Владимир Гурвич - И корабль тонет…

— Я не верю, что таких людей можно любить, — вдруг резко проговорил Филипп.

— Не их надо любить, а себя. А любовь к себе приходит тогда, когда человек ко всем доброжелателен, когда не подпитывается ненавистью ни к кому и ни к чему.

Филипп молчал, опустив голову вниз.

— Я не понимаю, как тогда себя вести, — вдруг пробормотал он. — Я знаю, что он плохой человек, он совершил нехороший поступок. Очень нехороший. И я должен к нему хорошо относиться?

Филипп явно говорит о конкретном человеке и можно догадаться, о ком именно, отметил Шаронов.

— То, что вы к нехорошему человеку не испытываете ненависти или гнева, не означает, что вы прощаете его плохие поступки, а то, что вы не уподобляетесь ему. Во всех ваших действиях и поступках ваша главная задача — сохранить незамутненность собственного сознания, не позволить проникнуть в него ничему отрицательному: ни мыслям, ни эмоциям, ни чувствам. И тогда и ваше отношение к такому человеку окажется более спокойным, сбалансированным. Я не случайно произнес это слово — сбалансированность. Это один из краеугольных камней того учения, которого я придерживаюсь.

Филипп молчал и смотрел себе под ноги, словно бы боялся взглянуть на Шаронова.

— Я плохо знаю и понимаю ваше учение — вдруг после довольно продолжительной паузы негромко произнес он.

— В этом нет ничего удивительного, — отреагировал Шаронов. — Если у вас не пропадет желания, то в удобное для вас время я могу вам рассказать о нем.

— Не пропадет, — сказал юноша.

— Приятно это слышать. Не стану скрывать, такое желание возникает у многих, но мало кто доводит его до реализации. Большинству подобные вещи кажутся ненужными, либо лишними, которые только мешают жить. А они действительно мешают жить. Вернее, мешают жить прежней жизнью, они требует ухода из нее. Я всегда предупреждаю людей о такой опасности, прежде чем они приступят к изучению пути.

— Меня это не пугает, — заверил Филипп.

— В таком случае милости просим. А сейчас, прошу извинить, мне надо возвращаться в каюту.

— Это вы меня извините, — вдруг весь залился краской Филипп. — Я вас задержал.

Шаронов остановил на нем взгляд. Действительно странный юноша, что-то в нем есть неординарное.

— Вам не зачем извиняться, — улыбнулся Шаронов. — Интуиция подсказывает мне, что эта беседа была полезной. Причем, обоюдно.

Филипп с некоторым сомнением посмотрел на него. Он явно не был в этом уверен.

Суздальцев вошел в каюту Ромова, когда тот завтракал. Продюсер был непривычно хмурым¸ вернее, даже не хмурым, а каким-то помятым. Если раньше он вел себя просто нагло, то сейчас нерешительно топтался у порога. Его вид чем-то напоминал побитую собаку.

Ромов бросил на него злорадный взгляд. Он хорошо понимал истоки этой метаморфозы, Суздальцев боится, что из-за вчерашней ссоры с Мариной и столкновением с отпрыском Шаповалова его выкинут с корабля. А ведь это, в самом деле, вполне реально. Но тогда и положение его, Ромова, может пошатнуться; ведь он тут исключительно благодаря Суздальцеву. Как он раньше не подумал о такой возможности. Так что вряд ли ему стоит радоваться неприятностям продюсера.

Чувство злорадства в отношении Суздальцева тут же испарилось, хочет он того или нет, но в этой ситуации ему лучше принимать сторону продюсера. Если, конечно, от него что-то зависит.

— Старик через полчаса призывает вас к себе, — бесцветным голосом сообщил Суздальцев. — Затем вдруг добавил нечто неожиданное: — Можно я тут у тебя недолго посижу.

— Разумеется, посиди. Могу даже поделиться завтраком, — щедро предложил Ромов.

Продюсер взглянул на еду.

— В рот ничего не лезет.

— Похмельный синдром, — предположил сценарист.

— Если бы. Черт знает, что я вчера натворил. Вроде бы и был не так уж и сильно пьян, а самообладание потерял.

— Да уж не без этого, — согласился Ромов, не совсем понимая, чего добивается от него Суздальцев.

— Я вот зашел поговорить о ней.

— О Марине? — немного удивился Ромов.

Суздальцев кивнул головой.

— Видишь ли, я сегодня утром был у Шаповалова. Он сказал, что я вел себя, как свинья. Как тебе это? Будто он ведет себя лучше. Впрочем, не это главное, он заявил мне, что моя судьба целиком зависит от нее.

— От Марины? — еще больше удивился Ромов.

— Он сказал, что если она потребует моей депортации с судна, я буду депортирован.

— Ну и дела! — Что-то оборвалось внутри Ромова, уже не в первый раз за такое короткое время к нему пришла мысль о примирение с Мариной.

— Да, дела странные, — согласился продюсер. — Получается, что твоя бывшая пассия в фаворе у него.

— И когда она успела? — пробормотал Ромов.

— Я тоже думаю, когда? И не только у него. Вот как Филипп бросился ее защищать. Деваха расторопная. Впрочем, это сейчас не главное. Ты все же знаешь ее лучше, как к ней подкатиться, чтобы она меня не отослала отсюда куда подальше?

Ромов задумался. Он столкнулся с задачкой, решение которой никак не мог найти. Он, в самом деле, прожил с ней ни один месяц, но уж никак не ожидал от нее такой прыти.

— Даже не знаю, что вам сказать, сами понимаете, я с ней в такую ситуацию не попадал.

— Но должен же быть к ней какой-то ключик. К каждой женщине его можно подобрать. А не мне говорить, как важен для меня этот проект. Ну, подумай, прошу тебя.

Ромов задумался в очередной раз. Суздальцев прав, у каждой женщины есть ключ, которым можно открыть замок ее сердца.

— Слушайте, — вдруг осенило его, — больше всего она мечтает о том, чтобы найти мужа с квартирой в Москве. Она мне все уши об этом прожужжала. Она долго надеялась, что я на ней женюсь. Но я же не идиот, чтобы жениться черт знает на ком. Не вам мне объяснять, одно дело трахать, а другое дело жениться.

— Ты мне предлагаешь попробовать закинуть эту удочку.

— А что, — пожал плечами Ромов. — Холостой, есть хата в Москве. Кое-какие деньжата имеются.

— Да какие там деньжата, — махнул рукой Суздальцев.

— Да, ладно, не прибедняйтесь, все равно не поверю.

— Ну, хорошо, кое-что есть. Но жениться…

— Кто ж говорит, что надо жениться. Всего лишь пообещать. А сбежать можно и из-под венца. Главное, добиться сейчас нужной цели.

— Думаешь, сработает?

— Должно сработать.

Суздальцев несколько мгновений раздумывал.

— Если другого выхода нет… — печально вздохнул он.

— Выход другой всегда есть, только не всегда его можно найти.

— Ты прав. Пообещать, не значит жениться.

— Слава богу, что это так. Иначе все бы мужики давно были бы женаты.