Дмитрий Гаврилов - Бог создал море, а фламандцы - берега

Гаврилов Дмитрий

Бог создал море, а фламандцы - берега

Дмитрий ГАВРИЛОВ

БОГ СОЗДАЛ МОРЕ, А ФЛАМАНДЦЫ - БЕРЕГА

"Земля станет морем, земля станет морем, но будет свободной..."

(из песни морских гёзов)

Этот прохожий не любил римлян, он не любил все, что было связано с Римом, кроме его женщин, да разве еще, знаменитый легионер Брабо по праву заслужил признательность и уважение фламандца. Отважный солдат сгинувшей без следа империи вступил в схватку с грозным великаном, жестоким и неумолимым, и, отрубив мерзавцу руку, швырнул ее в Шельду. Зато он, прохожий, знал и любил этот город, Град Отсеченной Длани. Красивейший из всех городов Фландрии, облеченный покоем ленивых, медлительных каналов и полусонных старинных мостов. Антверпен, чьи многочисленные верфи и доки тянулись на десятки миль вплоть до самой голландской границы... В западной части площади Гротмаркт, которую прохожий мерил широкими шагами, высилось все еще величественное здание ратуши. Здесь каждый камень помнил звук его шагов. Сомкнув круг, бок о бок тут выстроились гильдейские дома с резными ступенчатыми фронтонами и изящными золочеными фигурками на остроконечных крышах. Весною площадь превращалась в чудный сад, потому что каждый подоконник пестрел яркими душистыми цветами, и, точно морские валы, райские кущи вздымались к голубым небесам. Колокол ударил три раза. Худой, как жердь, прохожий, одетый в длинный, весь в складках, выцветший дорожный плащ, остановился и нехотя глянул направо, туда, где проткнув серые осенние облака непомерно острым шпилем стоял огромный готический собор. Он прищурил глаза - кровавый солнечный луч протиснулся сквозь дымчатую завесу. - Ну, здравствуй, солнышко! - улыбнулся человек. - О, да, воистину ты счастливейший из фламандцев! - пробормотал он себе под нос. - И Питер-Пауль и Вольфганг-Амадей, то были гении. Счастлив тот, кто в черные дни сохранит чистоту сердца - говаривал отец. А ты, веселый старожил, помня его завет, всего лишь держал первому кисти, и второго подсадил к органу. Малыш не доставал до клавиш... Многое видел этот собор: и порушенные статуи, и величайших из творцов. Но прохожий человек не долго предавался воспоминаниям. Миновав лабиринт лишь ему известных переулков и проходов, зажатых между увитыми плющом, аккуратно выбеленными старинными домиками, он двинулся к Вогельмаркт. И, вырвавшись из ловушки древнего города, где ныне царили тишина и спокойствие, шагнул на ещё шумный рынок. Прежде здесь можно было купить почти всё, что пожелает душа. По старинной традиции, каждый год устраивались шутливые выборы рыночного короля и королевы из числа самых преуспевающих торговцев. Но только в этот четырнадцатый год очередного века все было иначе, и даже пекари, словно сговорившись, не пекли в этот год знаменитые "антверпенские ручки" - сладости в форме отрубленной кисти поплатившегося за свою жадность и жестокость гиганта Антигона. - И какой же фламандец не знает толка в питье! - рассуждал странный прохожий, меряя полупустой рынок длинными, точно ходули, ногами. - Только гляньте на наши тучные розовые нивы, как колышется в них добрый ячмень! Это он даст жизнь кипящему золотом пиву Фландрии... А вина, чего стоили вина, и сколько его было пролито в глотку еще в те незапамятные времена, когда я догадался полетать на виду доверчивых горожан: одно из Бюле, виноградники которого подходили к самым Намюрским вратам, да и само намюрское, далее - люксембургское, испанское и португальское, рейнское и брюссельское, лувенское и арсхотское, правда и изюмная наливка стоила того, чтобы проглотить язык. О славный город, куда стекались со всего Света сокровища и пряности! ...