Галина Зарудная - Яд иллюзий

 Поэтому предупредил меня наперед, еще до того, как я успела засыпать его вопросами, что уважает мои цели, но для публикации поделится лишь той информацией, которая соответствует интересам следствия.

 Я предполагала подобный поворот, и заявление следователя не сбило меня с толку, как какого-нибудь новичка, не повергло в приступ замешательства и даже не разочаровало. Если у следствия существуют свои тайны, на то должна быть  неоспоримая причина.

 Встретив мое согласие с некоторым удивлением, мужчина все же  решил немного объясниться :

 – Видите ли, в таких случаях приходится очень осторожно распоряжаться информацией. Люди и без того склонны слишком многое накручивать и додумывать. А это пользы не прибавляет. Паника – либо контролируемый, либо НЕ контролируемый процесс. Чтобы не казаться многословным, скажу так: для избежания массового помешательства, лучше пока что держать детали расследования подальше от гласности. Ясно, что никакая прокуратура не удержит слухов, и наше сотрудничество с журналистами просто неизбежно. Леша Борщев уверял, что вам можно доверять.

 Я пожала плечами.

 – Как вам угодно. Рада буду помочь.

 Когда дело дошло до сообщения, он сложил руки в замок и коротко отрапортовал:

 – Под следствие взят сожитель погибшей – Гришин Михаил, двадцати пяти лет, привлекаемый ранее по подозрению в сутенерстве и продаже тяжелых наркотиков… Пока он главный подозреваемый, но прямого обвинения нет, поскольку ни следствие, ни  экспертиза еще не завершены. Известно, что девушка была задушена, по следам на шее можно констатировать, что это сделал мужчина, возможно, близко знакомый жертве, потому что она, судя по всему, не проявляла сопротивления. Других следов насилия на теле девушки не обнаружено. Пока что обрабатывается версия убийства на бытовой почве. Но не делайте конкретного заключения, что это Гришин, ни к чему сгущать краски раньше времени, его алиби только-только проверяется…Дайте понять, что у следствия все под контролем, что виновный очень скоро будет наказан. Кстати, может, вы в курсе, чем спекулируют слухи?

 – Боюсь, я вас разочарую, потому что не имею достаточно слухов. Но то, что новость об аресте Гришина облетела город еще до того, как я вошла в ваш кабинет, можете не сомневаться. Девушка была наркозависимой?

 Черныш неохотно кивнул:

 – Вот видите. Почва не самая благоприятная.

 – Я так понимаю, у вас имеются сильные сомнения  по части Гришина?

 Следователь взглянул на диктофон, лежащий перед ним на столе, давая понять, что этот вопрос уже из области конфиденциального. Я поспешила выключить аппарат, и лишь тогда он продолжил.

 – В прошлом Гришин отделался несколькими предупреждениями. Толи ему везет, толи кто-то из отдела к нему излишне благосклонен. Это следует проверить. Теперешнее задержание грозит окончиться для него толи плохо, толи СОВСЕМ плохо. Именно сейчас вероятнее всего отыщется масса свидетельств всех его незаконных промыслов. А уж если парень причастен к убийству, то ему сам черт не позавидует. Но такой ловкач, как он, столько лет удачно ускользающий от закона, вряд ли мог совершить сознательное преступление против себя самого. Разве что крыша поехала. Хотя, как говорится, чем черт не шутит.

 Конечно, все вышесказанное являлось лишь верхушкой айсберга. Но я приняла предложенную позицию и мы оба остались довольны. Даже в самой глухой провинции в случаях ЧП необходима своя тактика и свои методы действия, чтобы организовать правильную психологическую атмосферу для всех пребывающих в зоне следствия. Это касается не только перепуганных на смерть горожан, но и убийцы в частности.

 – Убийства подобного рода, – поделился Черныш профессиональным мнением, – это не редко спланированный шаг.  Совокупность причин и обстоятельств, выяснить которые – наш долг. Поэтому со всей вероятностью можно предположить, что убийца действовал сознательно, отдавая полный отчет тому, что делает. А, значит, будет стараться всячески запутать ведущий к нему след…

 Дождь продолжал беспридельничать, наводя контрасты, превратив угарное лето в проливную холодную осень.

 Ничего не имею против осени. Наоборот. Если говорить про ассоциации, то осень для меня, как та же ночь, при господстве которой я  чувствую себя защищенной и умиротворенной. Наверняка мой отец-психоаналитик определил бы это, как стремление спрятаться в «панцирь». Моя радость, развил бы он свою теорию, состоит в том, что подобно как и ночью, осенью доступ ко мне посторонних людей значительно ограничивается. То есть ночью, повинуясь закону мироздания, люди обычно спят. А осенью, по одному из тех же физических законов, во избежание непрерывного контакта с холодом и сыростью, сидят дома, перед теликом, либо грустят за чашкой чая, сетуя на апатию и сонливость; а в большинстве случаев только тем и занимаются, что беззаботно дрыхнут весь сезон. Мрак ночи, либо пелена дождя действуют, как плотная темная тряпка, накинутая на клетку конорейки, мгновенно воцаряя тишину и покой.

 Я же из тех, кто в такую пору блаженствует и наливается сладким соком вдохновения. Мне тогда все кажется не таким тревожным, не таким омраченным, просто – естественным, как любая перемена…

 Но «летняя» осень всегда фальшива и нелепа. Одно дело летний дождик и совершенно иное – грозовые тучи и ледяной поток из бронсбойта. У тебя как будто силой отбирают несколько счастливых летних дней из жизни.

 Стоя на узких ступенях центрального входа прокуратуры, я нажала автоматическую кнопку на ручке зонта, и в ту же секунду рядом распахнулся еще один зонт. Меня миновала женщина, и мелкими, торопливыми шагами, что казались тяжелыми из-за грузности ее телосложения, направилась в сторону центральной улицы. Я сразу же узнала в ней Ларису Михайловну, руководительницу труппы «Молодая сцена». Через несколько минут я догнала ее на автобусной остановке.

 Повторив процедуру знакомства, что в прошлый раз не увенчалась успехом, я спросила женщину, есть ли у нее кусочек времени, который я могла бы занять.

 – Я ходила к прокурору, – призналась она жалобно и немного отстраненно, присаживаясь на широкую скамейку под накрытием.

 Я последовала ее примеру и села рядом, успев заметить к своему облегчению, что в этот ранний час остановка пустовала. Утро субботы, и кто не работал, тот наверняка еще спал.

 – Справлялась насчет похорон. – Говорила руководительница. – Когда они соизволят ее отдать? Что они с ней делают, растворяют на атомы? Как все это страшно, несправедливо…

 – Вы очень любили Миру? – сказала я скорее констатируя, нежели спрашивая.