Клэр Бреттонс - С вечера до полудня

Опустив ноги на ковер, она печально смотрела на проносящиеся за окном деревья.

— Ты просто не понимаешь, что такое мои видения. Я редко чувствую эмоции обычных людей. — Горло ее сжалось, но она заставила себя закончить фразу. — Я чувствую страдания жертв преступлений.

Гордон с такой силой сжал папку, что картон треснул.

— Выходит, Берроуз — жертва?

Габриела печально отвернулась.

— Он связан с жертвой.

— Ну да, понимаю. — Ослабив узел галстука, Гордон вздохнул и расстегнул две верхние пуговицы на рубашке.

— Нет, не понимаешь, — возразила она. — Пока еще не понимаешь, но обязательно поймешь.

— Мы опросили всех твоих соседей, — объяснил Шелтон Уинтерс, — но никто ничего не видел и не слышал.

Гордон шагнул в офис и коснулся плеча Габриелы.

— Это вы про вчерашнее?

Она кивнула. На ее лице застыла гримаса отчаяния. Не в силах видеть ее такой, Гордон ободряюще сжал плечо девушки. В глазах Шелтона сверкнуло подозрение — и Гордон не мог осуждать его за этот взгляд. Ведь он друг Габриелы и знает, что Гордон давно выслеживает ее. Так что его озабоченность более чем понятна. Несмотря на несомненное мужество и внутреннюю силу, в Габриеле было что-то бесконечно хрупкое, женственное, отчего любой нормальный мужчина рядом с ней не мог не испытывать желания стать ее защитником и покровителем.

— Теперь о похищении. — Откинувшись назад, Шелтон ткнул кончик очередной сигары в переполненную пепельницу. — Тебе виделось что-нибудь, Габи?

— Ничего важного. — Она не поднимала глаз.

Удивленный ее уклончивостью, Гордон все же сумел придержать язык. Он-то знал, что она видела еще много чего, например велосипед Лейси. И, помнится, вчера вечером она говорила, что без сообщения о пропаже ребенка Шелтон ни за что не поверит ей и не одобрит попытку обыскать дом Лоренса. Ведь вначале ей казалось, что Лоренс в родстве с Лейси, может быть, даже ее дядя. А что, если Габриеле всего лишь померещилось, что он причинил девочке какой-то вред? Эту возможность тоже нельзя было исключать. И все же сомнения Шелтона явно ранили сердце Габриелы, в ее глазах снова появилась боль. Уж не поэтому ли она сейчас утаила от него новую информацию?

Гордон инстинктивно придвинулся ближе к ней, к самой спинке ее кресла. Шелтон скривил губы.

— Я продолжаю следить за сообщениями о пропаже. Но пока ничего подходящего для нас не нашел.

Через голову Габриелы Гордон взглянул на испещренный рисунками, неразборчивыми надписями и значками настольный календарь Шелтона. Там было нацарапано несколько имен. Билл Сандерс. Кристина (звездочка). Миссис Хантс (знак вопроса). Снова Кристина (еще одна звездочка).

— А ты связался с полицией ближайших городков? — Откинувшись на спинку кресла, Габриела с отсутствующим видом похлопала Гордона по руке.

Шелтон снова недовольно поморщился — ему явно не понравился этот вопрос. Но почему? — гадал Гордон. Может, боится за Габриелу, опасается, что я буду мстить ей за Эванса? У него для этого есть все основания. Ведь я всячески стращал его, чтобы он, не дай Бог, не проговорился ей о моей дружбе с Эвансом. И это были не пустые угрозы: если бы Шелтон нарушил слово, ему бы небо с овчинку показалось.

— Послушай, Габи, — произнес полицейский, — может, тебе стоит выйти из игры? Я переговорил с доктором Хоффман, и она хочет, чтобы ты ей позвонила.

— Не сейчас. Позвоню, когда найду Лейси.

Гордон во все глаза смотрел на них. Габриела держалась вызывающе, Шелтон — чуть ли не заискивающе. Может, все не так просто? Может, Шелтон сам влюблен в нее? Гордон взвесил эту идею. Да, Шелтон смотрел на Габриелу вовсе не как любящий отец или заботливый дядюшка. Но и не как пылкий влюбленный. Собственно говоря, сейчас он на нее вовсе не смотрел — по крайней мере не глядел ей в глаза. Интересное наблюдение.

— Я не выйду из игры! Ведь ставка — жизнь ребенка. — Она с явным раздражением вытащила из сумочки карандаш и раскрыла блокнот. — Ты что-нибудь узнал про Берроуза и Паркинсона?

Выудив сигару из пепельницы, Шелтон прикусил ее кончик.

— Поговаривают, будто Паркинсон слишком печется о своей личной выгоде и меньше — о выгоде фирмы. Но это всего лишь слухи. Ничего определенного. — Он зарылся носом в груду желтоватых бланков. — Берроуз же чист как стеклышко.

— Совершенно?

В голосе Габриелы слышалось изумление: она была почти уверена в сговоре между Лоренсом и Берроузом. Сам же Гордон готов был поставить на Паркинсона вплоть до настоящего момента. Теперь же нечто неуловимое в поведении Шелтона пробудило в нем инстинкт детектива. Он сам пока не уяснил в чем, собственно, дело. Но этот инстинкт просыпался в нем не так уж часто и до сих пор еще ни разу его не обманывал.

Габриела поднялась.

— Спасибо, Шелтон. — Глаза ее были окружены тенью от недосыпания и усталости. — Если хоть что-то услышишь…

— То позвоню. — Шелтон кивнул, вставая.

Гордон не сомневался, что он позвонит. Но у него были веские основания сомневаться в мотивах, которые заставят его это сделать.

С телефонной трубкой около уха Гордон разбил два яйца на раскаленную сковородку и подождал, пока на другом конце провода не раздался голос Коулта.

— Резиденция Вудс, — доложил шофер.

Гордон не смог удержать улыбки. Коулт всегда так официален.

— Это я. Как там у вас дела?

— О, доброе утро, мистер Сазерленд! Полиция уехала час назад, новые замки уже вставлены, и Дора только что уведомила меня, что ей понадобится еще четверть часа, чтобы закончить уборку.

— Великолепно! — Представив себе мамину горничную, ее бьющую через край энергию и торчащие во все стороны седые волосы, Гордон снова улыбнулся. — Скажи Доре, что я ей должен.

— Да, сэр. Она так и говорит, сэр. Она просит шубу.

— Шубу? — Гордон посолил яичницу. С Дорой все сложно. Она не из тех, кто просит, — она требует. — Норковую, я верно догадался?

— Соболиную, сэр. И длинную, до пола.

Вспомнив запекшуюся на двери Габриелы кровь, Гордон согласился.

— Скажи ей — она получит шубу.

Уже много лет назад он научился не торговаться с Дорой, иначе в придачу к мехам она запрашивала еще и драгоценности.

Положив трубку, Гордон проверил готовность яичницы, перекинул через плечо полотенце и вышел из кухни. Остановившись у подножия лестницы, он оперся о перила и посмотрел вверх.

— Габи!

Никакого ответа. Почему она не отвечает?

— Габи!

Молчание.

А что, если она не может ответить? Если ей плохо? От этой страшной мысли он пулей взлетел по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Полотенце упало на пол.