Сотерия - Яна Бендер
Я зашла внутрь и села к камину, пока он бегал в спальню за своей одеждой. Потом он спустился в гостиную, предложил что-нибудь выпить, но я отказалась. Меня клонило в сон.
Он проводил меня на второй этаж, зажег камин в спальне и оставил меня одну.
Я не могла уснуть. В голове всплывали образы Ангелины, Германа… Я представляла, как он грубо обходится с ней, как разрывает её плоть, заставляя кричать, стонать, извиваться от боли. Мне казалось, что он способен уничтожить её, сжечь, превратив хрупкое тело девушки в пепел.
Элиму тоже не спалось. Поднявшись наверх, он осторожно заглянул в комнату.
– Заходи, я не сплю, – пригласила я его.
– Почему?
– Не могу и всё.
Он сел на край кровати.
– Мне холодно, – пожаловалась я.
– Здесь очень тепло, – заметил он.
– Наверное меня морозит.
Он лег рядом, завернул меня в плед и обнял. Через несколько минут я окончательно согрелась и заснула.
Утром раздалось пение птиц, и я открыла глаза. Элим спал рядом. Я прислушалась к своему телу. Вроде, никаких странных ощущений. А он – кремень. Хотя мог бы позволить себе и лишнего.
– Доброе утро, – проснулся он.
– Доброе, – улыбнулась я.
В дверь сильно стучали.
«Герман» – подумала я.
Хозяин дома спустился вниз и открыл гостям.
– Она у тебя? – услышала я знакомый голос.
– Спит наверху.
Затем раздались шаги по лестнице, и в спальне показался он.
– Собирайся, пошли, – приказал гость.
– Куда? – испугалась я.
– Домой.
Я быстро оделась, хотя, что мне было надевать? Разве что, балетки. Он вывел меня на улицу и потащил в сторону своего дома.
– Прекрати! Мне больно! – крикнула я ему, когда он взял меня за руку.
– А мне не больно?! – возразил он. – Мне не больно видеть тебя в постели с этим полузверем?
– Можешь быть спокоен! Ничего не было!
– Откуда теперь мне знать?!
– Хочешь проверить?
Он остановился и, взяв меня ладонями за лицо, заглянул в глаза.
– Хотел бы, давно уже сделал! – строго произнес он.
Я тяжело сглотнула. В висках бился пульс.
– Прости, – прошептала я.
Мне больше нечего было сказать. Он крепко обнял меня, и я забыла все обиды, проблемы, ссоры.
– Будь добра, возвращайся в следующий раз ко мне, а не к охотнику.
– Хорошо, – пробурчала я из глубины его объятий.
7.10.
– Яна… – такой знакомый голос настойчиво разбудил меня, – Яна… Ну, просыпайся уже!
Я открыла глаза. На краю моей кровати сидел Ваня.
– Сколько время?
– Чуть больше семи.
– Филин приехал?
– Да, только что.
Я села на постели и повернулась к Герману. Он ещё спал.
– Температуру мерили? – спросила я у санитара.
– Чего вдруг ты вспомнила? – удивился он. – Мерили. Каждый день в шесть утра, пока ты спишь.
– А вечером во сколько?
– А вечером у нас не измеряют. У нас, почти все, соматически здоровые. Кто заболел, тому и утром, и вечером, и в день по нескольку раз.
– И сколько у него утром была?
– Идеальная. Тридцать шесть и шесть.
– Хорошо.
– В тренажерку сегодня пойдем?
– Да, ему надо восстанавливаться.
– Ну, он уже заговорил. Я никогда не слышал его голоса.
– Мне сначала показалось, что всё это мне приснилось.
– Нет, я тоже был здесь. Подтверждаю.
– Ладно, – произнесла я, вставая с кровати, – пойду умоюсь, надену белый халат, а потом к Филину.
7.31.
Забежав к сестре-хозяйке, я отправилась на второй этаж в кабинет главного врача.
– Николай Васильевич, – спросила я, постучав, – можно?
– Проходите, – ответил он, откладывая истории болезней.
– У меня к Вам очень серьезный разговор, – садясь за стол, куда он мне указал, говорила я.
– Я Вас слушаю.
– Когда я пришла сюда неделю назад, Вы обещали мне дать два месяца на лечение Германа Верского. Но Вы не предупредили меня, что мне придется сталкиваться с кознями сотрудников, для которых жизнь и судьба данного пациента – пустой звук, а также способ насолить мне.
– Кто же Вам мешает работать? Санитар?
– Если бы. Человек, который возомнил себя на Вашей должности. Еремеев.
– Так… – тяжело вздохнул Филин. – Что же он натворил?
– Он удумал перевести моего пациента в общую палату. Хотя я ему говорила, что это не входит в его обязанности, и давать такие распоряжения может только мой руководитель, то есть Вы.
– Он объяснил Вам свое желание перевести Германа?
– Он сказал, что, раз достигнута ремиссия без помощи препаратов, значит он больше не опасен для окружающих.
– Вздор! Обострение может случится в любую минуту!
– Что посоветуете теперь делать? – в надежде на помощь, спросила я.
– Продолжайте лечение. Никто никого никуда не переведет. А Еремееву я объявлю строгий выговор.
– Благодарю.
Я встала из-за стола и прошла к двери.
– Кстати, есть какие-нибудь результаты? – поинтересовался Филин.
– Сегодня ночью он заговорил. Его речь была четкой, ясной, без каких-либо патологий.
– Я рад. Искренне надеюсь, что Вам удастся его восстановить до октября.
Я попрощалась и вышла из кабинета.
Это была победа!
7.58.
Я чуть ли не вприпрыжку забежала в палату. Герман сидел в кресле-каталке, а Ваня расправлял постель.
– Чего ты такая довольная? – удивился санитар.
– Никто никого никуда не переводит. Всё остается как есть!
Мой подопечный грустно улыбнулся.
– Что-то не так? – спросила я и, осмотрев себя, поняла, что не сняла халат. – Ты из-за этого?
– Нет, – ответил он.
– Сейчас приду, – объявил Ваня и вышел из палаты.
Я подошла ближе к Герману.
– Мы победили, почему ты грустишь?
– Мне обидно за тебя.
– Вот как? – я не ожидала такого ответа.
– Ты из кожи вон лезешь, чтобы вытащить меня из этой жизни, а я даже не в силах тебе помочь.
– Ты помогаешь мне морально, скажем, вдохновляешь на подвиги. Когда мне приходится в очередной раз отстаивать твои права, я чувствую за своей спиной твою силу, крылья, которые ты мне даришь…
Он покрутил колеса кресла и подъехал ближе ко мне, так, что наши колени соприкоснулись. Он подался вперед.
– Сними эту мерзость! – попросил он, расстегивая пуговицы моего халата.
– В медицине есть не только психиатры.
– Плевать. У меня дурные ассоциации.
Верхние пуговицы, до которых он не смог дотянуться, я расстегнула сама и бросила халат на спинку кровати.
Он посадил меня на свои колени и прижался лбом к моему плечу.
– Ты сегодня вечером уедешь? – с трудом спросил он.
– Если ты не хочешь, могу остаться…
– Нет, родители скучают по тебе.
– А где твои родители?
– Теперь не знаю.
– Ты хотел бы их увидеть?
Он отстранился и посмотрел на меня. Я сделала вопросительную гримасу.
– Честно? – уточнил он.
– Желательно, – добавила я.
– Очень, – словно боясь признать свою слабость, говорил он.
В