Нора Робертс - Завороженные

— Заткнись.

Мэл повертела кольцо и сощурилась:

— Слушай, Донован…

Себастьян резко притянул ее к себе, так что она поднялась на цыпочки.

— Сделай хоть раз по-моему, без споров, без вопросов, не внушая желания придушить тебя.

Она сверкнула глазами:

— У меня есть свое мнение. Если это тебя не устраивает, давай сразу договоримся. Ничего не будет ни по-твоему, ни по-моему. Только по-нашему.

Он ее выпустил, не найдя возражений, и пробормотал скорее для себя:

— У меня на редкость мягкий характер. Вспышки бывают редко, ибо сила и темперамент — опасная смесь.

Она растерла руки.

— Правильно.

— В моем мире, Сазерленд, есть одно нерушимое правило: никому не причини вреда. Я отношусь к нему очень серьезно. Впервые в жизни сталкиваюсь с женщиной, которая меня искушает произнести заклятие и обрушить на ее голову всякие беды.

Мэл потянулась к пиву, и Себастьян полностью сосредоточился. Мэл захлебнулась, закашлялась, схватилась за горло, будто глотнула чистого кентуккииского кукурузного самогона.

— Особое заклятие, действующее на рассудок, — высокомерно объявил Себастьян, пока она пыталась отдышаться.

— Очень остроумно. — Мэл отставила пиво, не желая испытывать судьбу. — Не знаю, к чему ты клонишь, Донован, только буду очень признательна, если прибережешь свои фокусы на Хеллоуин, на первое апреля, на любой другой день, когда хочется посмеяться.

— Посмеяться? — тихо прошипел Себастьян, шагнув вперед. Мэл шагнула навстречу, но тут дверь открылась.

— Ох, простите… — Анастасия с коробкой сухих цветов придержала ногой створку. — Даже издали слышен сабельный звон в воздухе. Я потом зайду.

— Что за глупости. — Себастьян бесцеремонно оттолкнул Мэл, отобрал у кузины коробку. — Моргана в зале.

Ана поспешно откинула волосы с глаз.

— Сейчас доложу, что пришла. Рада снова видеть вас, Мэл. — Воспитание требует улыбнуться. В глаза бросилось кольцо. — Ой, какая красота! Кажется… — Она запнулась, покосившись на кузена. — Прямо для вас предназначено.

— Я его как бы взаймы взяла на неделю-другую.

Ана ласково на нее посмотрела:

— Понятно. Вряд ли я отдала бы обратно такую чудесную вещь. Можно? — Она взяла руку Мэл, узнала принадлежавший Себастьяну камень, который он ценил больше всего на свете. — Да. Прекрасно на вас смотрится.

— Спасибо.

— Ну, у меня всего минута, оставлю вас заканчивать споры. — Она быстро улыбнулась кузену и направилась в торговый зал.

Мэл присела на край стола, склонила набок голову.

— Драться будем?

Он схватил ее недопитую бутылку с пивом.

— Какой смысл?

— Никакого. Я не злюсь на тебя, просто нервничаю. Никогда еще так не нервничала. Не потому, что боюсь не справиться с делом.

Себастьян присел рядом с ней.

— Тогда почему?

— По-моему, это самое важное дело во всей моей жизни, и мне по-настоящему хочется его сделать. И еще.

— Что?

— Мы с тобой. Это тоже важно.

Он взял ее за руку.

— Правда.

— Не хочу, чтоб грань между тем и другим размывалась, потому что действительно…

Он поднес ее пальцы к губам.

— Да.

Атмосфера вновь стала дружеской, и она улыбнулась:

— Знаешь, что мне в тебе нравится?

— Расскажи.

— То, что ты делаешь такие вещи… руки целуешь и не выглядишь при этом глупо.

— Ты меня умиляешь, Сазерленд, — глухо вымолвил Себастьян. — Положительно умиляешь.

Через несколько часов тихой лунной ночью она прижалась к нему во сне, обняла, положила на плечо голову. Он отбросил с ее лба волосы, провел пальцем по камню в кольце. Если держать на нем палец, пустить мысли в свободное плавание, можно проникнуть в ее сны. Очень хочется, почти так же хочется, как разбудить ее.

Принимая решение, он вдруг мельком увидел конюшню, почуял запах сена и лошадиного пота, услышал тревожное ржание и вскочил.

Мэл сонно заморгала.

— Что случилось?

— Спи, — велел он, натягивая рубашку.

— Куда ты?

— На конюшню. Психея готовится ожеребиться.

— Ох… — Мэл, не раздумывая, схватила одежду. — Я с тобой. Может, ветеринара вызвать?

— Ана приедет.

— А… — Мэл нашаривала пуговицы в темноте. — Позвонить ей?

— Она приедет, — повторил Себастьян и направился к двери.

Мэл бросилась за ним, на ходу надевая ботинки.

— Давай я воду вскипячу и еще что-нибудь…

Он остановился на лестнице, поцеловал ее.

— Ну, вскипяти. Для кофе. Спасибо.

— Воду всегда кипятят, — бормотала она, поворачивая на кухню.

Когда воздух наполнился запахом кофе, к дому подъехала машина, Мэл решила взять три кружки, догадываясь, что бесполезно спрашивать, откуда Ана узнала о происходящем.

Кузены были в конюшне. Ана стояла на коленях возле кобылицы, что-то бормотала. Рядом два кожаных мешочка и рулон ткани.

— Ну, как она? — спросила Мэл. — Я имею в виду, все в порядке?

Ана погладила лошадь по шее.

— В полнейшем. Отлично. — Голос утешительный, как прохладный ветерок в пустыне. Кобылица ответила тихим стоном. — Недолго осталось. Себастьян, успокойся. Не первый жеребенок на свет появляется.

— Для нее первый, — буркнул он, чувствуя себя дураком. Известно, что все будет хорошо. Можно даже назвать пол жеребенка. Но от этого ничуть не легче видеть страдания любимой Психеи.

Мэл протянула ему кружку.

— Выпей кофе, папаша. Потом иди к Эросу в стойло.

— Успокой его, — бросила через плечо Ана. — Лучше будет.

— Выпьете? — предложила ей Мэл.

— Да, глоточек.

Ана отхлебнула кофе и вытаращила глаза.

— Прошу прощения… — сказала Мэл. — Я старалась, чтоб было покрепче.

— Ничего. Спать не буду еще две недели. — Ана развязала один мешочек, высыпала на ладонь сухие лепестки и листья.

— Что это?

— Травы. — Она скормила их кобылице. — Помогают при схватках. — Вытащила из другого мешочка три камня, положила на вздымавшийся бок лошади, забормотала по-гэльски.

Камни свалятся, решила Мэл, пристально на них глядя. Закон тяготения. Однако они лежали на месте.

— У вас добрые руки, — сказала Ана. — Погладьте ее по голове.

Мэл послушалась.

— Собственно, я ничего не знаю о родах. Ну, усвоила основное, когда служила в полиции, только никогда… Может, лучше…

— Просто гладьте, — терпеливо повторила Ана. — Остальное — самое естественное на всем белом свете.

Возможно, естественное, думала потом Мэл, вспоминая, как она, Ана, Себастьян и кобыла трудились, производя на свет жеребенка. Но и чудесное. Она сплошь покрылась липким потом, собственным и лошадиным, взвинченная от кофе, ликующая от появления новой жизни.