Три ступени вверх - Олег Юрьевич Рой
– Один, кстати, аж к двери приперся, представляешь? – продолжал он.
– В смысле – к двери?
– Ну в дверь позвонил, не по телефону! Одноклассник твой какой-то, говорит: где она? Ну я его послал, конечно. А то чего, сразу все пароли-явки, что ли, сдавать? Мало ли кто такой. В хорошем, говорю, месте, там лучше, чем в нашей хрущевке, я ей, ну тебе в смысле, витамины только подтаскиваю, соки там и все прочее. Ну он и отстал. Только с лица как-то вроде помрачнел, когда я про витамины сказал. Но я так думаю, поглючилось мне.
Мие почему-то сразу вспомнился Петька. Хотя это мог быть кто угодно – даже, боже упаси, Борька или кто-то из его прихлебателей.
* * *
Проводив брата, Мия послонялась немного по квартире, но через полчаса поняла, что и дальше глядеть все на те же стены невыносимо. Надо что-нибудь сделать. Например, съездить обновить страховку на «матильду». Или хотя бы выпить в ближайшем кафе стакан молочного коктейля. Или просто дойти до Стрелки и посидеть на основании одной из колонн. Солнце, справа Большая Нева блестит, слева Малая, ветерок смягчает солнечные лучи, туристы гомонят, но от них можно отключиться – хорошо!
Едва отворив подъездную дверь, Мия ткнулась взглядом в знакомую фигуру.
Все-таки это оказался именно Петенька. Значит, проследил за Витьком и остался тут подстерегать Мию.
Тощий, мосластый, нескладный. Только сутулиться почему-то перестал. Надо же, как осмелел!
Заговорил он, впрочем, как всегда робко:
– Зачем ты так, Мия?
– Зачем я – что?
– Ну… вот это все, – он произвел руками неопределенные пассы. – В телевизоре… Теперь все думают, что ты… – Он залился краской так стремительно, словно его и впрямь из краскопульта полили.
– Да какая мне разница, что думают всякие идиотки!
– Но они же… Телевизор ведь не только женщины смотрят! – В его голосе звучало настоящее отчаяние. – И они будут думать, что ты… будут представлять себе, что ты… с этим…
– Петенька, – почти ласково протянула Мия. – Тебя заботит, что кто-то там что-то не то обо мне подумает? Да пусть хоть вообще слюной изойдут. Я вообще-то уже вполне большая девочка, вполне в состоянии о себе позаботиться. И что тебя, собственно, беспокоит? Я там, в телевизоре, что, голышом скакала? Все очень пристойно выглядело.
– Но ты сказала, что… – Не в силах, видимо, выговорить слово «беременность», он покраснел еще сильнее, даже уши заполыхали. Витек тоже смущался. Экие они, мальчики, пуритане. – Значит, они будут думать, что ты…
– И? – Зная, что, если Петенька настроен на разговор, от него так, в два счета, не избавишься, проще перетерпеть, Мия прислонилась к стенке возле подъездной двери. – Пусть думают и завидуют.
– Но ты же ведь… не взаправду?
– В каком смысле – не взаправду?
– Ну… то, что ты там рассказывала, это ведь неправда, да?
– Ах вон оно что! Тебя интересует, спала ли я с Янкиным папочкой? Нет, это прямо восхитительно! Вот знаешь, если бы Янка или мамочка ее мне начали предъявы кидать, еще как-то было бы понятно. Да и то… А твое нездоровое любопытство – это вообще ни в какие ворота.
– Мия! – почти жалобно воскликнул Петенька.
– Что – Мия? Если уж тебе так приспичило знать, да, спала. И что теперь? Ужас, ужас, ужас, я теперь падшая женщина? – Вся эта сцена показалась ей похожей на кадр из глупого фарса. Очень глупого и почему-то совсем не смешного.
– Что ты! – как будто испугался он. – Даже если это правда… Я не верю, ты сейчас со зла так говоришь. Но даже если правда – все равно! Ты ведь не такая! Ты же… Он… он тебя соблазнил. Соблазнил, да? Или даже хуже… В жизни все бывает. И тут его вина, не твоя. Но зачем ты про это всем рассказала?
– Он меня соблазнил? Он? – Мия захохотала – нарочито грубо. – Петенька, вот никому не говорила, тебе скажу. Он меня, во-первых, не насиловал – если это именно то слово, которое ты стесняешься произнести. И даже, что еще смешнее, не соблазнял. Это я его соблазнила. Все? Вопросы еще есть?
– Нет-нет-нет, – он замотал головой. – Ты на себя наговариваешь, я знаю, так бывает. Стокгольмский синдром, комплекс жертвы. Но это пройдет! Правда пройдет! Я все равно…
– Что – пройдет? Что – все равно? Петь, ты о чем вообще?
– Зачем ты перед всеми начала про свою жизнь рассказывать? – упрямо повторил он.
– Да хоть бы я в порно снялась! Тебе-то какое дело?
– Но как же… Ведь я… Ведь ты… Но ты не думай, я все равно…
– Ты, да я, да мы с тобой! – перебила Мия. – Петь, уяснил бы ты уже: вот я, а вот ты. И… – Она поискала слова помягче, не нашла и бросила цитату из Киплинга: – Запад есть запад, восток есть восток, и вместе им не сойтись. Я, милый, никогда тебе ничего не обещала. У нас с тобой никогда ничего не было, нет и не будет. С каких таких веников ты мне сейчас предъявы кидаешь? Ты мне не брат, не сват, не муж, не любовник. Вообще никто. То, что мы с тобой в одном классе когда-то учились, никаких прав тебе не дает.
– Но я же тебя люблю! – воскликнул он удивленно. И как будто слова эти придали Петеньке силы, он опять распрямился, развернул плечи. Вроде бы даже глазами засверкал.
– Очень мило, – усмехнулась Мия. – Ты меня любишь, спасибо большое. Ну и что?
– Как – что? – растерялся он.
– Вот так. Ничего то есть. Любишь – люби себе, я-то тут при чем?
Мия решительно зашагала к припаркованной у торца дома «матильде». Петенька уныло побрел следом, бубня что-то неразборчивое. Бубни-бубни! Сейчас она заберется внутрь, хлопнет дверцей – и адью, Петенька!
* * *
Проклятье! У выезда из «кармана» какой-то умник бросил свою «Тойоту». Да не просто бросил, а строго поперек. Запер. Мия подошла к «матильде», зачем-то нагнулась, оценивая окружающие «карман» бордюрные камни. Однажды она их так уже разглядывала – ниже камни с тех пор не стали. Будь у нее джип, может, и удалось бы выехать по газону, ломая торчащий из него шиповник, но «матильда» – девочка маленькая, хрупкая.
– Это… твоя машина? – неожиданно подал голос топтавшийся где-то за спиной Петенька.
– Ну моя.
– Откуда… Ты же… Как…
– Петь! Хватит уже! Это. Моя. Машина. И тебя это совершенно не касается! Ясно? Вот чего ты тут торчишь? Чего выжидаешь?
– Ну… я думал… может, мы сходим куда-нибудь?
