Юлия Кова - #DUO (СИ)

С раннего детства я очень любила читать. 'Унесённые ветром', 'Театр', 'Гордость и предубеждение' стали моими первыми друзьями, а Скарлетт О'Хара, Джулия Ламберт и Элизабет Беннет — героинями на все времена. Правда, до того, как это случилось, я написала свой первый роман, который назывался 'Любовь зла'. За этим 'творчеством' последовали 'Любовь зла-2', 'Любовь зла-3' и даже 'Любовь зла-4'. Те рукописи я под огромным секретом показывала только маме. Мама хвалила меня, и лишь спустя многие годы, уже будучи первокурсницей Литературного института имени Горького (выпускниками которого, к слову, являются Евтушенко, Симонов, Пелевин и поэт Николай Глазков) я смогла по — настоящему оценить улыбку на маминых губах и то, как мама забавно покусывала внутреннюю сторону щеки, принимая мои 'нетленки'. После смерти мамы моими преданными читательницами были только подруги. Дима же оставался к моему творчеству совершенно равнодушен, что не мешало мне любить его искренне и верно.

И вот теперь я, продираясь сквозь светофоры, двигалась к дому Димки, памятуя о том, что в моей сумке сюрприз: пара нарядных буклетов с образцами обручальных колец, выбранных мной в 'Меге'. А ещё я размышляла о том, что моя первая книга, которую я очень хотела издать к нашей с Димкой свадьбе, наконец, закончена. Осталось только передать рукопись корректору и подобрать издательство.

Но сначала мне предстояло решиться на довольно рискованный шаг, подсказанный мне Бергером. Вчера поздно вечером, когда я, устроившись рядом с ним, втолковывала ему, полусонному, какой хороший и современный роман о любви я написала, Дима предложил мне сначала разместить книгу на самиздатовском сайте.

— Катя, прежде чем набивать шишки с крупным издательством, посмотри, что читатели скажут.

В любовной литературе Бергер, что называется, был 'ни бум — бум', но в продвижении своего дела он собаку съел. Пока я колебалась, Дима, словно подслушав мои мысли, усмехнулся:

— Знаешь, Кать, откуда я этому научился? — Он прочертил ласковую дорожку на моём обнажённом плече.

— Нет. Ты никогда не рассказывал. — Я подперла голову рукой, следя за тем, как смуглая ладонь Димы начала привычное, плавное скольжение к моей груди, укрытой за атласом пижамы.

— Я написал буклет о своей фирме и показал его не друзьям, а своей, теперь уже бывшей жене. А Алла посоветовала мне обкатать моё 'сочинение' на заказчиках, потому что клиенты — это всегда критики. А твоими критиками, Кать, должны стать твои читатели. Вот поэтому я и рекомендую тебе разместить рукопись на каком‑нибудь самиздатовском сайте. К примеру, на портале Германа Дьячкова. Я там пару раз интересные книги находил. И ещё мой тебе совет: возьми себе псевдоним.

— Зачем? — удивилась я. — Я не стесняюсь того, что я написала.

— Это хорошо, — кивнул Димка. — Но, видишь ли, если твоя книга на портале Дьячкова читателям не понравится, то пробиться на другом самиздатовском сайте будет уже сложнее. Иногда имеет смысл прятать свою фамилию.

К слову, Димка свою фамилию не любил и на визитках фигурировал исключительно как 'Дмитрий Гер — владелец сервисного центра'.

— Как насчет Дуа? — подумав, спросила я.

— На мой взгляд, на обложке это не прозвучит… Катя Дуа. Ду — а, — Димка вывел на моём плече изящную финтифлюшку, которую неожиданно закруглил буквой 'О', чем и подсказал мне идею.

- 'DUO' лучше? — Я вскинула на него глаза.

— А это что означает? — Димка даже руку убрал.

— Ну, роман же о любви? А 'duo' означает дуэт. Или — нас двое. Как ты и я. — Я сама потянулась к своему жениху.

— Отлично, — мурлыкнул Димка. — Ну что, отметим рождение новой литературной звезды?

— О да! — Сделав страстное лицо, я нырнула ему на грудь.

Вот так и появилась на свет автор книг Катя DUO.'

Глава 2. Титульный лист

Титульный лист — одна из первых страниц книги, предваряющая текст произведения. На титульном листе размещаются имя автора, название книги, место издания, и т. п.[2]

— 1 —

17 мая 2016 года, вторник.

'В полседьмого утра обнаруживаю себя на разгромленной кухне Дьячкова. Первым делом открываю холодильник, ищу холодный сок или воду. Моё внимание тут же привлекает непочатая бутылка 'Боржоми', заправленная в белый пластиковый 'карман'. Выхватываю бутылку, сворачиваю пробку, делаю несколько жадных глотков. Оглядываюсь. Квартира Дьячкова сейчас очень похожа на дешёвый почасовой отель, а я — на его постояльца. Ещё бы: я стою у холодильника, а на диване валяются мой пиджак и рубашка, правый носок и потерянный 'зайкой' кружевной розовый лифчик. Картину вчерашней пьянки довершают разбитый бокал и сломанная сигарета, прилипшая вместе с осколками к залитому 'Пепси' полу.

Морщась от отвращения, иду в душ. Выдавливаю на палец островок зубной пасты, тщательно чищу зубы и разглядываю себя в зеркале. Зелёное от бессонницы лицо, карие глаза с треснувшим в уголке сосудом, под глазами — синие круги. На шее засос. Одним словом, на лицо (и на лице) — вся медицинская палитра нездорового загула. Хоть иди на передачу к Малышевой и с трибуны объявляй, что нельзя пить, курить и трахаться. 'Докатился, Соболев?' — моё отражение укоризненно глядит на меня. А я спрашиваю себя, почему я снова встречаю утро среди несвежих вещей, ненужных друзей и унизительных мыслей о том, что моя жизнь понемногу превращается в полное дерьмо? Признаваться в этом мне ужасно сложно, но моя душа, застёгнутая на все пуговицы, уже давно гниет без свежего воздуха. Но у открытого сердца есть один существенный недостаток: в него слишком легко плюнуть.

Набираю воду в ладони, долго полощу рот. На прощание показав зеркалу 'фак', выхожу на кухню. Быстро натягиваю несвежую рубашку (что радости тоже не добавляет), прихватываю сумку, оставленную в прихожей. Проверяю, здесь ли две копии договора и диск с базой данных, которые я вчера успел отобрать у ещё трезвого Дьячкова. Убедившись, что я ничего не забыл, хватаю пиджак, обуваюсь, достаю iPhone и пишу смс: 'Гер, утро! Не забудь, в 16:00 встречаемся у юристов'.

Теперь точно всё. Продвигаюсь к двери.

— Доброе утро, ты уже встал? — слышу позади загадочное.

'Нет, это я оделся, чтобы лечь спать', — так и подмывает сказать в ответ. Оборачиваюсь: подруга моей 'вчерашней', брюнетка Наташа стоит в безразмерной футболке (видимо, выданной ей Германом для девичьих походов в ванную), и, опираясь на косяк двери, ведущей в комнату, внимательно на меня смотрит.

— Ага, доброе. Ты чего поднялась?

'Вернее, какого чёрта?'

— А я пить захотела. — Наташа отлепляется от косяка, выскальзывает из тапочек, и придвигается ко мне ближе. Видимо, 'зайка' ещё не догоняет, что вечер любви закончился, а серое утро развело нас с ней, как мосты в белые ночи в Питере.