Две полоски. Двойная ошибка - Ольга Дашкова
– Как дела, Василий Петрович? Что там? Тротил? Гексоген? Или какой-то умелец соорудил что-то интересное?
– Все шутим, да? А так-то, могли сейчас тебя соскребать с асфальта. Что бы я твоим мамке с папкой сказал на том свете, когда увиделись бы?
Пожилого мужчину в штатском никак не принять сейчас за полковника полиции. Василий Петрович кутается в шарф, натягивает на глаза кепку, кашляет.
– Да сам бы уже увиделся, привет бы передал от тебя.
– Шутник, блять. Ты вообще чего творишь, Марк? Куда залез? В какую опять глубокую жопу? И где дружок твой? Где Шахов? Надо было тогда оставить его в эмиратской тюрьме. А не помогать вам, идиотам.
– Ты вообще зачем приехал? Мозги мне вправлять? Так поздно. Живой я, и нечего истерить.
– Фамилию знакомую услышал да тачку приметную узнал, вот и приехал. Так это пока живой, Марк. Вот я и спрашиваю, что за дерьмо такое творится?
– Сам не знаю, все хорошо было, врагов у нас как обычно, плюс-минус с десяток. Надо камеры посмотреть, должно что-то быть.
– Умный какой, без тебя не знаем, что делать. Лучше иди, с медиками пообщайся, смотреть на тебя тошно, а лучше свали отсюда, а то сейчас набегут блогеры да папарацци.
– Спасибо, Василий Петрович, как что – сообщи.
– Эй, ты все моим ребятам рассказал?
– Да, как на исповеди.
Быстро отхожу за угол, светиться я не люблю, набираю Клима, говорю быстро, а сам прислушиваюсь к фоновым голосам. Снова не о том думаю. Точнее, думаю я о той, о ком надо, но не о делах, которые, как выразился друг семьи Авериных Василий Петрович, сейчас в глубокой жопе.
Иду быстро, не оборачиваясь, захожу в первое попавшееся кафе, заказываю самый крепкий алкоголь, скидываю Шаху адрес. Сколько мы работаем, но таких подстав не было. Корнев оказался не таким крепким, как показывал себя, он, конечно, борется, но все уже решено, остались лишь формальности.
– Рома… Да я это, я, живой, не ори. Прощупай наших, может, кто причастен, и узнай, где мне сегодня по пути могли подсунуть сюрприз. Да, да, именно так, и подключись к камерам.
Отложив телефон, сделал глоток алкоголя, поморщился, да, это не то, к чему я привык, но надо сбросить напряжение. Когда принесли вторую порцию и заказанный мной огромный кусок мяса, в кафе ввалился Шахов, пугая посетителей и сжимая кулаки.
– Марк, ты совсем охренел?
– И тебе доброго вечера, друг.
Алкоголь ударил в голову, легкий туман в сознании мне сейчас не помешает, стало легче, но мысли все равно не давали расслабиться окончательно. Клим садится напротив, смотрит зло.
– Тебе в больнице нужно быть, а ты тут, что день рождения отмечаешь?
– Прикинь, да. Повезло сегодня, как никогда, хотя я всегда фартовый, ты знаешь. Телефон забыл в ресторане,– трясу в руках гаджет, показывая виновника своего торжества жизни над смертью.– Наверное, его в рамку на стену повешу, с выгравированной сегодняшней датой.
– Думаешь кто? Корнев?
– Не знаю, список длинный, но он в нем первый.
– Не замечал слежки за собой или чего странного?
– Нет.
– Знающим людям как нечего делать подбросить взрывное устройство.
– Знающие стоять дорого. Как думаешь, кто такой богатый, а еще злопамятный?
– Надо подумать. Ты сам как?
– Нормально, голова трещит немного.
– Может, в больничку?
– Отъебись.
Молчим несколько минут, Шахов наблюдает, как я жую мясо, а потом кладет на стол смятый листок с каким-то детским рисунком. Бережно разглаживая края, с интересом его разглядываю, понимая, что талантливый пацан у нашей девочки растет.
– Сам нарисовал? Красиво.
– Я тебе сейчас зубы выбью.
– Шахов, до чего ты невоспитанный человек, прав был Василий Петрович, надо было тебя в Эмиратах на нарах оставить.
Шахов стучит кулаком по столу, тарелки подпрыгивают, на нас обращают внимание.
– Ты все знал, ты, гад такой, все знал и не сказал мне, что у нее есть сын.
– Чтобы ты прижал девчонку к стене и начал пытать, кому она дала шесть лет назад? А уже потом включишь мозг и начнешь прибавлять месяцы? Что, Клим? Как тебе такой расклад? Ты же неуправляемый, бешеный.
Шахов смотрит на рисунок. Мне самому нравятся Супермен и Бэтмен, а еще больше слово «мама», написанное печатными буквами внизу.
– Его зовут Иван, красивое имя, правда?
Жесткий и резкий Шах меняется на глазах, черты лица становятся мягче, уходит жесткость, никогда его таким не видел.
– Красивое. Я сам не поверил, когда узнал, вывернул всю ее биографию наизнанку.
– И что там?
– Там все хуево, но девочка хорошая. Отчим – падла, первая любовь, тот в честь кого она назвала сына – на том свете, да лучше там, мог и ее за собой потянуть. Сложная жизнь у девочки была, да еще мы в одно время подпортили.
Язык не поворачивается сказать, что она «наша девочка», потому что как-то все пока дико, но назад дороги нет, и если будет по-другому, то только через труп кого-то из нас. Клим сжимает кулаки, готовый убить каждого, кто обидел Ольгу хоть когда-то. Но ему нужно начать с меня, а закончить собой.
– Я обещал Ольге вернуться, она напугана, кто-то был в квартире, а потом какие-то люди расспрашивали ее о нас.
– Что сказала?
– Послала.
– Молодец какая.
Задумываюсь.
Смотрю в одну точку, на эмблему на груди Супермена. Службы все никак не оставят надежду нарыть на нас материал. Но как они так быстро вычислили девушку? Или, может быть, всегда следили за ней? А вот это мне уже не нравится самому.
– Звони Тагаеву, сейчас самое время узнать у него, кто заказал меня и что вообще происходит.
– Он отошел от дел.
– Может быть, и отошел, но в курсе точно.
Чувствую, как во мне начинает закипать злость, как она растекается под пылающей лавой. Сам никому не позволю обидеть свою женщину, тем более своего ребенка.
Откуда уверенность, что он мой?
Мне даже тест ДНК делать не нужно, достаточно было посмотреть на фотографию мальчишки. У меня в детстве была такая же, она стояла на старинном комоде, в красивой рамке, рядом с другими фотографиями большой когда-то семьи Авериных.
Но даже если пацан от Клима, он мой. Он наш. Как и крошка-мышка Оленька, по которой я дико скучаю. Резко становится плохо, подкатывает тошнота, картинка перед глазами плывет.
– Эй, эй, Марк. Да черт, что с тобой? Эй!
– Все хорошо, кружится голова немного. Да не ори ты так, в норме я. Поехали лучше за ними, расплатись, я на улицу, душно тут.