Да не вечно, не вечно, фламандцы, мечтать нам о душистых яствах и пьянящей влаге! Он остановился у полупустого прилавка - съестные припасы смели еще в середине августа, когда пал последний из двенадцати фортов некогда неприступного Льежа - теперь тут продавалось и выменивалось на ту же снедь лишь никому ненужное барахло. Впрочем, попадались и самые необходимые вещицы. Незнакомец долго бродил среди лавок, да прилавков, пока не остановится у той, при которой виднелся старинный герб оружейной гильдии. - Неплохой шнур! - похвалил он товар. - Совсем новый, парень... Уступлю задешево, точно ты сам мастер Бикфорд, сострил продавец. - По рукам, я не постою за ценой, почтенный торговец. - Я вижу, парень, тебе приглянулся и этот клинок?! - сказал тот, кто стоял за прилавком. - Э, голову-то побереги, ударишься! - У меня некогда был такой же, - пояснил сухощавый прохожий, примеривая резную рукоять ножа к ладони. Она была сработана в виде клетки. Внутри проглядывался выточенный череп, глазницы которого чернели высохшей вражьей кровью, так и не смытой за минувшие века. Поверх клети лежала тощая собака. То была сталь, верная по гроб жизни. - Что ж, ты понимаешь толк в добрых ножах! - похвалил продавец, - Держу пари, твои предки знатно резали брюхо испанцам. - Надеюсь, что у кайзера оно такое же мягкое! - ответил прохожий лавочнику, и в глазах его вспыхнул злой огонек. - Знаешь, а бери ты его задаром, парень! - молвил хозяин лавки, протягивая оружие человеку. - Просто так не положено, друг! На, возьми вот, - ответил прохожий и протянул щедрому собеседнику монету. - Ого! Да у тебя, я погляжу, карманы набиты флоринами? - подивился прежний владелец ножа, - Такой старины я давно не встречал. - Для благого дела не жаль, - отшутился сухощавый. - Правду ли говорят, - спросил его неожиданно торговец, - что королева все еще в городе. Слухи ходят, ее видели среди сестер милосердия. - Может и так, - согласился его удачливый покупатель, пряча нож среди одежды. - Хотя она из Баварии, но верна своему мужу и королю. - Редкий случай, - продолжил торговец. - Не всякая женщина может такое сказать. - Моя - может! - скупо, но уверенно молвил человек в ответ. - Ты, должно быть, моряк? У меня такое ощущение - мы уже не раз встречались на этой земле. - Мир тесен, но я из Дамме. Я служил на море, - последовал ответ, - но уже давно работаю на маяке и теперь редко покидаю его... разве что по особым случаям. Прощай! - Храни тебя господь, парень! Удачи. И пусть всегда нашим морякам будет легко найти дорогу домой, - может он пошутил, может и правду молвил. - Даже после доброй бочки пива! - откликнулся его тощий собеседник, - Als God met ons is, wie tegen ons zai lijn? (Коли с нами бог, кто же нам тогда страшен?)- добавил он, и, не смутившись под проницательным взглядом антверпенца, расставив длинные циркули ног, пошел прочь. Когда кайзер входил в Люксембург король еще колебался, но супруга напомнила ему о судьбе графов Эгмонта и Горна. На следующий же день Альберт, председательствовавший на заседании Государственного совета, открыл его словами: "Пусть никто из нас не помышляет о сдаче. Наш ответ должен быть только "нет", невзирая на последствия. Враг жаден, свиреп и не знает пощады, но честь фламандца издревле превыше самой жизни и благополучия. И мы не поступимся ею." Едва кайзер предъявил королю ультиматум, тот приказал взорвать мосты через Маас, а также железнодорожные туннели и мосты по всей восточной границе... От самого Льежа до Антверпена тянулся нескончаемый поток беженцев. Следом отходили войска, и он, прохожий человек, был в последних рядах, оглохший от рева тяжелых вороненых стволов крупповских орудий, сокрушавших могучие стены. И как сотни лет назад многие дома были разрушены, а вокруг гибли и страдали его соотечественники. Через четыре дня пал Брюссель, на каждого защитника приходилось по десять завоевателей. Дороги Фландрии заполонили мышиные мундиры. Враг шагал на запад, и Антверпен был следующим. - Армия оставляет город! Армия оставляет город! Король ведет ее на запад! - прокричал мальчишка, промчавшись мимо с кипой газет в руках. - Пора, - прошептал худощавый прохожий, - уже скоро.