Галина Романова - Подвенечный саван

И за это тоже его ненавидела его бывшая жена.

– Пап, ну что? Что?! – трясла его Лера за рукав. – Что ты о нем знаешь, об этом Гришине?! Что ему сделал Саня?

– Ох-ох-ох… Лера, Лера…

Жэка провел ладонью по морщинистому лицу землистого цвета. Цвет его лица, со слов опять же его бывшей, предрекал ему скорую кончину, н-да. Он свидетельствовал о букете болезней. О том, что легкие его давно сгнили. А сердцу осталось стукнуть пару раз. И если он не бросит курить, то протянет он от силы полгода.

Это она так лет пять назад орала, завершая скандал таким вот предсказанием. А он ничего, живет пока.

– Лера, мы все что-нибудь кому-нибудь да сделали. Кого посадили, у кого родню потрепали. Работа у нас такая, понимаешь. – Он погладил темные волосы дочки, прижал к плечу ее безрассудную головку, поцеловал в макушку. – Саня был одним из нас. И дело Филиченкова его лично зацепило. Виталика, его напарника, подстрелили. Вот и…

– А при чем тут Филиченков? Мы же говорим о Гришине, пап!

– Гришин когда-то был доверенным лицом Филиченкова. Официально это выставлялось так, будто они дружили. Но какая дружба между волками? – Жэка потер обросший за день подбородок, тревожно глянул на дочку. – Даже и не думай!

– Что? – скорчила она невинную мордаху.

– Даже и не думай туда соваться, Лера! – Голос Заломова сделался страшно неприятным. – Одна не смей! Этот коротконогий толстяк с улыбкой добряка очень, очень, очень опасен. Тогда, давно, когда Лавров с Сухаревым попали в засаду, кто-то позвонил под утро в отдел и сообщил о крупной сделке, которая в настоящий момент совершается по одному адресу. Ребята не особо поверили, но поехали проверить. И… и Виталик погиб. И Сани бы не стало, не позвони снова тот доброжелатель и не сообщи, что по тому же адресу слышна стрельба.

– Это ты к чему сейчас, пап?

Лера нахмурилась. Из всего, что рассказал ей сейчас в двух словах отец, она услыхала лишь одно, что Саня бы тоже погиб, не подоспей помощь вовремя. И ей сделалось жутко страшно от того, что могло случиться тем летним утром. И что она могла его больше никогда, никогда не увидеть. И ее горю даже никто не поверил бы, потому что десять лет назад ей было всего лишь девять. Она была ребенком! Несмышленышем. Кто поверил бы, что она уже тогда была влюблена в Саню Лаврова?

– Это ты к чему, пап? – повторила Лера, дернув задумавшегося отца за рукав. – Кстати, сними свитер, я быстренько постираю.

– Мне в нем завтра на работу, – слабо возразил Заломов, но руки задрал вверх, когда дочка принялась стаскивать с него грязный рабочий свитер.

– За ночь высохнет на батарее. Так чем так опасен Гришин, пап? Что с тем анонимным звонком не так? И футболку снимай! – тут же скомандовала она.

– Было мнение, что позвонил Гришин.

Жэка стащил с себя грязную футболку, немного стесняясь того, что дочке приходится за ним ухаживать. Ну не немощный же старик, мог бы и сам выстирать… завтра, например. Или в выходной.

– Гришин?! Позвонил?! – удивленно ахнула Лера, застыв на пороге комнаты. – Но ты же сказал, что он был человеком Филиченкова? Так? Я ничего не перепутала?

– Нет. Он был его человеком, одним из доверенных лиц. А потом… Потом взял и сдал. Но это опять же предположение. Так, робкий шепот среди оставшихся на воле.

– Но зачем?! Раздел сфер влияния?!

– Да непонятно все как-то, дочь! – воскликнул Жэка и поморщился. – Насчет сфер влияния вряд ли.

– Тогда зачем?

– Не знаю!

– И зачем теперь этому Гришину нападать на Лаврова?!

– Ты что же, в самом деле думаешь, что сам Гришин напал? – усмехнулся Жэка, встал с софы и, сунув руки в карманы рабочих штанов, прошелся по комнате. – У него штат сотрудников, охрана. Нашлись ребята, похлопотали.

– Но зачем тогда машину светили? – задала резонный вопрос Лера.

– Я так думаю, что расслабились ребятки. Решили, что раз Лавров теперь бывший опер, то можно особенно и не прятаться. Не знаю, Лера. Это отдельная тема для размышления. К тому же…

– Что?

– Кто поверит утверждениям мальчика, что он именно эту машину видел тем вечером? Никто!

– Мы поверили, – буркнула Лера и скрылась за дверью ванной.

Она постирала отцу свитер и футболку, нашла еще пару грязных рубашек в тазу и тоже выстирала. Развесила все на батареях в комнате и кухне и велела купить стиралку.

– Что ты, как первобытный живешь, пап? – укорила его Лера, сдувая с потного лба прилипшую прядку волос. – Ты же у меня еще о-го-го какой мужчина!

– Какой? – Жэка грустно улыбнулся, подошел к пыльному зеркалу в низком тещином серванте, глянул на свой волосатый живот. Пощипал бицепсы. – Старый я, Лерка. Старый и замшелый.

– Не мели ерунды! – фыркнула дочка и, сжав кулачок, шутливо треснула отца в живот. – Смотри, какой у тебя пресс! У тебя даже живота нет. Тебе всего-то, пап, сорок четыре года! Ты у нас накачанный, спортивный, умный, проницательный, просто…

– Просто – что?

Жэка пытался отыскать в мутном зеркальном отражении все из перечисленного Лерой. Ну, да, пресс вроде имеется. Живота нет. Жир в его продубленном никотином и водкой организме не задерживается. Но все какое-то…

– Просто ты неухоженный у меня, папка. Неухоженный, – продекламировала по слогам дочка и начала собираться, приговаривая: – Поменять гардероб – раз. Поменять стрижку – два. Что ты стрижешься, как и десять лет назад?! Сейчас так немодно!

– А как модно? – Жэка провел мозолистой ладонью по своим лохмам. – Брить череп, как Лавров?

– Нет, так не надо.

– Почему не надо? Может, мне пойдет? – Жэка зализал пятерней волосы со лба, уложил ладонь на голову, прижимая лохмы, повертелся перед сервантом. – Смотри, по-моему, неплохо.

Лера натянула свою «курочку рябу», обула короткие сапожки без каблуков, повесила на плечо сумку, глянула на отца с затаенной печалью.

– То, что идет Лаврову, не идет больше никому, – буркнула она, прошла в комнату, поцеловала отца в щеку, прощаясь.

– Почему? – удивился он.

Ему неожиданно понравился свой открытый лоб без челки. Глаза показались выразительнее. Обнаружилось, что они черные-черные, как у дочери. И брови, странно, с возрастом не изменились, темные, без проблесков седины, аккуратные, будто он корректировал их форму ежемесячно.

И глаза совсем не мутные, как у конченого алкаша, это его так раньше бывшая характеризовала. А нормальные глаза у него. Проницательные, во! Это Лера так сказала. А дочь знает, что говорит.

– Почему мне не пойдет то, что идет Лаврову? – пристал Жэка, провожая дочь до двери.

– Потому что он такой один, пап, – снова загрустила Лера, еще раз поцеловала отца в щеку и, выходя на лестничную клетку, строго приказала: – Брюки почисть и погладь, пожалуйста. Понял?