Позволь тебя не разлюбить (СИ) - Лабрус Елена
За грудиной неприятно заскребло.
Он открыл статью.
И сердце остановилось.
Это была машина Вивьен.
Следующие пять, а может, сто минут (время для него утратило значение), несмотря на предупреждение стюардессы, Андрей потратил на то, чтобы узнать хоть что-то.
— Да пропустите вы! — проталкивался он к выходу из аэропорта, допрашивая оператора скорой помощи. — Просто скажите, в какую больницу её отвезли. У вас же наверняка есть эта информация. Девушка, да поймите же, моя жена в критическом состоянии, об этом пишут во всех новостях, а я не знаю, где она и куда мне ехать, я только что прилетел.
Каким-то чудом он всё же добыл информацию.
Какая-то частная клиника, ожоговый центр или что-то вроде того — не имело значения.
— Где она? — ворвался Андрей в сверкающий белизной вестибюль. — Вивьен Штерн, где она?
— Я уточню, но, кажется, в реанимации, — ответила ему регистратор. — Она была на аппарате, — дошли до него её слова словно сквозь вату.
На каком аппарате, что всё это значит, он не понимал.
— А ребёнок? Она была беременна.
— Она… — девушка сглотнула.
— Что с ним? Господи, да говорите же, — готов был её встряхнуть Андрей. — А впрочем, зачем я вообще с вами разговариваю. Где врач? — оглянулся он. — Кто её врач?
Он ринулся по коридору.
— Вам сюда, — догнала его регистратор. — Подожди, я сейчас его приведу.
Её не было так долго, пока Андрей, как раненый зверь в клетке, метался от стены к стене, что он уже хотел идти сам.
— Вам нужен халат, — строго сказал мужчина врач, что всё же пришёл.
— Халат, — накинула ему какую тряпку на плечи девушка.
— Что? Где? Куда вы меня ведёте? — оглянулся Андрей.
— Вы же сказали, что хотите увидеть её ребёнка, — ответил доктор.
— Не её, а нашего. Это и мой ребёнок тоже. Но сначала я хочу увидеть свою жену. Будущую, но это неважно, — уточнил он.
— Давайте сначала ребёнка, — спокойно сказал врач.
Он прижал палец к губам, означающий, что нужно вести себя тихо, открыл дверь.
В полумраке комнаты тусклый свет был только над прозрачными боксами. К одному из них он и подвёл Андрея. Крошечный настолько, что, наверное, уместился бы на ладони, там лежал малыш. Обвитый проводами, как инопланетянин, сморщенный, красненький. Недоношенный.
— Малыш, — наклонился к нему Андрей. — Это…
— Мальчик, — сказал врач. Между маской и шапочкой Андрей не видел даже его глаз, только очки, в которых отражалось его собственное небритое, неестественно вытянутое лицо.
— Сынок, — снова повернулся к малышу Андрей, — держись. Держись, мой хороший. Мы тебя очень любим. Ты нам очень нужен, — говорил он всё, что чувствовал, и плевать, что его слышал не только ребёнок. — Держись, мой хороший, я скоро вернусь. А моя жена? — повернулся он к врачу.
— Мне очень жаль.
— Что значит, вам жаль?
— Она… — он развёл руками. — Умерла.
— Нет. Нет, нет, нет, нет! НЕТ!
— Пожалуйста, не кричите. Здесь дети. Они волнуются.
— Где она? — Андрей выскочил в коридор. — Я хочу видеть свою жену!
— Сюда. Теперь сюда, — показывал ему врач. Остановился, буквально закрыл грудью дверь. — Вы уверены? Она сильно пострадала.
— Да уйди ты, — оттолкнул его Кирсанов.
Посреди комнаты, прикрытая простынёй, лежала… или лежало…
Он не знал, как назвать то, что осталось от его любви, его жизни, его любимой женщины, самого дорогого в его жизни человека.
Лицо было прикрыто, но он видел обгоревшие светлые волосы.
Видел её маленькие руки в ожогах.
Моя Дюймовочка.
Он взялся за край простыни.
— Лучше не надо, — сказал ему женский голос откуда-то из-за спины. — Запомните её молодой и красивой. Такой, какой она была. Не надо видеть её такой, как сейчас. Уверена, она бы этого не хотела.
Он кивнул. Коснулся руки. Потом сжал. Рука была холодной. Неживой. Каменной.
