Екатерина Гринева - Искуситель, или Весь мир к моим ногам

Немного поговорив, мы так и не пришли ни к какому выводу. Ни насчет Руслана, ни насчет того, кто бы это мог быть. Как ни крути, а картина складывалась малоприятная. Получалось, кто-то из тех, кто был рядом – кто-то из той четверки, обитавшей в настоящее время на острове. Хотя к этому мог быть причастен и Руслан, подумала я, но вслух о своих подозрениях не сказала. Захаров сам во всем разберется, зачем мне вселять в него ненужные подозрения, тем более не подкрепленные никакими доказательствами. Нас, получается, выследили, подкараулили. Все было хорошо продумано – пистолет с глушителем, пули по воде… Полная темень. Никого не видно, а вот мы просматривались с берега неплохо…

Я вспомнила о просьбе Захарова насчет кофе, оставила его в комнате и спустилась вниз.

Хозяин отеля снабдил меня маленьким подносом, на котором уместились две чашки кофе, cахарница и небольшая вазочка с печеньем. Я открыла дверь в номер и никого не увидела в комнате.

Захаров стоял на балконе и смотрел вниз. Я кашлянула, и он обернулся.

– Вау! Кофе. Здесь есть столик со стульями. Иди сюда на балкон.

– А это не опасно?

Он резко повернулся ко мне.

– А где же твоя храбрость?

Я вздернула голову вверх и поджала губы.

– Вообще-то я волнуюсь за вас.

– Мы перешли на «ты».

– Хорошо – за тебя.

– Я не боюсь. Точнее – устал уже бояться. Когда проходит определенное время – страх становится твоим постоянным спутником. А потом он исчезает. Начинаешь поневоле быть фаталистом. Хотя осторожность никогда не помешает. Но на сегодня мне почему-то кажется – все закончилось и объявлена маленькая передышка между боями.

Я поставила на столик поднос.

– Спасибо.

Сев на стул, я провела рукой по волосам.

– Интересно, как завтра на нас отреагируют те, кто на острове.

– Вот и посмотрим. А сейчас у нас совсем другие дела.

– Какие?

– Не догадываешься?

Он резко притянул меня к себе, по телу прошла сладкая судорога, и ночь всем своим неистовством обрушилась на нас…

Я проснулась от того, что кто-то смотрел на меня. Встретившись взглядом с Захаровым, я невольно улыбнулась. Он уже стоял в комнате и проделывал какие-то упражнения, похожие на элементы восточных единоборств.

– Как спалось? – спросил он меня.

– Отлично. Ты уже, я смотрю, на ногах?

– Терпеть не могу долго валяться и прохлаждаться. Я всю жизнь – ранняя пташка. А ты так сладко разоспалась.

Я невольно смутилась и зарылась глубже в подушки.

– А-а-а! Кто собирается продолжать дрыхнуть?

Захаров оказался у моей кровати и стянул с меня одеяло.

– Пусти! – задыхалась я, cтараясь отнять у него одеяло.

– Давай гимнастику с утра поделаем вместе.

– В другой раз.

Захаров расхохотался.

– А как же твои знаменитые походы в фитнес-центр? Ты почти в каждом интервью распинаешься, что приверженка здорового образа жизни. И фитнес, и здоровое питание, и свежий апельсиновый сок по утрам.

– Чего не сделаешь ради поддержания имиджа. На самом деле я терпеть не могу фитнес и выбираюсь туда крайне редко. Люблю обыкновенный гамбургер и жареную картошку.

– Твоя фигура говорит об обратном.

– Это – гены. У нас в роду всегда были стройные женщины, и мама и бабушка.

– Повезло вам!

– Это точно. Не надо изнурять себя диетами и физупражнениями.

– А как насчет других упражнений! – Он ловко дернул меня, и я оказалась под ним. Андрей сграбастал меня в охапку, и у меня перехватило дыхание. Так близко, так пугающе близко были его глаза – холодные, cерые. Я провела пальцем по его щеке. Перехватив мои пальцы, он слегка куснул их.

– Ты еще и кусаешься? – усмехнулась я.

– Я вообще зверь! Разве ты не знала! Хищная акула капитализма, сминающая все на своем пути. Разбойник с большой дороги. Так, кажется, говорила ты обо мне в одной из своих передач.

– Я вижу, ты неплохо знаком с моим творчеством. И интервью мои читал, и передачи внимательно смотрел.

– А как же! Врага надо знать в лицо. А теперь еще и на вкус… – Он шутливо зарычал и, нагнувшись, покрыл мое тело поцелуями. – Какая ты вкусная! – прошептал он.

А я молчала. Трудно было поверить, что этот страстный и нежный мужчина и Захаров, которого я знала до сегодняшней, вернее, прошедшей ночи, – одно и то же лицо. Переход этот оказался не просто стремителен, он был ошеломителен, и я не знала, что думать и как реагировать…

Но похоже, для мыслей совсем не оставалось места и времени. Никогда я не чувствовала столько нежности и безнадежности, как сейчас. Но я не хотела об этом думать – это было бы слишком болезненно и неправильно. Я хотела и собиралась отдаться этой минуте, этому мигу…

Робко я ответила на поцелуй и обвила руками его шею. В глазах были льдинки, но они растапливались. Эти холодные умные всепонимающие глаза становились другими, и я сомкнула ресницы – мне не хотелось обмануться.

– Посмотри на меня! – услышала я шепот. – Почему ты не смотришь?

Я открыла глаза и утонула в этих зрачках… Теплое золото плавилось в них, и я судорожно вздохнула. Любовь – самое безнадежное и гибельное чувство, потому что именно в любви мы становимся другими. Мы отрекаемся от себя прежних и приходим к чему-то иному… Эта нежность пугала меня – то напряжение, та борьба, которые были непременными спутниками на протяжении всех моих прошлых лет, куда-то уходили, и я становилась непривычно мягкой – той, какой я никогда не была раньше.

«Я расскажу ему о сыне и о том, что мне дали задание его убить! Он поймет меня, и мы вместе что-нибудь придумаем. Он обязательно найдет выход из самой запутанной ситуации!»

Я крепче прижалась к Андрею и замерла. Время словно замедлило свой ход. А я вбирала в себя и эту комнату, и солнечный свет, струившийся из неплотно задернутых занавесей, и уже проснувшуюся набережную; мне кажется, я слышала мерное постукивание спиц в руках женщин, вязавших ажурные кофточки и салфетки; вспомнила пугливых кошек, исчезавших и появлявшихся внезапно, cловно ниоткуда, и необыкновенно прозрачную воду, такую кристально чистую, что при одном взгляде на нее сводило от холода скулы, она почему-то представлялась ледяной… Мои чувства, ощущения были обострены. Мужчина меня целовал… наслаждение, которое притаилось во мне клубком, готово было вспыхнуть в любой момент огненным вихрем.

Я ощущала его напряжение и чувствовала, что ему стоит больших трудов сдерживать себя. Он не хотел быть грубым или жестким, я понимала его: отголоски прошедшей ночи бродили еще в нас вином, удивляя странностью и непохожестью на другие ночи… Я решила помочь ему и положила руку на его плоть. Я и сама уже дрожала от нетерпения – эти томительные дразнящие ласки сводили меня с ума, и мне с трудом удавалось контролировать себя. Андрей провел рукой по моему телу, и как будто раскаленные угольки рассыпались по обнаженной коже. Я закусила губу. Он коснулся пальцем губ, и я поймала его большой палец зубами.