Дмитрий Вересов - У Терека два берега…

Джон не понимал.

Он думал, что теперь он обречен на вечное одиночество. Никто не будет его так любить, как любил Скотти.

И Джон снова заплакал. Ему было стыдно своих слез, и было еще стыднее, когда старик Хью вдруг обнял его за плечи и тоже разрыдался.

Они плакали, как плачут две женщины в момент сердечного сочувствия, когда сердца, омываясь слезами, облегчаются от горя. Джону было стыдно своих слез, но он припал к груди старика и, не сдерживая рева, шмыгал носом и морщил лицо. Старый натурал Хью плакал по своей Лиз, а молодой педик Джон рыдал по своему Дубль-Скотти.

И какая разница? Богу важны сами слезы.

Глава 10

Конь ты мой, коник малый,

Где твои стремена?

Мне бы тебя понежить —

Да за плечами нежить,

А полночь темным-темна…

Как-то вспоминали старики из Дойзал-юрта старинные истории. Один из них рассказал про джигита, который уходил на коне от погони. Когда же коня под ним застрелили, вспорол своему коню брюхо, кишки выкинул, а сам туда залез. Враги подъехали, видят, что спрятаться джигиту вроде негде, а того и след простыл. Не сквозь землю же он ушел? Не в лошадиное же ушко пролез? Самый хитрый из них приметил, что кишки конские подле лежат. Так не в брюхо ли он залез? Выхватил кинжал, ударил по брюху, а оттуда… жеребенок. От того жеребенка пошла порода удивительно сильных, выносливых и умных лошадей.

Другой старик сказал, что история была на самом деле похожая, но не совсем. На самом деле было вот как. Скакала девушка на кобылице, а за ней гнались недобрые люди. Кобылу под девушкой застрелили, она же, распоров брюхо, в живот и спряталась. Когда же враги стали ее искать, то самый опытный догадался, брюхо лошади рассек, а оттуда белый жеребенок. Вот откуда пошли кони белой масти, самые красивые и преданные человеку.

Долго тогда спорили старики и сошлись только в одном, что давно это было.

Дута вел белого арабского скакуна по лесной тропинке, которая, как бы ленясь, то и дело увиливала в сторону, но все-таки поднималась постепенно вверх по горному склону. Он вел коня бережно, выбирая легкий путь, даже старался не хромать.

Все оказалось значительно проще, чем он себе представлял. Дута просто вывел белого арабского скакуна за ворота конезавода, сказав сторожу, старику Нури, что хочет прогулять Терека. Старик Нури ничего не заподозрил, наоборот, похвалил его за заботу о коне. Дута даже расстроился, что все произошло без приключений, без отчаянной погони. Вот бы белоснежный Терек посрамил всю эту хваленую буденновскую породу, оставив преследователей далеко позади.

Нет, нельзя было рисковать Тереком. Он должен привести его не просто живым и здоровым, но без единой царапинки на белой шкуре. Ведь это подарок. Подарок Гитлеру — не от Дуты, не от шихов, а от всего чеченского народа. Белый конь — символ свободы. Подарок герою-освободителю от освобожденного горского народа, свободного отныне и во веки веков.

Шихи целую неделю думали, что подарить. Несколько дней жила у них в пещере группа диверсантов, засланных немцами. Ждали, какое решение примут мудрые старики. Бурка, папаха, кинжал Басалай, шашка Гурда, ковер с вышитым портретом Фюрера… Тогда ших Изнавур и предложил подарить белого скакуна. Понятно, что конь должен быть удивительным по резвости и красоте, чистых арабских кровей. Где такого достать?

Еще стали думать старики, два дня прошло в раздумьях, вспоминали какие-то обрывки сведений из былой, мирской жизни. Припомнили с большим трудом, что Дута рассказывал им про конезавод и арабского скакуна Терека, которого готовят, чтобы вручить большому большевистскому начальнику. И решили они большевистский подарок гитлеровцам передарить. Усмотрели в этом даже большой смысл.

Один только Атабай возроптал, сказал, что совсем они голову потеряли, что ничем фашистский усач не лучше советского. У второго хоть усы побольше будут. А вообще, не их это дело в политику вмешиваться. Их дело — духовный подвиг. Из этих незримых деяний может в будущем возродиться Чечня, а не из суеты мирской. Много всего сказал шихам Атабай, после чего ушел в горы, от греха повыше, как и учил когда-то Таштемир.

Дута Эдиев не пошел за ним потому, что другое ему было нужно от жизни. Что же?

Когда-то он ходил в поселковую школу. Русский язык им преподавала Валентина Ивановна. Хорошая женщина, добрая и аккуратная. Чеченские детишки ее любили. Читала она им на уроке русские народные сказки. Особенно Дуте Эдиеву понравилась об Иване-царевиче и Сером Волке.

Вот и сейчас она ему вспомнилась, потому что не хотелось ему отдавать немцам Терека. Что они понимают в лошадях? Зачем им Терек? Пропадет он у них без чистого горного воздуха и хрустально чистой воды. Был бы у Дуты такой Волк, который умел бы превращаться в белого коня. Отвел бы его Дута шихам, те бы Гитлеру его вручили. А в Германии он опять бы в серого зверя обернулся. Вот бы фюрер напугался.

А потом превратился бы Волк в Айшат. Отдали бы его за Салмана Бейбулатова. Мог бы назад и не превращаться, живи с Салманом, коли хочется. А Дута Эдиев сел бы на белого коня, посадил бы перед собой настоящую Айшат и уехал бы из этих мест. Куда? Мало ли куда может уехать джигит на своем лучшем друге с любимой девушкой? Кто его остановит?..

Из зарослей на лесную полянку выскочили вооруженные люди. Дута не заметил, как добрался до условленного места, где его ждали диверсанты из абвергруппы. Дальше они должны были сопровождать чеченский подарок.

Так как все диверсанты были кавказцы и казаки, они обступили скакуна, гладили, похлопывали его, восхищенно вскрикивали. Даже их командир, майор фон Руддель, одобрительно кивнул головой, но, увидев, что абвергруппа вдруг превратилась в лошадников, поспешил навести порядок.

Им приходилось выбирать маршрут, соотнося его не с безопасностью, а удобством для скакуна-подарка. Теперь их жизни были ничто по сравнению со здоровьем конских копыт, бабок, сухожилий. Однако самые опасные участки пути они миновали без приключений.

Дута вел их к водопаду, который чеченцы называли Чов, то есть Рана. Действительно, из горной расщелины, похожей на рубленую рану, с большой высоты падала вода. Побурлив в выбитом в камне углублении, она мчалась вниз, в долину. Дута любил пить эту взбитую, воздушную воду. И еще он обычно подставлял под бурлящий поток свою больную ногу и испытывал удивительное облегчение. Вода преломляла изображение, и Дуте казалось, что нога его становилась обычной, прямой, как у всех людей. Он выдергивал ее из воды, и чудесная иллюзия исчезала. Дута считал, что вода эта целительная. Просто он недостаточно долго держит в ней больную конечность. Как-нибудь он наберется терпения и просидит над речкой весь день и всю ночь. Вот тогда вода ему и поможет.