Нора Робертс - Поцелуй смерти

– А что?

– Очевидно, Снукса. Пижон описал, как он выглядит, хотя мне это ничего не сказало, так как все бомжи похожи друг на друга. Но потом он добавил, что этот делает цветы, и я понял, что речь идет о Снуксе.

– И ты сказал ему, где ночует Снукс?

– Да, а что такого? – Ледо улыбнулся, но улыбка бы­стро увяла: судя по всему, его крошечный мозг приступил к тяжкому процессу умозаключений. – Значит, этот пижон выпотрошил Снукса? Но зачем? Слушайте, Даллас, я тут чист как стеклышко. Пижон спросил, где ночует бомж, и я ответил. Почему бы и нет? Я ведь не знал, что он замышляет убийство. – Ледо вскочил с койки; пот снова выступил у него на лбу. – Вы не можете пришить это мне! Я просто поговорил с тем ублюдком…

– Как он выглядел?

– Не помню. Пижон и есть пижон. – Ледо развел ру­ками. – Весь лощеный.

– Возраст, раса, рост, вес? – допытывалась Ева.

– Не знаю! – Дернув себя за волосы, Ледо начал хо­дить взад-вперед. – Я не обратил внимания. Это было две или три ночи тому назад. – Он с надеждой взглянул на Еву, но та молча наблюдала за ним. – Думаю, он был белый: черномазого я бы запомнил. А так я в основном смотрел на его пальто. Оно было черное, длинное и на вид теплое и мягкое.

«Идиот!» – подумала Ева.

– Вспомни хотя бы, какого он роста. Когда ты гово­рил с ним, то смотрел вверх, вниз или прямо перед собой?

– Вверх! – Ледо просиял, как школьник, правильно ответивший на экзамене. – Да, он был высоким парнем. Лица я не разглядел – было темно, а мы стояли в тени. На нем была шляпа, а пальто застегнуто на все пуговицы. Было холодно, как в утробе у мертвой шлюхи.

– Ты никогда не видел его раньше или потом?

– Нет, только один раз. – Ледо провел по губам тыль­ной стороной ладони. – Я ничего плохого не сделал!

– Тебе следовало вытатуировать эти слова на лбу, Ледо, тогда бы ты не повторял их каждые пять минут. Пока это все, но если ты снова понадобишься, я надеюсь, мне не придется долго тебя разыскивать. Это выведет меня из себя.

– Я никуда не денусь. – От облегчения у него на гла­зах выступили слезы. – Все знают, как меня найти.

Ледо метнулся к двери, но застыл как вкопанный, когда Ева положила ему руку на плечо.

– Если ты снова увидишь этого пижона или кого-ни­будь похожего на него, сразу сообщи мне. Не говори ему ничего, что могло бы его спугнуть, а просто позвони мне. – Ева продемонстрировала зубы в улыбке, от которой у него закрутило в кишках. – Как меня найти, тоже все знают.

Ледо открыл было рот, но потом решил, что холодный взгляд Евы не располагает к попыткам требовать плату за информацию. Он трижды кивнул и выбежал в дверь, кото­рую распахнула Ева.

Мышцы Пибоди были напряжены до тех пор, пока они не вернулись в свою машину и не проехали три квар­тала на восток.

– Это было забавно, – заметила она. – В следующий раз давай найдем место, где водятся акулы, и поплаваем.

– Ты справилась, Пибоди.

В устах Евы это был лучший из комплиментов, и Пибоди с облегчением улыбнулась.

– Признаться, я дрожала с головы до ног.

– Это потому, что ты хорошо соображаешь. В противном случае я не взяла бы тебя с собой. Ладно, теперь мы знаем, что им был нужен именно Снукс. Не просто любой бомж или любое сердце, а именно он и его сердце. Что же в нем было особенного? Ну-ка, прочитай мне снова все данные о нем.

Выслушав еще раз этапы жизни жертвы со дня рождения, Ева покачала головой.

