. И вот, наконец, большой прорыв — написал сценарий и лично поставил порнографический фильм для старого и очень развратного мафиози. Тугие письки. Здоровые болты. Очень эротичное порно. Из того, которое на самом деле заводит мужиков. И — неплохой сценарий. На очереди — Голливуд. Там знают толк в хорошей порнухе.

«Я еду на побережье, — ответил он. —» Юниверсал» пригласила меня написать сценарий и поставить для них фильм «.

Черт побери! Это не произвело на нее никакого впечатления. Честное слово! Последовала долгая пауза.» Позвони мне оттуда «. И на этом — все.

Его мамаша была еще той бабой. Неудивительно, что он не доверял женщинам.

Восемнадцать лет отделяли Алекса от той поры. Сейчас все было иначе. Мадам Вудс постарела и стала мудрее. Он — тоже. Существовавшие между ними отношения до сих пор строились по схеме» я тебя люблю, я тебя ненавижу «. Он любил ее, поскольку она была его матерью, а ненавидел — потому что она оставалась последней сукой. Временами они вместе ужинали, и для Алекса не было тяжелее наказания, чем эти вечера.

За прошедшие восемнадцать лет карьера его совершила головокружительный взлет. От низкооплачиваемого» безмозглого» он поднялся почти на самую вершину, завоевав репутацию рискового, склонного к экспериментам и оригинального создателя картин. Это было нелегко, но Алекс этого добился и теперь был горд.

Было бы, конечно, хорошо, если бы подобное чувство разделяла и его мать, однако она никогда не хвалила сына, а вот упреки и поругания слетали с ее ярко накрашенных губ с такой же легкостью, что и прежде. А вот если бы был жив отец, Алекс не сомневался, что тот гордился бы им и поддерживал во всех начинаниях.