Маргот Бленд - Мадам Марракеш

Надо сейчас же рассказать ему о Робби. Это, конечно, не так легко. Все так запутанно и сложно. И… омерзительно. Это выходит за рамки обычного понимания. Думаю, он поймет. Я расскажу ему, как я, разочарованная, порвав с Брюсом, вышла замуж за Робби, почти ничего о нем не зная. Джереми, наверное, сможет понять, что я как католичка не могла с ним развестись. А Робби был достаточно умен. Он сделал меня беременной, прежде чем я узнала правду. Боже, какой глупой, наивной юной дурочкой я была! И ребеночка не удалось сохранить.

Но как объяснить Джереми, почему я оставалась с Робби? Как объяснить ему это, если я сама себе не могу объяснить? Как я объясню, что Робби имел надо мной странную власть. Что каждый раз, когда я хотела от него уйти, он начинал рыдать, как ребенок, подползал ко мне, клал голову на колени и умолял не покидать его. Он бормотал сквозь слезы, что не может без меня жить, что я его якорь, его спасение, что, если я уйду, он убьет себя. Что ему безразлично, сплю ли я с другими мужчинами. Это только подумать! Сплю с другими мужчинами!

Да это было возможно после его лживых мерзких рук, которыми он прикасался ко мне. Я чувствовала себя нечистой, прокаженной. Я ненавидела мужчин. Я ненавидел его, ненавидела жизнь, которую он заставлял меня вести. Но все-таки, сама не знаю почему, но я оставалась с ним. Порой он казался мне таким ранимым и беспомощным. Почему, о Боже, ну почему я сразу же не ушла от него, когда узнала, что он педик, когда застала его, наряженного в мое платье, с подведенными глазами, с крашеными волосами? Шок был настолько сильный, что я буквально сходила с ума. Я была слишком ошеломлена и подавлена, чтобы что-то предпринимать.

Выходя замуж, я искренне верила, что он любит меня. Сейчас смешно об этом подумать. Потом я узнала, что у него были какие-то трудности с получением наследства, что только, будучи женатым, он получает право распоряжаться им на пять лет раньше. Я была для него просто ширмой, создавала ему просто фон респектабельности.

Как объяснить Джереми, что я была замужем за гомосексуалистом, и у меня не хватало пороху уйти от него. Но одновременно я хотела, желала его смерти. И сейчас я рада, что его нет. Джереми, наверное, возненавидит меня за это. Будет меня презирать. Но я все равно ему расскажу. Я не смогу ему лгать, потому что… я люблю его. Да, я люблю его. Господи, помоги ему понять меня!

Она открыла глаза. Джереми склонился над своим бокалом, отблески огня играли на его волосах. Как ей хотелось прикоснуться к ним, погладить.

Джереми отпил из бокала и поудобнее устроился на своем пуфе. Взял Карлотту за руку.

– Карлотта, ты такая красивая в этой джеллабе. Этот капюшон так мило обрамляет твое лицо. Я думаю, ты желанна для любого мужчины.

Она вновь закрыла глаза, стараясь подавить дрожь. В памяти всплыли мальчики-проститутки, которым все равно с кем быть, с ней или с Робби…

Джереми, затаив дыхание, с секунду разглядывал ее лицо. Что это у нее за гримаса? Боли или отвращения? Он быстро отвел глаза.

– Ты как-то странно ведешь себя, Карлотта. Похоже на то, что ты боишься любви.

Ну зачем я давлю на нее! Ответ уже написан на ее лице. Но возможно… возможно, она не может думать о другом мужчине. Ведь она недавно похоронила мужа…

Она открыла глаза.

– Нет, Джереми. Я не боюсь любви. Я просто о ней ничего не знаю. Я имею в виду любовь между мужчиной и женщиной.

Он почувствовал, как по спине прошел какой-то неприятный холодок. Осторожно отпустив ее руку, он полез за сигаретами.

Она тяжело вздохнула.

– Джереми, я хочу рассказать тебе кое-что о себе, что ты должен знать. Не совсем уверена, что ты все поймешь, но прошу тебя, постарайся понять. Это, конечно, трудно для мужчины. Нормального мужчины. Дело в том, что я не та, за кого ты меня принимаешь. Я не безутешная вдова. Я не заслуживаю симпатии и сочувствия людей. Я ненавижу себя за то, что принимаю их сочувствие. Понимаешь, наш брак не был счастливым. Его и браком-то назвать нельзя. Хотелось, чтобы ты понял, что я имею в виду.

Джереми почувствовал, как напряглись мускулы на его животе.

– Да? – с усилием произнес он.

Она глядела на огонь в камине и не могла видеть, как набухли желваки его челюстей.

– Не знаю, насколько ты осведомлен о таком явлении, как… гомосексуализм, – ее голос дрогнул.

Джереми почувствовал судороги в области живота. Боже, она собирается мне рассказать об этом. Значит, это правда. Значит, Изобель сказала правду. Нет, только не это… Я не в силах выслушивать это.

Он склонил голову набок, осушил бокал и встал. Заставил свои губы улыбнуться.

– Сейчас слишком поздно для таких серьезных разговоров, дорогая. Я пошел спать. Буквально валюсь с ног. Да и ты сегодня изрядно измучилась.

Она посмотрела на него с изумлением.

– Но, Джереми…

– В постель, в постель. Завтра будет новый день и новые дела.

Он направился к выходу. С обидой в глазах, она удивленно следила за ним. Потом тоже поднялась. Молча они проследовали в коридор.

Джереми открыл ключом свою дверь и с беспечной улыбкой повернулся к ней.

– Спокойной ночи, Карлотта. Хорошего сна.

– Спокойной ночи, Джереми. Сегодня мы провели чудесный день. Спасибо тебе.

Она вошла в комнату, закрыла за собой дверь и привалилась к ней спиной. Почему он так внезапно и странно себя повел? Оборвал меня почти на полуслове. Похоже на то, что он не захотел ничего знать о моей личной жизни, не захотел серьезного разговора. Но почему? Ведь все было так хорошо, казалось, мы так легко понимаем друг друга. Она медленно пересекла комнату и начала раздеваться.

Джереми в своей комнате присел на край кровати и бессмысленно уставился на противоположную стену. Итак, теперь все ясно. Это хорошо, что все ясно. Не буду, по крайней мере, выглядеть дураком. Его вдруг начал душить смех, странный смех, похожий на чих. Выглядеть дураком? Да я уже давно полный дурак. Влюблен сразу в двух женщин. Одна замужем, другая лесбиянка. Разве это не повод для веселья. Но свои чувства к Карлотте я возьму под строгий контроль. И еще хорошо, что меня предупредили. Спасибо маленькой Изобель.

Он медленно поднялся, снял пиджак и подошел к раковине. Долго изучал свое лицо в зеркале, затем осклабился.

– Стареешь, Блай, стареешь. Тяжело терять такую женщину. Не просто женщину, она могла быть хорошим другом. И не надо делать вид, что это тебя не потрясло до глубины души. Потому что это не так. И как мне сейчас с ней себя вести? Как заставить себя быть с ней и не желать ее, зная, что в этом прекрасном теле сидят мерзкие гомосексуальные гормоны.

Фальшивая улыбка исчезла с его лица. Он отвернулся от зеркала и устало вздохнул.