Юлия Кова - #DUO (СИ)

Эта затея была самой гениальной из всех. Именно из неё впоследствии вырос тот глобальный портал, которым для вызова такси пользуется каждый пятый москвич. За полученный куш отец реализовал мечту всей своей жизни: купил коттедж в Подмосковье, куда и уехал проживать с мамой их 'золотые' годы. Ну, а я поселился в двухкомнатной квартире родителей, в Авиационном переулке, граничащем с Ленинградским проспектом, доскрипел до диплома о законченном высшем и получил право официально валять дурака. Правда, бездельничать мне наскучило быстро, и я, напоследок воплотив несколько фикций (например, наладил поставку воздушных шариков для корпоративных праздников, что принесло мне двести тысяч в сезон продаж), теперь захотел новый бизнес.

— Гера, так сколько возьмёшь за свой портал?

— Тём, а ты хоть знаешь, что такое самиздат в принципе? — Дьячков, любивший щегольнуть знаниями из 'Википедии', поиграл бровями и приготовился прочитать мне небольшую лекцию.

— Ну — у, — я побарабанил пальцами по пластиковому покрытию стола, — если процитировать гениальных придурков из 'Лукморья', то весь современный самиздат — это несколько сайтов, на которых собираются писатели, отринутые издательствами в виду того, что их 'прозы' не поддаются ни осмыслению, ни логике, ни элементарной переработке. Если же тебя интересуют голые факты, то само определение 'самиздат' возникло в сороковые годы, когда советская цензура запретила печататься поэту Николаю Глазкову. И тот стал издавать по три — четыре книги своих стихов за свой счёт и дарить их друзьям. Пародируя название советских издательств, таких, как 'Воениздат', 'Профиздат', 'Госиздат', Глазков указывал на обложке своих книг 'Само — издат'. Как‑то так.

— Подготовился? — хмыкнул Герман и пнул пальцем запеченный ободок хрустящей тарталетки.

— Естественно.

Впрочем, мой ответ Герману и не требовался. Он хотел набить цену на свой портал — я хотел снизить стоимость своей покупки.

— А как ты собираешься раскручивать мой ресурс? — Герман поднял на меня большие, трогательные, обрамлённые длинными золотистыми ресницами глаза, и я вдруг подумал, что у Дьячкова тоже есть особый дар — способность залезать мне на шею.

Я не успел ответить, когда перед нами, по — модельному покачивая бёдрами, затянутыми в узкие джинсы, прошла потрясающая блондинка лет двадцати — двадцати пяти. У неё были изумительные лицо, волосы и фигура — лучшие, что я когда‑либо видел. Я откинулся в кресле и прищурился, задавая себе вопрос, что скрывается за этой сокрушительной внешностью. Я точно знал, что есть женщины, которых ненавидят за их красоту, глупость и доброту — и есть женщины, которых любят за их ум и стервозность. К какой породе принадлежало это золотоволосое существо, сходу сказать было трудно. Пока я разглядывал блондинку, пытаясь её 'прочитать', девица одарила меня надменным и неприязненным взглядом прозрачных светло — зелёных глаз. Небрежно поправила ремешок модной сумки, свисавший с её плеча, и, продолжая что‑то бормотать в мобильный, завернула за угол парфюмерного отдела, где и остановилась.

'Ясно… По сучьей шкале Артёма Соболева, десять из десяти. Абсолютная стерва. Точка.'

Я повернулся к Герману, который, как оказалось, тоже рассматривал блондинку.

— Гера, — позвал я.

— А? — Дьячков неохотно повернулся ко мне.

— Гера, возвращайся на землю. Что касается твоего портала, то, во — первых, я могу его перепродать. Во — вторых, я могу его перелопатить и создать на базе имеющихся у тебя подписчиков нормальную электронную библиотеку.

— А может, тебе проще взять меня в долю? Я всё‑таки в этом деле кое‑что смыслю. — Дьячков в последний раз мазанул жадным взглядом по фигуре блондинки. — Ноги у неё, кстати, отличные. Видел? Может, снимешь? Для меня?

— Не видел… Гера, я тебя в долю не возьму. Ты пойми, мне не жаль с тобой поделиться, просто я пока и сам не знаю, во что всё это выльется.

Но я врал: я знал. Дьячков моментально потерял томность во взоре и забыл о блондинке.

— И сколько ты предлагаешь? — подобрался на стуле он.

— Говори свой прайс.

В искусстве 'купи подешевле — продай подороже' я собаку съел и хорошо знал, что здесь существует только одно правило: проигрывает тот, кто первым назвал свою цену.

— Я хочу шесть миллионов, — твёрдо произнёс Герман. Я прикинул: в принципе, портал стоил того. Но я фыркнул и покачал головой:

— Окстись, Ниловна. По моим подсчётам, тебе этот сайт приносит в год максимум пять миллионов.

— Пять пятьсот, — 'нагнулся' Герман.

'Ага, перебьёшься.'

— Гера, четыре.

Дьячков пожевал губами.

— Нет.

— Ну, нет — так нет. Как хочешь… Кстати, а вот эти 'зайки' мне нравятся. — И я указал подбородком на глазасто — грудастую парочку, состоявшую из брюнетки и рыженькой. 'Зайки' под ручку прошли к плакату Натали Портман и замерли рядом с блондинкой. — Возьмём девочек? Только брюнетка, чур, моя.

— Что?.. Артём, подожди ты, какие ещё девки, когда мы с ценой так ничего не решили? Ты за четыре восемьсот будешь покупать?

В общем, бизнесмен из Германа был такой же, как из его мамы — школьный завуч. То есть 'никакой' в принципе.

— Четыре, Гера. Че — ты — ре. У меня больше нет. Давай, сворачивай трёп, а то 'заек' упустим. — Девочки, облюбованные мной, топтались у плаката и, игриво оглядываясь на нас, с хохотом и шутками выбирали себе какую‑то ерунду — не то помаду для волос, не то блеск для лица. Впрочем, я в этом не разбираюсь.

— Гера, всё, я пошёл к брюнетке. — Я начал вставать.

— Четыре пятьсот!

— Дьячков, ну нет у меня больше. Всё, давай, созвони…

— Ладно, твоя взяла, — проворчал Герман. — Пусть будет четыре. Но тогда брюнетка моя.

— Ещё чего!.. Впрочем, так и быть. Но если склеим 'заек', то едем к тебе. У меня завтра утром мать в Москву приезжает.

— Сволочь ты, Соболев… Ладно, уболтал.

Вот так я его и сделал.'

— 2 —

16 мая 2016 года, понедельник.

' 'Он не любил критику от женщин. Он вообще не выносил, когда женщина им командовала. Женщина была для него слабым существом, и это он диктовал ей условия. Он был талантлив, и умел обвораживать, но у него был бешеный нрав, и хватка — почти железная. И всё, что было связано с ним, было непредсказуемо'.

Продиктовав в мобильный телефон последние строчки своей первой книги, я остановилась за плакатом с Натали Портман, рекламирующей тональный крем от 'Шанель'. Убрала сотовый в сумку и покосилась на двух молодых людей, сидящих в коричневых креслах за бежевым столиком в кафе 'Стокманн'. В полупустом торговом центре эти двое выглядели интригующе: красавец — блондин и мальчишка — брюнет, одетые в дорогие костюмы. Впрочем, брюнет мне сразу не понравился. Стройный и миловидный, он, тем не менее, казался созданным из каких‑то ломанных линий. А вот второй умел произвести впечатление: широкоплечий, солидный, обладающий уверенностью человека, знающего себе цену.