Стюарт Льюис - У вас семь новых сообщений

– Правда?

Он очень оживлен. Холодная манера знатока искусства куда-то исчезла, и теперь Лес выглядит увлеченным школьником. Пока я раздумываю, в чем причина такой перемены, приходит ответ в виде слегка нетрезвой Дарии, берущей его под руку. Так вот какая у нее была цель. Свидание с Лесом. Зачем красавице-модели с бесконечно длинными ногами мог понадобиться страшненький галерейщик в очках с зеленой оправой, я понять не в состоянии и уже давно отчаялась искать всему объяснение. Жизнь – сложная штука.

В тот момент, когда мне кажется, что вечер удался, заходит Дрю Бэрримор, и, не поверите, она меня помнит! Актриса говорит, что услышала о моей выставке и поменяла билет на самолет, чтобы прийти.

– Вы шутите!

– Нисколько. Кстати, вон та фотография мальчика, который рисует мелом город. Я хочу ее большую копию для моей ванной в Лос-Анджелесе.

Меня несколько смущает тот факт, что снимок она собирается вешать в ванной, но я уверена: там с комфортом могут переночевать десять человек, поэтому обижаться не на что.

– Господи, это честь для меня.

– А кто эта женщина? – Она показывает на портрет мисс Грей.

– Моя учительница английского.

– Старой закалки человек.

– Да.

Ее друг – парень из рекламы «Мак» – подходит к нам и увлекает ее к столу с пуншем. Она улыбается мне как лучшей подруге. Но это не оскал Рейчел, эта улыбка говорит: «Мы с тобой из одного теста». Мне хочется закричать от восторга.

Ричард берет меня за руку и ведет танцевать, несколько человек фотографируют нас. Тайл спит в кресле в углу. Папа укладывает его поудобнее и целует в лоб.

Когда все уходят и я почти готова убиться об стену, подхожу к автопортрету и пытаюсь найти в собственных глазах то, что мне бы сейчас пригодилось. Невинность? Я смотрю на свои крохотные ручки, вцепившиеся в мамино платье. Хочется верить, что несмотря на холод и жестокость мира, мне удастся найти в нем тепло.

Глава 39

Готова к крупному плану

На следующее утро я просыпаюсь от звуков виолончели. Оливер не просто играет, открыв окно, это наша песня. Я напоминаю себе о Рейчел и их дурацком споре и отказываюсь поддаваться. После того как Оливер попался в их ловушку, я перестала его уважать. Я искренне была уверена: он выше этого. Я успела понять, что любить человека – значит прощать его, но Оливера простить еще не готова. И не знаю, буду ли готова когда-нибудь.

– Пятнадцать! – кричит он, закончив играть. Я надеваю халат и подхожу к окну, не задумываясь о том, что на голове у меня скорее всего полный бардак. – Я могу объяснить!

На долю секунды мне кажется, что это Тайл научил его фразам из сценариев, но потом понимаю: он действительно расстроен. Я качаю головой и задергиваю шторы. На часах 10:15, через сорок пять минут у меня фотосессия для «Нью-Йорк таймс». Неприятно говорить, но сейчас бы пригодилась помощь кого-то вроде Рейчел-один. Вместо этого мне приходится обратиться к Тайлу. Он помогает мне подобрать одежду: простое красное платье с отделкой жемчужного цвета – и придерживает мои волосы, пока я подвожу глаза.

– Знаешь, Тайл, наверное, там будет визажист.

Он не так оптимистичен:

– Они же фотографируют тебя не для рекламы. Это же расследование.

Он явно не знает, что значит расследование, но я не протестую.

– Кстати, – говорит брат, помогая мне надеть левый ботинок, – у тебя здорово получилось вчера вечером. Думаю, у тебя есть будущее.

Почему-то услышать это от Тайла для меня важнее, чем от любой знаменитости.

Позже, после контрольной по истории, за которую я вряд ли получу больше тройки, меня фотографируют для «Таймс». Фотосессия проходит в студии с белыми стенами. Фотограф – лысый европеец. Его помощников зовут – я не шучу – Франц и Ганс, и они соответствуют всем возможным стереотипам. Он помогает мне расслабиться и почувствовать себя как дома, играя со мной в ассоциации. Он выкрикивает слово, а я должна отвечать первое, что приходит в голову. Получается примерно так:

– Голубое платье.

– Мама.

– Кокос.

– Разбитая голова.

– Желтый.

Я отвечаю:

– Карри. – И в этот момент он делает снимок.

Моя стеснительность куда-то девается, я излучаю уверенность, которой раньше в себе не замечала. Целых полтора часа я не думаю ни об Оливере, ни о Рейчел-один. Во время интервью меня угощают горячим шоколадом и печеньем. У репортера, – она тоже из Европы, – черные волосы, падающие на глаза. Она задает мне массу технических вопросов по фотографии. Я отвечаю примерно так же, как ответил бы Тайл. Я читала инструкцию к своей камере, но на самом деле вряд ли смогу объяснить, что делаю. Впрочем, я ей, кажется, нравлюсь. В конце интервью добавляю:

– Мне просто хочется по-новому взглянуть на вещи.

Я, конечно, звезда, но сегодня последний день учебы. Десятиклассник добывает мне дополнительный пончик во время ланча, и новенькие девочки дарят мне цветы. Я даже вынимаю один из букета и вставляю в волосы. По дороге домой люди смотрят на меня и перешептываются.

Я иду в блинный ресторанчик, и у меня такое чувство, что я предаю Оливера, встречаясь здесь с Ричардом, которому здесь нравится, и он тоже делает заказ на французском. Я решаю учить другой язык.

Он заказывает блинчики с бананами, я – с ветчиной. Ричард говорит, что скучает по Джулиану, но одновременно рад: в его отсутствие можно есть больше. Я пытаюсь придумать, как напроситься к ним в гости, но он неожиданно предлагает заехать к ним, будто Италия – это где-то в Квинсе.

– Ты даже не представляешь, как я этого хочу. Столько всего случилось за последнее время, мне надо выбраться из дома.

– Ну ладно. Значит, ты едешь в Италию. – Ричард жестом просит официанта принести счет. – Придется, правда, потрудиться, чтобы убедить в этом твоего отца.

– Шутишь? За ним должок. Я сумею заставить его согласиться.

– Ну-ну… Девушка, которая знает, чего хочет.

Мы идем домой, и я пытаюсь вспомнить, когда раньше мне было настолько же хорошо. Когда Орландо жил у нас и… в Нью-Мексико.

– Помнишь Санта-Фе? – спрашиваю я.

– Разве это можно забыть?

Мама однажды велела нашему водителю забрать меня из школы прямо посреди уроков и отвезти в аэропорт Тетерборо, где мы встретили ее на частном самолете. Как и в случае с домом на Гудзоне, она не сказала мне, куда мы летим. Я помню, как удивилась тому, что в самолете был холодильник с шестью сортами мороженого. Когда мы прилетели, нас тут же усадили в лимузин, и я смотрела в окно, пока мы ехали по каньону. Земля вокруг нас была темно-красного цвета. Помню, как радовалась тому, что приехала в незнакомое место во время учебы. Я внезапно стала человеком, которому можно завидовать. Не столько тому, что меня забрали из школы, сколько тому, что меня оттуда забрали по важному поводу – и этот повод включал в себя частные самолеты и мороженое.