Две полоски. Двойная ошибка - Ольга Дашкова
Он бросает взгляд на модный хронометр, кашляет, шуршит бумагами, а мои нервы начинают сдавать. Всегда считал, что из нас двоих псих – это Шахов; я, в отличие от него, умею контролировать эмоции. Сейчас начинаю понимать его, чувствую, как злость огромным сгустком концентрируется внутри и просится наружу.
– Вы объясните мне, что происходит, и за что нас с Шаховым задержали?
– Шахов – это кто? – мужик поправляет застиранный ворот рубашки, когда-то она была голубого цвета, а сейчас не пойми какого, смотрит вопросительно, словно услышал эту фамилию впервые.
Прикрываю глаза, глубоко дышу.
– Несколько часов назад на меня было совершено покушение. Вы в курсе? Вы меня об этом хотите допросить?
– Да, слышал, какая-то крутая тачка взлетела на воздух, хорошо, без жертв обошлось, хотя это как посмотреть.
Издевается. Тварь какая. Даже не хочу комментировать.
– Так, может быть, вы начнете искать тех, кто сделал это? Или будете вот так сидеть и смотреть на меня тупым взглядом? – повышаю голос, двигаюсь вперед, смотрю в упор.
Понять не могу, что он хочет, но фамилию я запомнил. Ракитин. Ракитин Павел Иванович, кто-то там в управлении по экономическим преступлениям. Эти шавки постоянно кружат рядом, вынюхивают, выслеживают, роют носом дерьмо, ждут награды, повышения, премию, выслуживаются, делая свое великое дело.
Если бы кто-то из них учился в академиях хорошо, то не пытался бы делать ничего подобного. У нас все чисто, все стерильно, бывают, конечно, моменты, не люблю я их, но это крайние меры, и то там концов не найти.
– Ну, Павел Иванович – звания не расслышал, да и похуй на него, как и на вас, – долго я здесь сидеть буду просто так? У меня дела, меня жена ждет, а она ревнивая очень.
Устал – сил нет, да еще Шахов при выходе из ресторана подлил информации, что к нашей милой крошке-мышке приставали нехорошие дяденьки. Вы спрашивали о наших делах, черт, они уже этим взбесили меня. Хотел быстрее увидеть Оленьку, обнять, сказать, чтобы не боялась ничего, посмотреть на ее пацана вживую.
На фото он такой забавный, не могу понять, вроде на меня похож, а вроде и нет. Вообще, мысль дикая, что у меня может быть сын, который ходит, говорит, а может, кого-то называет «папой». Вот это совсем недопустимо.
– Нет у вас жены. А вот заявление о вымогательстве и шантаже есть. На вас и вашего подельника Шахова – или сейчас принято говорить «компаньона»?
– Мне нужен мой телефон и звонок адвокату.
Ракитин откидывается на спинку казенного стула, смотрит с легкой ухмылкой, словно у него действительно, кроме какого-то ничего не значащего заявления что-то на нас есть. Нет и не может быть ничего. Те, кто стоит выше нас, кто делает заказ, не работают с дилетантами.
– А вот Ольга Константиновна Успенская рассказала нам много интересного о ваших методах работы, о том, что видела и слышала, в подробностях и деталях.
Инстинктивно сжимаю кулаки, он не должен произносить ее имя. Не здесь. Не сейчас. Никогда. В ушах звон, перед глазами серая пелена, одно движение, хватаю Ракитина за грудки. Тот явно не ожидал от меня такой прыти, испуганно смотрит в глаза, потом в зеркало, ища подмоги у «своих».
– Ты, тварь, только еще раз назови ее имя, я тебя, суку, размажу так, что не опомнишься никогда. И морально, и физически. Будешь охранником на зоне работать, получать плевки в рожу от заключенных.
Резко отпускаю, не хочу марать руки об эту мразь, пусть она и выполняет свою работу, но с нами этот номер не пройдет, нас с Шахом трогать нельзя, а тем более нашу женщину и сына.
Звучит красиво, даже улыбнулся своей мысли. Оля наша, это не обсуждается. Маленькая гордая женщина, которая после одной ночи с незнакомыми мужиками забеременела, не испугалась, родила. Гордая, уверенная, красивая, сексуальная. Надо было не отпускать ее, запереть за городом, привезти туда Ваньку.
– Вы мне угрожаете, Марк Андреевич?
– Думай как хочешь, у меня юридическое образование. Или предъявляйте обвинение, или идите нахуй.
Ракитин кашляет, собирает бумажки, я смотрю в зеркало, представляю, если так вывели меня из терпения, что там мог сотворить Шахов. Хоть бы не покалечил никого.
– Кроме этой страной бумажки у вас ничего нет, так что катитесь к чертям. Эй, открывайте двери и верните телефон с документами! –стучу кулаком, лязг замков, меня выпускают. – Заебись, вот же попал, меня же чуть не убили, а потом меня же и хотят закрыть, вы совсем охренели все.
– Я прошу вас соблюдать тишину, – молодой майор качает головой, делает замечание, когда я, проходя по коридору, громко матерюсь.
– Где Шахов? И верните мне вещи. Клим! Шах, отзовись!
За спиной грохот, отборный мат друга, Клим взбешен, но вроде все целы.
– Совсем, сука, оборзели, не трогай, блять, меня, а то руку сломаю! Аверин, что за лажа? Два часа, сука, два гребаных часа меня мурыжили и задавали дебильные вопросы. Телефон, я сказал вернуть мне телефон!
Ракитин и еще такой же безликий мужик молча наблюдают за нами, поджав губы и скрестив руки на груди. Им нечего сказать, нечего нам предъявить, только нерв накалили.
– Мы не прощаемся.
– Да пошел ты! – Клим огрызнулся, пнул ногой дверь, я вышел за ним, снова коридор, вертушка и там уже наконец свежий воздух. – Шевелись, я обещал, что приеду, чувствую, что огребем оба.
Внедорожник приветливо мигает габаритами, я набираю Ольгу, но в трубке лишь гудки. Черт, час ночи, спит, наверное, а телефон где-то лежит. Нехорошо так скребет внутри, словно что-то уже случилось, пока нас не было рядом.
– Не отвечает.
– Знаю.
Шахов краток, внедорожник набирает скорость, нарушая правила, опасно маневрируя в потоке машин. Ночь, Москва не спит, мигает яркими огнями. Клим сосредоточен, сжимает руль, от него исходит предчувствие опасности и беды.
Молчу, самого внутри колошматит. Кажется, что едем слишком долго, я все это время набираю Ольгу. А когда на звонок отвечают, сердце в бешеном ритме выламывает грудную клетку.
– Оля! Оля, ты слышишь? Оля, не молчи!
Тишина, лишь чье-то прерывистое дыхание.
– Оля… Мы едем, уже едем.
– Я… Мамы нет… Она… Ее…
Взвыл на весь салон, ударил кулаком в торпеду.
– Клим, гони! Ваня, мы скоро, скоро приедем, ты никуда не уходи, мы скоро, совсем скоро. Ты дома?
– Да, я спрятался, у меня есть свое секретное место. А ты мой папа? Мама говорила, что папа приедет.
Мальчик говорил шепотом, но я понимал каждое слово, а я
