Александра Гейл - Дело Кристофера

Не вслух и не громко. Но об этом бы знала я. Только я. Потому что именно это чувствую сама, а в одностороннем порядке любить очень больно…

5 Три обезьяны — изображение трёх обезьян, символизирующих буддистскую идею недеяния зла, отрешённости от неистинного. «Если я не вижу зла, не слышу о зле и ничего не говорю о нём, то я защищён от него».

Глава 23. И вот…

Я рывком распахиваю дверь в кабинет Шона и, обрадовавшись, что он один, выкрикиваю:

— Ты выкинул Кена Оягаву?! — И бросаю на стол газету.

— Да, — спокойно отвечает Картер. — Он идиот.

— И что? Не только он. Том, например, тоже.

— Кто? — хмурится Шон.

— Том!

— И кто такой Том? — раздраженно переспрашивает он, будто не знать по именам Бабочек — совершенно обычное дело.

— Сицилийский параллельщик! — почти терпеливо поясняю я.

— А его звали Том? — хмурится Шон в попытке вспомнить. — Что ж, он хотя бы тихий, внимания не привлекает. Хочешь и его вышвырнуть? Это можно устроить.

— Если ты решил организовать глобальную чистку среди Бабочек — начни с Пани.

— Ты когда-нибудь успокоишься? — с усталым, но тем не менее довольным видом интересуется он. Ему, черт возьми, нравится, что я ревную! Вы только посмотрите на это!

— Только если ты ее вышвырнешь, — тут же нахожу лазейку.

— Никогда. А все потому что пока она работает, я могу отдыхать. Но я мог бы удовлетворить твое желание, если бы ты назвала своей Бабочкой Каддини…

— Черт возьми, Картер, Оягава же потеряет все…

— И это мои проблемы? — выгибает бровь Шон. — Это Манфред развел долбаную преемственность, не я. То, что Такаши молодец, не означает, что я должен привечать в Бабочках всех его домашних животных. Оягава всего лишь выскочка, который путается под ногами. Пора от него избавляться. К тому же, уверен, Такаши догадывался и уже нашел местечко для своего подопечного.

— То есть ты этот прессинг Такаши устраивал не просто так? — Он так и не простил японцу, что тот не позволил мне войти в состав Бабочек, а взял своего человека? Удивительно теплая мысль.

— На выходных думаю съездить в дом отца, — внезапно сообщает мне Шон, и я удивленно встречаюсь с ним взглядом, позабыв о прошлых обидах и их удачном разрешении. Я ничего не слышала о доме его отца… — Предлагаю на него полюбоваться и тебе. Нужно решить, что с ним сделать: сдать, продать или переехать.

— Ты мне предлагаешь переехать с тобой? — пытаюсь уточнить я.

— Я предлагаю съездить в дом моего отца и решить, что с ним сделать: сдать…

— Продать или переехать. Я расслышала. Просто удивлена.

— Удивление заставляет тебя переспрашивать? Это лишено всякого смысла. — Закатываю глаза.

Мы не больше месяца вместе, не то чтобы я считала… считала, конечно. Послезавтра месяц будет. И вроде как пока обломков мебели не наблюдается. И он предлагает мне съездить в дом его отца… Который, по-видимому, простаивает больше десяти лет. Ну, либо это изощренный способ избавиться от меня с помощью обвала крыши, либо все еще серьезнее, чем я смела надеяться. И у меня было… недостаточно времени, чтобы к этому подготовиться.

— Хорошо, давай… съездим.

Но я явно слабо представляла, на что подписываюсь. Поясню: несмотря на весьма теплую погоду, на мне сапоги, плотные штаны и кофта с длинными рукавами. А все потому, что вокруг этого дома некогда был сад. В общем, некогда это был сад, а теперь — декорации к фильму

«Джуманджи». И, думается мне, с соседнего дерева сейчас прыгнет как минимум десяток гадких змеюк! Все по сценарию.

— Если я увижу хоть одного таракана, то начну так орать, что не только твоя Йол услышит, — бурчу я недовольно.

— Пожалей животных. Представляешь, больше десяти лет сидят на диете. Слабости простительны. — Хмырь изволит шутить? Судя по всему — да!

После этого Шон начинает торжественное шествие к дому, а я при каждом шаге нервно оглядываюсь по сторонам, сдерживая крик «мама, я хочу домой!». Нет, серьезно, вы видели когда-нибудь австралийских жуков? Да они размером с мою ладонь! Осторожно переставляя ноги и пытаясь уберечь лицо от веток, я стараюсь поспевать за Шоном. Но когда, наконец, вижу перекошенное крыльцо дома, мне становится жутко. Ну вот, теперь я уверена, что здесь-то, в этом кошмарном месте, от меня и избавятся. Дом огромный, есть куда прятать труп. Шууутка.

А Картер уже взбирается по ступенькам. Те скрипят, полагая, что он слишком толстый.

Дверь тоже открывается с пинка… Кошмар, короче. Спешу успеть за Шоном, только бы не остаться здесь, снаружи, одной. Но внутри, надо сказать, ничуть не лучше. Стекла грязные, и на них паутина (мысли о пауках прочь!), свет внутрь почти не проникает. Мебель закрыта чехлами, но навряд ли это ее спасло. Думается мне, если сесть на диван, он рассыплется в пыль.

Воздух влажный и спертый, кажется, будто легкие отказываются его принимать. Бригаду операторов со сценаристами, и фильм ужасов у вас в кармане!

Шон одет в джинсы и футболку, которые я купила ему на Сицилии. Наверное, он решил, что ни на что другое подобная одежда не годится.

— Ты уверен, что хочешь что-то с этим домом делать? По-моему, ему стоит просто дать развалиться окончательно, — ворчу я, дергаясь от скрипа половиц под ногами.

— Это один из памятников архитектуры Сиднея, Джо, — отвечает он.

— Думаю, даже Селия Штофф согласится, что этому памятнику еще один памятник нужен.

Можно даже вполне себе архитектурный.

На мое нытье, как и ожидалось, внимания никто не обращает, и мы ходим по комнатам первого этажа, осматриваем и анализируем. Насколько же сильно Шон презирал отца, если позволил чуть ли не дворцу, в котором тот жил, прийти в такое состояние? Здесь ведь было очень уютно. Дом, настоящий дом, жилой, с пушистыми коврами и массивными креслами.

Однако, сдается мне, как только у Шона появилась возможность уехать из этого места и начать самостоятельную жизнь, это он и сделал, что с лихвой подтверждают размеры его нынешнего жилища. Интересно, каким на самом деле человеком был Бенжамин Картер? На одной из полок я вижу рамки для фотографий, туда и направляюсь. На стекле столько пыли, что не понять, кто изображен. Стираю ее рукавом и кривлюсь, потому что мне, как всегда, везет, и на снимке запечатлены Пани с Франсин. Я, конечно, все понимаю, но навряд ли весь дом Бенжамина Картера усеян ее фотками. Просто мое невезение носит кармический характер!

Шон иронию тоже оценивает. Хмыкнув, снимает с полки другую фотографию и протягивает мне. Я снова протираю стекло и обнаруживаю, что на ней вылитый Джастин, только чуть старше. Они с Бенжамином похожи как две капли воды, а вот Шону от отца не досталось, считай, ничего. Их роднит лишь одно: знакомый огонек в глазах, который появляется только когда мой ректор что-то замышляет. Значит ли это, что мужчина, именем которого назван наш университет, был тем еще интриганом? Полагаю, да, тем более что его лучший друг — Эмилио Юнт.