Нерешенная задача - Елена Валентиновна Муравьева
Он помолчал. Опустил глаза. Но потом тихо сказал:
— Вы мне позвоните. Я готов, но может ваши эмоции улягутся, утро вечера мудренее.
А вихрь кружил их внутри зала, по кругу, но для них время остановилось. Бывает вот как — тебя глубоко, и уверенно терзает мысль, что рядом с тобой сейчас твой человек, твой, Богом данный. Пришел тот момент, для кого-то быстро, для кого-то так не скоро, когда ты встречаешь человека, и внутренний голос, с самой глубины подсознания, тебе нашептывает не умолкая, вот, это твое, единственное, самое дорогое, желанное и тебе предназначалось его любить, еще до твоего рождения, высшими силами — это предопределение. И от того, что ты обрел свою вторую половину, а без неё до этого ты шагал по жизни один, тебе становиться тепло и защищенно. Ты ощущаешь гармонию внутри себя и свою полноту.
И что со всем этим делать, когда по пути, идя по дороге жизни, ты связал себя с другими людьми перед обществом и самим Богом?
— Анни, а почему вы пригласили меня? — вдруг спросил он.
Она растерялась. Опустила глаза и уставилась ему в грудь взглядом. Так неловко от этого вопроса.
— Я, я…но вы же меня так часто выручали, я с вами больше знакома, чем с другими.
Он усмехнулся:
— Анни… Меня всегда так восхищала ваша отчаянность и рискованность. И вместе с тем, вы… так женственны и обольстительны. Этот феномен я никогда не встречал и до сих пор не могу его объяснить. Мужские поступки, решительность, не свойственная ни одной женщине и нежность, беззащитность. Чудеса! Вы только поэтому меня пригласили? Вы сейчас изменяете сами себе и не решаетесь все сказать, как есть?
— Вы решили, что все про меня знаете?
— Да.
— Вы самоуверенны. Но … Знаете, я не так решительна, как вам кажется, ибо была бы более хладнокровной, а у меня этого нет. И потом, вам не понять, вы не боролись за выживание, вы просто живете в свое удовольствие. Карма, слышали про такое? Решительность — не моя суть, а только сложившиеся обстоятельства.
Он не стал возражать, но в его глазах она прочла выражение отрицания и снисходительности. Тихо, тихо он бросил, безлико — ну, да… не понять — но интонация, с какой он это произнес, как будто говорила: «Вот мне то как раз, это знакомо больше, чем кому!».
Ей не хотелось, чтобы танец остановился. Все её существо тянулось к нему и возникало чувство, что врастает в него с костями, кожей, кровью. «О, дева Мария, что за наваждение, я не смогу с ним расстаться!».
Но музыка смолкла. И она словно очнулась, первое интуитивное движение у неё было посильнее уцепиться за его руку, но тут же испугалась саму себя и ослабила силу. Медленно, медленно рука сползла вниз и повисла вдоль тела, безжизненно. Но у него порыв был такой же. Только здравый рассудок заставил совершать какие-то действия, вопреки зову сердца. Он отвел её в сторону.
Вскоре он вернулся к баронессе. Она сидела вся взмокшая, хотя не танцевала. Веер нервно гонял теплый воздух. Он понял её мысли. Но ему было все равно. Еще запах другой женщины не развеялся и выражение её глаз стояло в воображении неотступно.
Баронесса сумела справиться с эмоциями и специально выдержала паузу, чтобы не выдавать себя и своих чувств. Она дождалась еще несколько композиций, дала остыть после танца своему супругу и только тогда стала настаивать на том, чтобы им уехать. «Ей тут жарко, ей тут скучно и ей тут дискомфортно» Муж предложил ей по танцевать с ним, но она возразила, сослалась на резкую головную боль и заспешила к выходу, легким поклонам прощаясь со всеми присутствующими.
Не хотел, но все понял князь Войцеховский, это была естественная человеческая реакция. Они уехали с бала. И как только это произошло, Анни потеряла весь интерес к празднику. Вскоре покинула бал и она. Игн и Хелен еще оставались.
ГЛАВА 22
Через несколько дней, с ней в университете произошел ошеломивший всех случай. Анни не все видела сама, не все знала. На одной из лекций, сзади, одним из студентов в сумку была подложена отпечатанная рукопись Карла Маркса и Фридриха Энгельса теоретиков коммунизма. Это была какая-то мистика! Она спасала своего друга, когда того в действительности поймали с этими сшитыми бумагами. А здесь у неё их обнаружили, но про них она была в неведении. Сразу после лекций её вызвали в деканат. Ректор сидел за столом, и она помнит, как войдя еще отметила про себя: «Что-то он не смотрит в глаза, но весь его вид такой пасмурный и сердитый, а все остальные, двое профессоров и лаборант, стояли поодаль, в каком-то ожидании» Воздух был пропитан негативом и даже опасностью. Удивление было преобладающей эмоцией в этой ситуации, но странно, легкий страх вползал в сердце, заставляя его учащенно биться. Она растерянно подошла ближе к столу, и ректор поднял на неё глаза. Ничего доброго они не сулили. «О дева, Мария, что же случилось?»
Иштван Рене начал четко и говорил так, словно хотел каждое свое слово нагрузить дополнительным весом.
— Анни Милешевская. Нам было доложено, что в стенах университета вы распространяете запрещенную литературу!
— А? что? — выдохнула она в изумлении.
Он четко повторил.
— Кто… кем доложено? — у неё от поразившего изумления мысли спутались.
— Разрешите нам проверить вашу сумку. — попросил ректор.
Она хаотично схватила свою сумку и вытрясла из неё все на пол. И вот она, выпала, длинными желтыми, отпечатанными на машинке листами на паркет. Она остолбенела. Глаза расширились и руки перестали слушаться. Схватив рукопись, она еще раз и еще прочла заголовок и сердце похолодело. Какая-то невидимая, темная
