Галина Романова - Демон ревности

Клава даже оглядываться не стала, знала, что не увидит никого. Но на вопрос ответила мысленно: к ее погибели это приведет. Не погода, нет. Вся ломота телесная и озноб предрешают погибель.

— От чьей же руки погибну я, девонька? — шепнула она и погладила фотографию на Катиной могиле, заваленной венками и жухлыми цветами. — Тот же душегубец придет за мной или кто-то еще? Ой, девонька ты моя, девонька. Знаю ведь, от чьей руки ты погибла. Знаю…

С кладбища она поехала на почту получать пенсию. Вся эта блажь с пластиковыми карточками ей не нравилась. Больше устраивало по старинке поставить подпись в ведомости, взять наличные и положить их в кошелек. С почты проехалась по магазинам. Покупала что-то, сама не знала зачем. И пакетов оказалось неожиданно много. Даже ехать пришлось на такси, хотя не любила платить таксистам. Их считала крохоборами, а людей, что ездили на такси, баловнями. А тут самой пришлось машину взять.

Еле разместилась на заднем сиденье с покупками. Совать пакеты в багажник чужой машины отказалась наотрез. Таксист потом ворчал всю дорогу и называл ее колхозницей, Клавдия терпела. И за счетчиком следила зорко. И отсчитала все до копейки точь-в-точь.

— Не дай бог такой тещи кому-нибудь, — зло процедил ей вслед таксист и даже перекрестился.

Клавдия не обиделась. Такая вот она, что поделаешь. А тещей ей никогда не стать, потому что своих детей нет и не было никогда. Катенька для нее была ее ребеночком. Родилась на ее глазах, росла, осиротела дважды. А потом…

Потом погибла, голубушка. Из-за коварства нечеловеческого, из-за похоти и алчности. Клавдия не заметила, как снова расплакалась. Еле смогла калитку в воротах открыть. Пакеты еще эти.

— Разрешите, помогу? — вдруг раздалось со спины.

Голос был живым и энергичным, не то что тот, который она слышала на кладбище. Она обернулась. Мужчина. Высокий, белокурый, симпатичный. Глаза хорошие, добрые.

— Помогите, — вдруг доверилась ему Клавдия и протянула пакеты из левой руки. — До крыльца, там я сама.

Мужчина подхватил ее покупки, вошел за ворота, прошел до крыльца и не спешил уходить.

— Денег, что ли, дать? — не поняла Клавдия, подосадовав, что рановато подумала о нем хорошо.

— Нет, что вы, — он рассмеялся. — Мне бы с вами поговорить. Моя фамилия Макаров. Вот мое удостоверение.

Она прочла внимательно. Еще внимательнее его осмотрела. Нет, не помнила она его среди тех, что с ней говорили прежде. Не было его. Был какой-то неказистый один, потом свора молодых ребят, что шныряли по дому, по саду, гаражу, попросив разрешения. Она позволила. Парни осмотрели все поверхностно и исчезли. Больше ее не звали никуда, ни о чем не спрашивали.

А она бы и не сказала. Кому нужны ее догадки? Сочтут дурой старой — и только. Бабу посадили под замок невиновную и управились.

— Чего-то я вас не помню. Разве вы были?

— Нет, не был. И быть не мог.

— Чегой-то?

Они вошли в дом, Клавдия кивком велела разуваться, швырнула с полки гостевые тапки, ни разу никем не надеванные.

— Потому что я в том отделе не работаю, который ведет дело об убийстве вашей… Катерины Грибовой, — смущаясь, признался Макаров и послушно надел тапки.

— Не работаешь? А чего пришел?

За прямоту и честность мужчина со звонким энергичным голосом понравился ей еще больше.

— Понимаете, Клавдия… не знаю вашего отчества.

— Не нужно, не привыкла, — махнула она рукой и снова кивком погнала его в кухню.

— Хорошо. Понимаете, Клавдия, я не то чтобы сомневаюсь в компетентности своих коллег, нет. Я просто сомневаюсь в том, что Кира Степанова убила вашу Катю.

Она тут же охнула и на стул осела. Не все поняла из первых его слов. Зато полностью согласилась с последними.

— Она и не убивала, — хрипло воскликнула Клавдия, кивнула в сторону пакетов. — Разберешь, мил-человек? Что-то руки крутит, кости ломит. Чай станем пить. И поговорим тогда.

Мужчина оказался не гордый, все содержимое ее пакетов по полкам раскидал. Оставил печенье овсяное, пачку мармелада со вкусом дыни и пастилу. И в чайник воды налил, на огонь поставил.

Хороший мужчина. Такого бы вот Катеньке.

Они сели напротив, вцепились в чайные ложки, как в весла спасательной шлюпки. Уставились друг на друга.

— Баба эта не убивала Катю, — нарушила молчание первой Клавдия. — Видала я фотографии Катеньки, следователь показывал. Не смогла бы она. Тем более в темноте!

— Я тоже так думаю. Но господин Смотров со мной не согласен. Считает, что нечего огород городить, когда преступник на месте преступления готовый имеется. Не сумел убежать.

— А чего же, конечно, — зло фыркнула Клавдия. И неожиданно постучала себя по лобастой голове. — Чтобы убийцу поймать, надо головой думать, мозгами шевелить, побегать потом изрядно по городу. Эти, как их, улики собрать. А тут все на блюдечке! А невдомек вашему этому Смотрову, что блюдечко-то ему подсунули чужие преступные руки. Так-то вот. Просто облегчили задачу нерадивому полицейскому, и все. Бедная баба сидит в тюрьме, а убийца по городу гуляет.

— Кого-то конкретно подозреваете, Клавдия? — осторожным, не таким звонким голосом, как прежде, спросил Макаров.

— Конечно! Душегубца Илью! Он это, больше некому! — Она тяжело, с присвистом задышала, будто астма мучила долгие годы, хотя здоровье всегда отменным было. — Он как появился в нашем доме, у меня сразу сердце заныло. Сразу почуяла — погубит девочку. Сволочь он! Теперь вот сидит на добре-то Катенькином, как паук, и радуется.

— Послушайте, Клавдия, а Катерина оставила завещание?

— Что?

Она вздрогнула. Вопрос прозвучал неожиданно. Она задумалась, вспоминая, как впервые увидела Илью, и отвлеклась от гостя. А он что-то спросил такое, от чего у нее в голове сделалось шумно.

— Что вы спросили? — Ее толстые веки взметнулись вверх и замерли, взгляд остановился. — Завещание?

— Да. Катя оставляла завещание, не знаете?

— Завещание… Завещание…

Клавдия вдруг вспомнила давний странный разговор, значения которому не придала. Не ее это было дело, в разговоры хозяйские вникать. И забыла о тех словах давно. А тут вдруг вспомнила. Вспомнила и похолодела.

— Не знаю я, — почти грубо отрезала она и принялась ворочать пастилу в коробке, будто пыталась отыскать кусочек пожирнее. — Мне никто не показывал никакого завещания. Это вы у Ильи спросите, у душегубца. Уж он-то небось в курсе!

— Почему у Ильи?

— Ему все дуреха отписала. Еще жива была когда. — Клавдия прикрыла лицо крупной натруженной ладонью, всхлипнула. — Он теперь там хозяин. Всех охранников подчистую уволил, меня выгнал. Сейф небось ищет! Чтобы никто не видал, как он стены обстукивает.