Ольга Строгова - Дневник грешницы

Единственным светлым пятном в облике графини были золотые дамские часики-медальон с весело играющими под солнцем бриллиантиками, висевшие на ее груди на тонкой золотой цепочке.

– Я слушаю вас, мадемуазель, – произнесла графиня.

Голос у нее был ровный, холодный, не высокий, но и не слишком низкий; это был голос женщины, привыкшей повелевать и владеть. Причем владеть не только окружающими, но и самой собой.

Признаюсь, Жюли, меня снова охватила робость. Чтобы выиграть время, я молча достала из ридикюля рекомендательное письмо папеньки и протянула его графине.

Та быстро прочла его. Затем свернула письмо в трубку и вернула мне.

– К сожалению, вы опоздали, Анна Владимировна. – При этих словах на губах графини мелькнула чуть заметная улыбка. – Мы уже нашли для детей хорошую гувернантку.

– Давно ли? – зачем-то спросила я.

– О, не далее как сегодня утром. Она прибыла за несколько часов до вас, и я сразу же приняла ее на работу.

Ах, Жюли, что мне оставалось делать, кроме как встать, извиниться за причиненное беспокойство и уйти? Причем сделать это как можно скорее в надежде, что мой извозчик, занятый переговорами с местным кузнецом, еще не покинул усадьбу…

И все же я ушла не сразу. Графиня вопросительно подняла свои тонкие черные брови, когда я спросила:

– А могу я узнать…

«Известно ли об этом графу», – но эти слова я произнесла не вслух, а про себя. Вслух же я спросила:

– …могу ли я узнать, когда вернется граф?

– О, не скоро, – любезно отвечала графиня. – Мой муж вернется, может быть, послезавтра к вечеру, а может, и в самый канун Нового года.

Говорить больше было не о чем. Я встала. Графиня милостиво кивнула.

– Вы прибыли из Петербурга и, верно, издержались в дороге… Возьмите это и возвращайтесь.

С этими словами графиня отперла золотым ключиком крошечный выдвижной ящичек и достала несколько ассигнаций.

– Вы еще успеете на ночной поезд. И поверьте мне, в Петербурге у вас гораздо больше шансов найти хорошее место, нежели в нашем захолустье.

Я молча повернулась и вышла из гостиной.

Единственным слабым утешением служило то, что, когда я ушла, графиня так и осталась сидеть с протянутыми в воздух деньгами.

К счастью, извозчик Алексей и в самом деле столковался с кузнецом. Пока тот занимался левой пристяжной, Алексей сидел в людской, пил, отдуваясь, чай из огромного самовара и рассказывал собравшимся слугам разные извозчичьи байки. Важный швейцар с бакенбардами также находился здесь; он недовольно, словно от извозчика дурно пахло, шевелил крупным, в свекольных прожилках носом, но слушал не менее внимательно, чем остальные.

Как я узнала впоследствии, слуги графа были до некоторой степени избалованы любопытными историями. То, что они слушали моего извозчика, означало, что он был действительно хорошим рассказчиком.

Ах, если бы он был бы к тому же хорошим извозчиком! Впрочем, о чем я – если бы он был действительно хорошим извозчиком, он не вывалил бы меня в снег на обратном пути, в результате чего я оказалась на волосок от смерти… и, возможно, я никогда больше не увидела бы графа!

Разумеется, я не собиралась возвращаться в Петербург. Я намеревалась остановиться в Петрозаводске в какой-нибудь скромной, соответствующей оставшимся у меня средствам, гостинице или пансионе и там дожидаться возвращения графа.

Относительно сроков его возвращения я больше доверяла швейцару, чем графине. Я предполагала завтра же послать графу письмо с нарочным, наказав передать лично в руки или вернуться с письмом назад, но ни в коем случае не отдавать никому другому, особенно графине.

Приняв такое решение, я начала торопить извозчика. Мне хотелось вернуться в город до темноты: ведь уже начинало смеркаться.

Лошадь была приведена из кузницы. Алексей долго возился с упряжью, его движения показались мне несколько неуверенными. Кроме того, он старательно отворачивался от меня, и мне вспомнилось, что под конец чаепития он выпил поднесенный кем-то стакан с жидкостью другого цвета – и гораздо более прозрачной, нежели чай.

Наконец мы тронулись. Отдохнувшая тройка бежала резво. Быстро промелькнули темные липы аллеи, металлическое кружево ворот, и вот мы уже неслись по берегу озера к мрачному под темнеющим небом лесу.

В лесу уже совсем смерклось. Лошади перешли было на шаг, но Алексей подбодрил их кнутом, и они снова взяли в галоп. Мне показалось, что лес сделался гораздо более длинным, чем был днем. Огромные черные ели подступили еще ближе к дороге.

Ты знаешь, Жюли, я не из пугливых; но когда словно бы издалека, но в то же время до ужаса близко из скованного морозом леса послышался волчий вой, мне стало не по себе.

Этот вой подействовал на лошадей гораздо лучше кнута: они понеслись так, как не бегали, верно, за всю свою долгую лошадиную жизнь! И вот, когда показалось, что лес вот-вот кончится и мы вырвемся в поля, вой раздался совсем рядом. Левая пристяжная в ужасе метнулась прочь; правая, наоборот, попыталась остановиться; коренник, взбешенный поведением товарок и собственным страхом, встал на дыбы.

Вдобавок в санях подо мной что-то оглушительно хрустнуло. Я почувствовала, что лечу вниз, и в следующее мгновение меня окутала снежная пыль.

Я упала в мягкий сугроб и совершенно не ушиблась. Но, поднявшись, я увидела удалявшуюся с бешеной скоростью тройку, волокущую опустевшие сани, на козлах которых сидел сильно накренившийся и потерявший, видимо, всякую власть над лошадьми извозчик…

Мои ноги сами собой, не дожидаясь указаний оцепеневшего от страха рассудка, вынесли меня из сугроба на дорогу, а затем – в лес по другую сторону, подальше от воя. Это было, конечно же, глупо – предполагать, что волки не решатся перейти дорогу и я, хоть и увязну в сугробах, но смогу спастись или хотя бы значительно отсрочить неминуемую гибель!

Страх придал мне силы: брести по сугробам было пусть и тяжело, но возможно. Довольно скоро я оказалась на какой-то поляне, полной пней от вырубленных еще по осени деревьев. На поляне снега было совсем немного. Я, как могла, отряхнула от налипшего снега свое платье и присела на пень перевести дух. Раз здесь вырубали деревья, подумала я, то где-то должна быть и просека – иначе куда бы делись срубленные стволы?

К несчастью, было уже так темно, что я не видела в обступивших поляну деревьях ни единого просвета. Я взяла себя в руки и попыталась вспомнить, в котором часу должна взойти луна. Выходило, что скоро. Я немного воспрянула духом.

В лунном свете я где-нибудь да выберусь на дорогу, а там… Не знаю, что случится «там». Сначала надо выбраться. А волки… если бы они преследовали меня, то давно уже были бы здесь, не так ли?