Ольга Строгова - Дневник грешницы

Еще далеко до рассвета, далеко до берегов, где обоих ждет новая жизнь, новые отношения друг с другом и другими людьми, новые радости и новые страдания…

Все еще далеко! Благословенна долгая зимняя северная ночь!..

Ирина Львовна вытерла увлажнившиеся глаза.

Без сомнения, все так и было.

И Жюли честно написала бы об этом в своем дневнике, если б не ее пристрастие к лаконизму и сухому изложению фактов. Она не пожалела бы на это волнующее описание нескольких страниц, вместо того чтобы между скрупулезным перечнем свадебных расходов и описанием подготовки к отъезду в сибирское имение мужа вставить одну-единственную короткую фразу:

«Анна, как я и опасалась, все-таки сошлась с графом Б.».

Первым побуждением Ирины Львовны было немедленно звонить Карлу. Пусть увидит среди блеска драгоценностей Алмазного фонда иные, не менее яркие звезды… например, мои изумрудные глаза. Глаза, глядящие на него с давнишним ожиданием и восторгом!

Пусть осознает свое поражение и приготовится к расплате!

Ну и что, что рядом жена?

Такому человеку, как он, умеющему в совершенстве владеть собой в любых ситуациях, не составит труда найти предлог пораньше вернуться в гостиницу. А потом и отлучиться из гостиницы по срочным, совершенно неотложным делам в какой-нибудь… охотничий домик.

Ведь не составит труда?..

Ну, разумеется, нет.

Но только в том случае, если он сам этого захочет.

А если не захочет?

Конечно, «долг чести» для такого, как он, очень сильный аргумент. Возможно, самый сильный.

Может, он и решит отдать ей этот долг.

И это будет именно возвращением долга.

И только. Ничего более.

Но разве этого она хочет? Разве она хочет принуждать его? Разве ей нужно, чтобы он подарил ей несколько мгновений близости, а сам в это время думал о ком-нибудь другом – да хотя бы о собственной жене?

От этой картины, мгновенно нарисованной услужливым писательским воображением, Ирину Львовну жарким июльским днем пробила ледяная дрожь.

Что, если он и в самом деле не испытывает к ней никаких чувств, кроме дружеских или почти родственных? Что, если его забота вызвана вовсе не скрытым интересом к ней как к женщине, а просто присущей ему добротой и признательностью… ну, или, если верить Аделаиде, – еще и восхищением перед ее талантом?

Если это так, он отнюдь не обрадуется, даже в глубине души, своему проигрышу.

Наоборот, это поставит его в крайне неловкое положение.

Ирина Львовна грустно улыбнулась, отметив, что даже в такие волнующие моменты сохраняет способность четко и ясно формулировать свои мысли.

Все-таки железная логика – вещь иногда очень полезная. Даже для влюбленной женщины.

Особенно для влюбленной женщины.

«Подождем, – сказала себе Ирина Львовна. – Не будем спешить. У нас еще есть время».

Посмотрим. Подумаем. Решим.

Ну а пока вернемся к мемуарам Жюли. Что-то ведь должно же там быть о дальнейшей судьбе ее «павшей» кузины…

Следующее упоминание об Анне датировалось январем 1901 г. В промежутке Жюли кратко, но не опуская ничего существенного, описывала свою новую жизнь на берегах Лены, старинный деревянный Якутск, жгучую летнюю жару и невыносимые зимние холода. Судя по всему, Жюли была полностью занята обустройством своего сибирского быта. Кроме того, в январе 1901 г. она была на втором месяце беременности и мучилась ранним токсикозом.

Тем не менее в конце января 1901 г. она написала: «Меня начинает беспокоить отсутствие вестей от Анны. Николай собирается через две недели в Петербург, а затем и в Петрозаводск, посетить тамошний оружейный завод. Я поеду с ним и постараюсь что-нибудь выяснить. Дядюшка Борис пишет из Ярославля, что Владимир Андреевич сделался совсем плох. Значит, я не могу тревожить его расспросами по поводу его дочери».

Сказано – сделано. Принявшую решение Жюли не могли остановить ни беременность, ни токсикоз, ни вялое сопротивление мужа Николая, пугавшего ее дорожными затруднениями.

В середине февраля Жюли с мужем посетили имение графа Безухова в Олонецкой губернии. И никого там не нашли. То есть почти никого. Господский дом стоял пустой, с заколоченными окнами и наглухо запертыми дверями.

Обнаруженный во флигеле сторож был мертвецки пьян. С большим трудом, через несколько часов, используя попеременно холодную воду, подкуп, лесть и угрозы, супругам Демидовым удалось узнать, что он, сторож, нанят совсем недавно управляющим, господ в глаза никогда не видел и понятия не имеет, что с ними стало.

Где сам управляющий? А кто его знает… говорят, уехал за границу.

Доктор Немов? Вроде был такой… да, говорят, спился. Вроде видели его в каком-то кабаке в городе… да, скорее всего, брешут.

Отец Паисий? Как же, знаю. Помер, как есть помер! Жалко, хороший был батюшка, душевный…

Слуги? Не, никого не знаю! Никого не видел. Ничего не слышал.

Рублишком бы пожаловали, барин, потому что дело наше такое… в сторожах состоим. Нам за лишние разговоры не платят!

Но не помог и рублишко. Похоже, он действительно больше ничего не знал.

Другая на месте Жюли, да еще будучи «в интересном положении», непременно сочла бы, что сделала все возможное. Анны нет, и узнать про нее совершенно не у кого. Ну что ж, глядишь, и объявится со временем сама. А у нее, Жюли, достаточно других, более важных забот…

Так или примерно так убеждал свою молодую жену Николай Демидов, когда они возвращались в Петрозаводск. Молодая жена терпеливо выслушала все его доводы, после чего задумчиво покивала своей прелестной головкой в каштановых, отливающих золотом кудрях, сверкнула темно-зелеными, как изумруд, глазами и сказала:

– Мы остаемся в Петрозаводске. Будем искать доктора Немова. Это единственная ниточка, которая может привести нас к Анне.

Муж тяжело вздохнул и покорился.

Жюли писала:

«Несмотря на то, что Николай не верил в успех затеянного мною предприятия, он все же очень помог. Без него едва ли удалось бы отыскать Немова, тем более что он и в самом деле сильно пил, совершенно опустился и обитал теперь в трущобных кварталах, где приличной женщине даже днем появляться было небезопасно».

Когда муж Жюли нашел бывшего земского доктора, протрезвил и, насколько это было возможно, привел в допустимый в обществе вид, Жюли пожелала говорить с ним лично.

Доктор Немов, громоздкий, угрюмый, с обрюзгшим лицом и сильно дрожавшими руками, сидел на плюшевом диванчике в номере супругов Демидовых и мрачно смотрел на стол с дымящимся самоваром, на синее блюдце с колотым сахаром и замечательными маковыми бубликами, которые подавались к чаю только самым солидным, уважаемым клиентам гостиницы. На столе имелась также купленная Николаем полтавская полукопченая колбаса, свежий ситник, сливочное масло в масленке и бутылка сельтерской воды. Вот только спиртного там не было ни капли.