— Котёнок, — он опустился на колени.
Прижался к этой ледяной руке губами.
— Прости меня, Котёнок. Пожалуйста, прости. Я, — слёзы застилали глаза, разум отказывался принимать реальность, и Андрей не знал таких слов, что можно было сейчас сказать.
Но другого шанса у него не будет.
Он ткнулся лбом в руку.
Прошёл день, пять минут или вечность — ему было всё равно.
— Ей вы уже ничем не поможете, но вы нужны своему сыну, — сказал всё тот же голос.
— Позволь тебя не разлюбить, — прошептал он и отпустил.
Часть вторая. Шесть лет спустя...
Глава 1. Андрей
Андрей Кирсанов держал в руках фотографию, но не видел, что на ней, уставившись в одну точку.
— Скучаев по маме? — обнял его Максим.
— Да, малыш, очень, — прижался Андрей губами к светлой головёнке сына.
Она умерла. Её больше нет, — повторял он себе каждый день все эти шесть лет.
Перед глазами стояли кадры страшной аварии. Её машина врезалась в бензовоз и загорелась.
Вспыхнула как спичка, потом взорвалась.
Кирсанов понятия не имел, как девушке на восьмом месяце беременности удалось выбраться до взрыва, но она выбралась.
Увы, её врачи спасти не смогли, но спасли их малыша.
Крошечный, недоношенный, он месяц пролежал в боксе.
И это единственное, что удерживало Андрея на этой земле, единственное, что давало силы делать вдох за вдохом, единственное, что имело значение.
Макс выжил и был так похож на мать, что иногда Андрею было больно на него смотреть.
Но ничем в этом мире он не дорожил больше, чем сыном.
Это всё, что у него осталось. Это всё, ради чего стоило жить. И он жил.
Она умерла. Её больше нет, — повторял он себе каждый день… а сегодня её встретил.
— Тётя похожа на маму, да? — ткнул Максим в фотографию.
Андрей кивнул.
Он не мог сказать ребёнку: «Она и есть твоя мама», он не знал, как ему это сказать, и не знал, как это могло быть, но это была она.
Её глаза, её волосы, её татуировка на запястье: он посмотрел на ласточек на своей левой руке.
И у неё была дочь. Одного возраста с Максимом.
Девочка, которую она назвала Анфиса.
Он держал её за искалеченную руку, прощаясь в морге.
Он каждый год приезжал, чтобы положить цветы на её могилу.
Нет, он не ходил на похороны — он не мог и был нужен в тот момент сыну, но он знал, что её похоронили рядом с дедом на монастырском кладбище.
Ещё он знал, что её дом сгорел. Сгорел дотла. Он так и стоял на берегу озера обугленными столбами, когда Андрей вернулся. И Андрей каждый год привозил цветы и на пепелище.
Всё, что осталось от их любви — пепелище.
Пепелище в его душе.
Пепелище, на котором за шесть лет так ничего и не проросло.
Он жил один, с сыном, молча оплакивая свою потерю.
Да, он победил.
Но стоила ли хоть чего-то эта победа, если у него забрали самое дорогое, что было.
— Почитаешь мне сказку? — забрался к нему на колени Максим.
— Какую? — отложив фотографию, встал Андрей с сыном на руках. — Твою любимую? Про Дюймовочку?
— Да! — обрадовался Макс.
Андрей унёс его в детскую. Уложил. Укрыл одеялом.
— Только в твоей сказке фсё не так, как в мультике, — ворочался малыш, устраиваясь удобнее. — Там Дюймовочка не спасав короля эльфов из реки.
— Тебе не нравится моя сказка? — притворно строго посмотрел на него отец.
— Конечно, нравився.
— Тогда слушай и не умничай, — развернул Андрей кресло, открыл книгу.
— А мы пойдём завтра с тётей и девочкой есть мороженое?
— Очень на это надеюсь, — физически ощутил Кирсанов в кармане телефон, где был записан её номер.
Несколько раз за вечер он порывался позвонить, но так и не смог. Боялся спугнуть. Боялся поверить. Боялся, что всё окажется совсем не так, как уже нарисовало его воображение.
Боялся, что это не Вивьен, а другая, чужая женщина, которой он пририсовал черты своей Дюймовочки. И боялся, что это она, потому что…
