Дмитрий Вересов - У Терека два берега…

Дмитрий Вересов

У Терека два берега...

Пролог

Европе показывали катастрофы.

Казалось, все события последнего времени так или иначе сводились к катаклизмам, природным и рукотворным. Сейчас, на исходе тысячелетия, само словосочетание «последнее время» приобретало для многих звучание апокалиптическое.

Вот затопило Чехию и Германию… И солдаты бундесвера, плавая на надувных лодках, снимают с крыш терпящих бедствие… Вот в Италии поезд врезался в грузовик, и из двух лежащих на боку вагонов санитары вытаскивают на насыпь мертвых…

Вот опять трупы, прикрытые одеялами, но теперь среди груд камня и развороченной щебенки. Это землетрясение в Турции.

А вот взрыв в Иерусалиме. Вздыбленная крыша автобуса. Кровь на асфальте, кровь на россыпях битого стекла…

В перерывах показывали отмороженных экстремалов – мотоциклистов, прыгающих через десяток поставленных в ряд автомобилей, или сноубордистов, мчащихся вниз с самой высокой и самой крутой горы…

И снова катастрофы.

Сытую, истосковавшуюся по ужасам публику пугали катастрофами. Нагромождение страхов действовало, как правило, успокаивающе: лениво пережевывая чипсы с ароматом бекона, европейский обыватель смотрел в экран, все более и более эмоционально защищаясь – «хорошо, что не в нас, хорошо, что не нас, хорошо, что не мы»… Хорошо, что не мы горим, хорошо, что не мы тонем… Хорошо, что не мы разбиваемся в самолетах.

Астрид поставила репортаж в эфир. Его перегнали по спутнику в европейскую редакцию, и уже через час сюжет попал в блок новостей.

Подмосковный Подольск. Взрыв в пригородной электричке.

Вот полунаклонившийся, уткнувшийся в придорожные кусты зеленый вагон с выбитыми стеклами. Вот военные, оцепившие поляну. Вот человеческие останки на белых простынях… Вертолет с министром чрезвычайных ситуаций… Белые микроавтобусы с мигалками и надписями «AMBULANCE» в зеркальном отражении…

Московский корреспондент Си-би-эн-ньюс пытается взять интервью у родителей юноши, погибшего в пригородном поезде… Сын жителей Москвы Василия и Антонины Мухиных Алексей ехал в этой электричке…

Корреспондент сует микрофон отцу. Тот что-то бормочет. Что-то злое и несвязное… Мать плачет, закрывая лицо руками. Корреспондент подносит микрофон милиционеру с большими звездами на погонах. Толстое лицо милиционера устало-озабоченно и говорит он, придавая голосу интонации уверенной беспощадности к виновникам…

Увы, почти всегда Айсет приходилось заниматься не тем, чем бы она хотела. Так в школе Сен-Мари дю Пре ей нравилось рисовать и раскрашивать узоры на отлитых из застывшего гипса фигурках покемонов, но метресса тащила ее в ненавистный бассейн на урок физического развития или – чего еще хуже! – на уроки этой мерзкой латыни… А когда, после окончания частной эколь в Фонтенбло она решила изучать историю искусств в Италии, отец жестко скомандовал, чтоб она поступила в Лондонскую экономическую школу на отделение медиа-бизнеса.

Вот и теперь ей так хотелось провести уик-энд в Портсмуте. Побродить по узким каменистым пляжам под белыми меловыми стенами, держа Джона за руку. Помолчать, прислушиваясь к шуму волн и крикам чаек. Снять недорогой номер в отеле… И весь длинный уик-энд ни с кем не делить его, своего Джона… Но Джон хотел смотреть игру своего любимого «Арсенала» с «Манчестер-Юнайтед».

Ах, Айсет не понимала и не желала понимать, почему нельзя было бы набрать того же самого пива в номер портсмутской гостиницы и болеть за «Арсенал», лежа в номере, лежа рядом с Айсет? Или, на худой конец, почему нельзя было бы пойти в паб с таким же телевизором, но не в тот паб, что в Лондоне на Доул-стрит, а в Портсмуте? Разве в Портсмуте нет пабов?

Нет! Джону надо было непременно провести субботний вечер в его любимом пабе на Доул-стрит. Потому что туда придут его друзья – Мик, Тэш, Доззи и Дэйв. Потому что там, в пабе на Доул-стрит, он всегда смотрит все матчи своего «Арсенала». И потому что в их пабе все болеют только за «Арсенал»… И если – не приведи Господь! – туда ввалятся болельщики «Челси» или «Манчестер-Юнайтед», то будет хорошенькая драчка… И потому, что если в первом тайме «Арсенал» забьет, бармен Дикки обязательно угостит всех кружечкой лагера за счет заведения, а если забьет и во втором, то всем завсегдатаям будет по пинте черного ирландского гиннеса…

Это его традиция. И ради Айсет он не намерен ломать своих привычек. Ее Джон. Ее английский мужчина.

Поэтому Айсет пришлось подчинить свои желания и мечты желаниям Джона. Портсмут останется в Портсмуте, а она – девочка Айсет – пойдет в этот субботний вечер в паб на Доул-стрит.

Может для того, чтобы позлить Джона, она специально вырядилась с показной ортодоксальностью. Поверх блю-джинсов напялила какую-то бесформенную юбку. Специально за этой юбкой она ездила на Портобелло-роуд и рылась на развалах секонд-хэнда, где делают покупки не только жаждущие экзотики туристы, но и бедные пакистанские мусульманочки… Айсет подобрала еще соответствующий головной платок и подыскала темный крем, имитирующий загар. Нарядившись и накрасившись, она поглядела на себя в зеркало и обмерла. Зеркало отражало не европейскую девушку Айсет, что, закончив дорогой частный лицей в Фонтенбло, теперь второй год училась в не менее дорогой Лондонской экономической школе, но какую-то индо-пакистанскую беженку, готовую здесь, в Лондоне, на любую работу ради еды и крова над головой…

Айсет посмеялась, предвкушая, какое сильное впечатление она произведет на Джона и на его друзей – на Мика, Тэша, Доззи и Дэйва…

А Джон даже и не обратил на нее никакого внимания.

Первый тайм начался, и «Манчестер» уже вел в счете один-ноль. «Арсенал» проигрывал. Джон сидел как всегда, за стойкой, под самым телевизором. В руке он держал полпинты лагера.

И весь паб пялился на экран.

И бармен Дикки, и официантка Роз, что стояла тут же за стойкой, машинально протирая стаканы.

– Этот лысый лягушатник Бартез совсем обнаглел! – кричал Джон, перекрикивая рев трибун, доносившийся из телевизора. – За такие штуки ему желтую карту, и пендель под зад, чтоб катился в свою Лягушатию…

Джон даже не обернулся и не расслышал, как Айсет сказала ему свое «bonjour»…

Она подошла сзади и обняла его за шею, прижавшись к его спине своей упругой грудью, стыдиться которой у нее не было никаких оснований.

А он и не обратил внимания, продолжая кричать:

– Да бей же, фак твою, да бей же, кретин недоделанный!

Ее приход заметили, только когда пошла реклама.

– Ты что, из мечети, что ли? – спросил Мик, кивнув на ее юбку и на зеленый платок.