– Тут должно что-то быть. Не могли же они просто вытащить его фамилию из шляпы! Может быть, это семейное дело? – Она помолчала, обдумывая это предположение. – Кто-то из его детей или внуков, к примеру, не простил ему того, что он бросил их. Сердце может оказаться символом…

– Ты разбил мое сердце, и я заберу твое?

– Что-то в этом роде. – Семейные отношения с их любовью и ненавистью, принимающими иной раз самые уродливые формы, всегда смущали и озадачивали Еву. – Нужно побольше разузнать о его семье – хотя бы для того, чтобы исключить эту версию.

Они снова отправились на место преступления. Полицейские датчики все еще обеспечивали контроль, и Ева надеялась, что здешним обитателям не хватило знаний и опыта, чтобы обойти их и пошарить в жилище Снукса. На углу она заметила двух торговцев, ежившихся в облаках пара, которые поднимались из канализационной решетки. Бизнес явно не процветал. Парочка нищих слонялась туда-сюда. На другой стороне улицы несколько бездомных толпились у костра, от которого исходило больше вони, чем тепла.

– Поговори с торговцами, – приказала Ева Пибоди. – Они замечают больше других. Возможно, нам пове­зет. А я хочу еще раз взглянуть на его жилище.

– Пожалуй, они будут словоохотливее, если я куплю сосиску.

Ева подняла брови, выходя из машины.

– Ты, должно быть, дошла до отчаяния, если риску­ешь есть что-то, купленное в этом районе.

– До полного отчаяния, – кивнула Пибоди и, распра­вив плечи, решительно зашагали к решетке.

Пока Ева раскодировала датчики, она ощущала на себе взгляды обитателей здешних улиц. Ее спину обжигали глаза, полные гнева, растерянности, страдания. Она словно чув­ствовала, как отчаяние и надежда этих людей заползают ей под кожу, и изо всех сил старалась не думать об этом.

Отодвинув убогое одеяло, Ева нырнула в клеть, снова вдыхая запахи нищеты и смерти.

«Кто же ты был, Снукс?»

Она подобрала букетик бумажных цветов, покрытый тонким слоем порошка, который оставила следственная группа. Им пришлось брать на анализ каждый волосок и кусочек ткани, учитывать все флюиды, которые источает мертвое тело, просеивать всю грязь… Это потребовало много времени, но Ева сомневалась, что их находки помогут ей найти ответы на вопросы, в которых она нуждалась.

– Ты был осторожен и аккуратен, – пробормотала она, обращаясь к убийце. – Ты не оставил никаких сле­дов. Или думал, что не оставил.

И жертва, и убийца всегда оставляют за собой какой-то след – или просто эхо. Ева научилась видеть и слышать все это.

Итак, убийцы прибыли сюда зимней ночью в роскош­ном автомобиле, хорошо и тепло одетые. Они не подкра­дывались тайком и не пытались маскироваться, не спешили и не суетились. Что это было? Дерзость? Самоуверен­ность? Должно быть, они ощутили отвращение, отодвинув занавеску и почувствовав запах. Но врачи должны были привыкнуть к неприятным запахам.

Эксперты обнаружили, что на обоих были хирургичес­кие маски и перчатки. Почему они их надели? Для защи­ты, из осторожности или просто по привычке. Они вос­пользовались антисептиками, стерилизовали инструменты… Но ведь это бессмысленно, поскольку им было абсолютно все равно, пострадает ли пациент от инфекции!

Ева тяжело вздохнула и огляделась. Им было нужно освещение, более яркое, чем колеблющийся свет огарка свечи или фонарика на батарейках, которые находились на одной из покосившихся полок Снукса. Очевидно, в саквояже врача вместе с лазерным скальпелем и другими инструментами лежала мощная лампа. Интересно, проснулся ли Снукс, когда вспыхнул свет? Хватило ли ему времени подумать, удивиться, испугаться, прежде чем укол лишил его сознания?