Соня Мармен - Ветер разлуки

Сквозь закрытые ставни в комнату проникал один-единственный тонкий луч света. На прикроватном столике догорала свеча. Вокруг изголовья умирающего танцевали тени. Изабель однажды видела, как дикари точно так же извиваются в пляске у костров, разводимых в честь Иоанна Крестителя… Гуроны из Лоретты иногда приходили поучаствовать в этом летнем христианском празднике. Их обычаи никогда не казались ей нечестивыми. Наоборот, они были овеяны мистикой, в них было столько интересного… Временами Изабель даже ловила себя на мысли, что их божество кажется ей более снисходительным, чем Всевышний, внушавший ей такой трепет. Интересно, великий Маниту, бог гуронов, обрек бы ее на это новое испытание? Устыдившись, она вернулась к чтению «Аве Мария».

На лице Шарля-Юбера застыло страдание. Но Изабель не могла знать, что виной тому муки души, а не тела. Больной прислушивался к стуку жемчужин в четках и шепоту молящейся, понимая, что человеку в его состоянии молитвами уже не помочь. Господь продлил его пребывание на земле с определенной целью. Шарль-Юбер открыл усталые глаза и чуть повернул голову, чтобы посмотреть на любимую дочь.

Уловив перемену в ритме его дыхания, девушка подняла голову и, увидев, что отец проснулся, опустилась на колени возле кровати. Шарль-Юбер положил руку на чепчик, покрывавший светлые волосы девушки. Дочка осветила его жизнь своим присутствием… Несколько дней она провела у его постели, и темные круги у нее под глазами красноречиво свидетельствовали о недосыпании. Он был благодарен Изабель за то, что она делает все, только бы облегчить его страдания. Однако он лишь вполуха слушал отрывки из произведений Руссо и Кретьена де Труа. Мыслями он был далеко.

– Изабель, доченька… Я не был хорошим христианином, я это признаю и сожалею об этом. Я совершил поступки, которыми не могу гордиться, но никогда, слышишь, никогда я не хотел никому причинить зло! Я – человек, которому выпало любить безответно…

Девушка растерянно смотрела на него полными слез глазами.

– Папа, разве вам есть в чем себя упрекнуть? Лучшего отца невозможно и пожелать, а ваша доброта и преданность…

– Предоставим Господу судить об этом, согласна? Моя крошка Изабель, я ухожу из жизни раньше, чем мне бы хотелось. Прежде чем умереть, я хотел бы знать наверняка, что ты, моя девочка, благополучна и счастлива.

– Папа, неужели в вашей жизни совсем не было счастья?

Шарль-Юбер улыбнулся.

– Конечно, было. Благодаря тебе.

– Это мама… сделала вас несчастным?

Он со вздохом отвернулся.

– Что касается твоей матери… Монтескье однажды сказал, что существует две разновидности несчастных людей. У одних слабая душа, они ничего не желают, ничто их не трогает. У них так мало жизненных сил, что сама жизнь кажется им непосильной ношей. Но смерти они страшатся. Люди второго типа стремятся к тому, чего не могут иметь, их влечет недостижимое, невозможное. Их душу снедает стремление обладать тем, что для них запретно. Я из этой породы. Я любил твою мать, как не любил ни одну женщину в своей жизни. Но Жюстина из тех, кого ничто не трогает. Я пытался, моя куколка, я делал все, что мог, чтобы сделать ее счастливой. Богу известно, как я старался…

– Папочка, я знаю! С мамой бывает нелегко…

Он крепко сжал руки дочери в своих руках.

– Мне так хотелось увидеть, как она улыбается, увидеть хотя бы раз! Изабель, я не хочу обрекать тебя на такую же унылую жизнь.

– Папа, благодаря вам я всегда была счастлива!

– Я говорю о твоем будущем. Этот человек, шотландец… Ты ведь встречаешься с ним, несмотря на мои запреты, верно?

Шарль-Юбер почувствовал, как пальцы дочери выскальзывают из его рук, и попытался их удержать. Изабель потупилась.

– Да, папа. Но нечасто, поверьте!

– И ты правда его любишь?

Она замерла в нерешительности.

– Сильнее всего на свете.

– Вот как?

Глядя на руки, сжимавшие ее ладошки, Изабель вдруг осознала, насколько отец постарел. Через тонкую, как рисовая бумага, кожу с мягким рыжеватым пушком просвечивали синие вены. Неужели и его кожа почернеет, как кожа покойников, которых закапывают в снег в ожидании, пока оттает земля? Цинга унесла столько солдатских жизней… Она опасалась за здоровье Александера и носила ему яблоки из материнской кладовой.

– Я хочу, чтобы ты жила счастливо и в достатке, но временами приходится чем-то жертвовать. И скоро тебе придется сделать выбор, Изабель. Подумай хорошенько.

– Папа, я не очень хорошо понимаю, о чем вы говорите.

Он покачал головой. Изабель уголком простыни вытерла глаза. Сейчас не время для рыданий…

– Он тебя любит?

– Александер? Да.

– Это неудивительно. В тебя невозможно не влюбиться. А сказать тебе, дочка, я хочу вот что: я благословляю тебя, если твое сердце избрало этого… Александера Макдональда.

Ошеломленная, Изабель вскинула голову, чтобы посмотреть на отца.

– Вы меня… благословляете? Вы хотите сказать, что…

– Я понял, что сердцу не прикажешь и что терпение, возможно, и добродетель, но счастья оно не приносит. Есть натуры, которые умеют быть покорными, но ты, Изабель, так не сможешь. Ты слишком похожа на мать. Тебе будет трудно в это поверить, но Жюстина не всегда была такой, как теперь. Она была воплощением жизнелюбия, взрывом цвета в дождливый день, лучом солнца… В своем упрямом стремлении обладать этой женщиной… я погасил ее. Она сияла для другого, не для меня. Знай, Изабель, твою мать принудили к браку. Она меня не любила.

– Папа!

Признание взволновало Изабель до глубины души. Она отпустила руку отца, которую до сих пор сжимала в своих, и нахмурилась. Внезапно она вспомнила письма, случайно обнаруженные в старом сундуке. Тогда она решила, что они написаны отцом, хоть почерк был совсем другой. Вспомнила Изабель также и то, что последнее, написанное по-английски, она спрятала между страницами книги. Значит, эти письма написал матери чужой мужчина? У нее был возлюбленный?

– Папа, вы не обязаны мне об этом рассказывать.

– Я считаю, что обязан, и я хочу рассказать. Грехи прошлого не только отягощают совесть, Изабель, они душат меня. Ты очень многого не знаешь…

Шарль-Юбер поднял дрожащую руку, но она тут же упала на постель и сжалась в кулак. Он прищурился и как-то по-особенному посмотрел на дочь, потом отвернулся и продолжил:

– Мое завещание я передал нотариусу Пане, а он, в свою очередь, доверит его исполнение одному из своих коллег. Он тоже нездоров и старается больше отдыхать. Я сделал все, что следовало.

– Только не говорите о смерти! – взмолилась Изабель, закрывая руками мокрое от слез лицо. – Я не переживу, если вы умрете!

– Силы покидают меня, доченька, но такова воля Всевышнего. Твой брат Луи далеко, поэтому о последней услуге я попрошу тебя.