Джудит Гулд - Плохо быть богатой

— В чем дело, черт подери… — вскипел было тот, и тут же заметил холодный блеск револьвера, нацеленного в межреберье пассажира. — Вот черт… Мадам, ну вы и штучка! На вас просто пробу ставить негде!.. — Увидев вывалившую из здания толпу рокеров, он охнул, прервав тираду, и врезал по газам. Взметнув за собой тучу пыли и дыма, такси сорвалось с места, помчавшись в сторону Д-авеню, и, не разбирая сигнала светофора, свернуло к жилым кварталам. Следом за ним с ревом и грохотом уже мчался десяток „харлеев".

— Дерьмо! — выругался таксист, когда прямо перед ними желтый свет светофора неожиданно сменился красным. Нажав на клаксон и прибавив газу, он рванул по единственному свободному ряду, проскочил пару поворотов и, не сбавляя скорости, на полном ходу вывернул руль влево. Взвизгнули и засвистели шины, словно протестуя, машину занесло резким полукругом, прежде чем ему удалось ее выровнять. Они выскочили на 7-ю улицу на огромной скорости и почти тут же сбросили ее до нуля, прокатив еще несколько секунд на холостом ходу. Подкатив к обочине, таксист быстрым движением выключил все огни и заглушил мотор.

— Пригнитесь! — завопил он.

Они услышали рев „харлеев", мчавшихся по Д-авеню, но, судя по звуку, рокеры сбросили скорость, обшаривая глазами 7-ю улицу. Затем моторы снова взревели: значит, их не заметили. Такси с выключенными фарами, прижавшееся к обочине, превратилось в одну из бесконечного ряда машин, оставленных на стоянке.

Когда рев мотоциклов растаял вдали, они снова выпрямились. Олимпия чувствовала, что все события сегодняшнего дня начали сказываться внезапно накатившей слабостью и начинающей колотить ее дрожью, но усилием воли взяла себя в руки. Сейчас не время показывать слабость, у нее еще будет такая возможность попозже. Взмахнув револьвером, она коротко приказала громиле:

— Убирайся!

Не отводя от нее глаз, он потянулся к ручке, распахнул дверцу и осторожно, задом, выбрался на тротуар. Даже оказавшись вне машины, он не решался еще полностью выпрямиться, горбясь и согнув колени.

Слегка качнувшись вперед и по-прежнему не выпуская револьвера, Олимпия свободной рукой потянулась за дверцей.

— А теперь проваливай, пока я не передумала! — решительно скомандовала она.

— Считай, что тебе конец, — прошипел громила полушепотом. — Вы обе, суки, можете считать себя мертвыми!

— Куда теперь, мадам? — спросил таксист, когда они рванули прочь от тротуара.

Олимпия впервые позволила себе опустить револьвер.

— Сент-Винсент, — проговорила она устало, и тут же ее обожгла иная мысль.

Только сейчас ей пришло к голову, что Ширли потребуется пластическая операция, а для этого лучшего места, чем частная клиника Дункана Купера на Восточной 6"9-й улице, не найти. К тому же начни „троглодиты" шустрить в поисках Ширли по отделениям „скорой помощи", обычная больница может стать ей плохим укрытием.

А вот проверить все частные косметические клиники, да еще расположенные в верхнем Ист-Сайде, Воинам Сатаны и в голову не придет.

Но прежде всего нужно сменить такси. Кто-нибудь из бандюг мог запомнить номер, так что найти водителя им труда не составит. А если так, они найдут способ и заставить его заговорить. В этом Олимпия не сомневалась.

— Сент-Винсент, — повторила она еще раз, добавив мысленно: а там мы пересядем в другую машину.

19

— Добрый вечер, мисс Робинсон. — Банстед, сверкая белоснежными перчатками, отпустил ей церемонный поклон.

— Добрый вечер, Банстед, — отозвалась Эдвина, улыбаясь.

Дворецкий почтительно склонил голову перед Шеклбери:

— Добрый вечер, сэр.

— Привет! — беспечно кивнул в ответ Р.Л. Он с интересом огляделся по сторонам, и губы его сложились в трубочку, готовясь издать удивленный присвист. Он и сам в мире денег человек не последний, но среди его бостонской родни и бесконечных двоюродных сестер и братьев не принято кичиться богатством и пускать пыль в глаза — все они ведут осмотрительный и сдержанный образ жизни янки. Де Рискали же, судя по всему придерживались прямо противоположной жизненной философии. Всюду, куда только падал взор, сверкало, блистало, сияло, искрилось и преломлялось лучами богатство. Казалось, сами стены и вся обстановка апартаментов вопили во все горло: деньги, деньги, деньги…

Деньги отражались в убранстве овального фойе с куполообразным потолком и двумя обращенными друг к другу деревянными позолоченными консолями, с которых из дорогих китайских ваз обрушивался на посетителей водопад цветов. Деньги сияли огнями светильников: электрических ламп здесь не было, а в хрустальных гранях стенных бра и канделябров сверкали, отражаясь, тонкие навощенные фитили. Эту игру света усиливал свисающий с потолка хрустальный айсберг люстры, полыхающий двухъярусным пламенем. В воздухе витали тонкие запахи ароматических смесей, воска и духов. Откуда-то из глубины длинного мраморного коридора доносилась мелодия Сен-Санса, исполняемая на антикварном рояле „Бехштейн", ее почти заглушал гул голосов собравшихся на вечер гостей и мелодичные волны звонкого смеха, то вспыхивающего, то исчезающего вдали.

Да и сам воздух, казалось, пропитан деньгами. Р.Л. чуял их нутром, вдыхал, различал на слух… А скоро, подумал он с кривой усмешкой, сможет попробовать и на вкус.

Горничная помогла им раздеться, и Эдвина подошла к ближайшему зеркалу, тщательно изучая в нем себя. На ней был шелковый комплект от де Рискаля, включающий зеленовато-желтый облегающий верх, узкую изумрудно-зеленую юбку, слегка расширяющуюся и ниспадающую фалдами вокруг колен, и ярко-розовый пояс-кушак. Ее волнистые, как на полотнах Боттичелли, волосы, разделенные прямым пробором, были слегка взбиты и приподняты на висках, напоминая две подсвеченные закатом тучки. Она была безукоризненно подкрашена, а из ушей свисали золотые серьги в виде четвертинок луны, усыпанные бриллиантовыми звездочками.

Слегка прикоснувшись к руке Р.Л., Эдвина сказала:

— Сюда, — и уверенно направилась по мраморному коридору.

— Где они откопали этого дворецкого? — тихо спросил Р.Л., оглядываясь назад через плечо. — В лавке древностей?

— В Букингемском дворце, — шепотом отозвалась Эдвина.

— Что, правда?

Она выразительно поглядела на него:

— Правда.

— Эдвина! Дорогая моя! — Они еще не достигли гостиной, а Анук уже устремилась им навстречу, окутанная облаком жасмина: ослепительная, разодетая в лучшие наряды ведьма. Кисти рук, протянутых навстречу им в приветственном жесте, томно свисали.

Эдвина подставила щеку для искусного полувоздушного поцелуя, отвечая хозяйке тем же.