Вкус ранней клубники - Лариса Олеговна Шкатула
Мои опасения, что в последнее время он изменился далеко не в лучшую сторону, теперь получили ещё одно подтверждение. Но в то время, как я об этом размышляла, Артём просто схватил меня за плечи и потащил за собой. Возле нашей фуры он остановился, открыл дверцу и скомандовал:
– Полезай!
– Я не хочу, – с нажимом произнесла я.
– А я хочу!
Что же это происходит, люди! Похоже, мой муж принимает меня за плечевую, на отказ которой никто не обращает внимания. И с каких это пор его перестали интересовать мои желания?
Когда-то, шесть-семь лет назад бывший морпех Решетняк часто приставал ко мне с дурацкими вопросами, вроде: "Что ты будешь делать, если какой-нибудь хулиган схватит тебя за руки?" Или: "А что ты предпримешь, если серийный маньяк (это он насмотрелся боевиков!) станет тебя душить?" И тут же показывал, как уходить от таких захватов, попутно обездвиживая нападавшего.
Наверное, он просто скучал по своему военному прошлому и пытался вспомнить о нём хотя бы со мной. Я пыталась от этих занятий как-нибудь отбиться. Во время показа всяческих приемов боевого самбо после железных пальцев Артема на моих руках, плечах и даже шее оставались прямо-таки черные синяки, но когда я их демонстрировала, муж не обращал на мои жалобы ни малейшего внимания. Мол, это обычные издержки обучения.
Я не верила, что его уроки мне когда-нибудь пригодятся, а Артём даже обижался на мою непонятливость: бережёного бог бережёт! Знания за плечами не носить! И так далее. Наконец мой сенсэй угомонился, и я думала, что забыла его уроки. Оказывается, тело помнило.
Теперь, когда он как клещами вцепился в мои руки и продолжал тянуть меня к машине, я слегка присела и, вывернув руки, ушла от захвата.
– Неплохо! – цокнул языком муж.
И схватил меня каким-то уже другим приемом, блок против которого не захотел или забыл мне показать. Ах, какой я была дурой, когда отказывалась от его уроков! С непередаваемым удовольствием я кинула бы его через бедро, заломила руку на болячку и… надавала бы по физиономии от всей души!
Но поскольку я больше ничего из его приемов не знала, остался последний, мой и многих других женщин, выработанный в схватках с сильным полом приём. Я расслабилась, как бы не в силах больше сопротивляться, и, изловчившись, ударила его коленом в пах. Не так сильно – всё же своё! – но достаточно больно, чтобы он сразу выпустил меня из своих настойчивых объятий.
– Ты что, с ума сошла?
– Народное самбо. Женское, – ядовито пояснила я. – Очень помогает против суперменов и прочих пьяных аморальных личностей.
– Какая ты стала грубая, – вдруг печально сказал он.
Я онемела: чья бы корова мычала! Но тут же оборвала свой мысленный хохот: в словах Артёма звучала неприкрытая тоска.
– Ты действительно считаешь, что я огрубела? – всё-таки уточнила я.
Может, не стоило бы выяснять отношения после принятия спиртного, но мы и в трезвом виде давно не говорили по душам, так, может, я узнаю от супруга что-нибудь, о чём прежде не догадывалась?
– Считаю, – кивнул он. – Ты перестала быть Белкой Решетняк, моей женой и любимой женщиной, а стала Беллой, моей однофамилицей.
Ни фига себе! Я искала причину семейного разлада в Артёме, его предположительном увлечении другой женщиной, а он, оказывается, считал, что все дело во мне. Неужели я и вправду в чём-то виновата? Но в чём?
– Помнишь, в начале нашей семейной жизни я обидел тебя, а ты взяла и написала мне стихотворение. Ну тот, про душу? Теперь я то же самое мог бы сказать и тебе, – неожиданно трезвым голосом проговорил он. – Я сейчас вернусь.
Душа, как будто шарик надувной,
Проколотый невидимой иголкой.
Её всё меньше меж тобой и мной,
Зато всё больше разума и толка.
Артем ушёл, а я присела на ступеньку машины. Надо же, он помнил до сих пор мой неуклюжий стих!
Тогда я посчитала, что мой муж стал чересчур практичен. Мне так хотелось романтики, безумств, какой-то гусарской бесшабашности в его поступках. Но он твердил, что у нас двое детей, что нам не по семнадцать лет. Словом, наверное, думал, что ни к чему завоевывать то, что ему и так принадлежит.
Артем вернулся с сиденьем и стал его пристраивать на место.
– А Саша где?
– Он там и заснул. На брезенте. Не беспокойся, я накрыл его курткой.
Итак, между нами опять перемирие. Ровные, нейтральные отношения, которые я так ненавижу. Уж лучше ссора…
Артём приподнял меня на спальное место, а сам растянулся на сиденье и больше не делал никаких попыток не то, что притронуться ко мне, но даже и заговорить.
Меня его молчание обидело почему-то ещё больше, чем приставание. Неужели после десяти лет семейной жизни нам не о чем друг другу сказать? А ещё я почему-то чувствовала себя виноватой. Но в чём именно, не могла себе и представить.
Под утро я проснулась оттого, что где-то скулил щенок. Спросонья не сразу сообразила, что сплю в машине. Но тогда откуда щенок? Приблудился или его оставила какая-нибудь машина? Замёрз, наверное. Или проголодался.
Почувствовав, что заснуть мне больше не удастся, я решила на него посмотреть. Вдруг малыша чем-нибудь придавило? Я осторожно села на спальнике, прикидывая, как бы мне слезть так, чтобы не разбудить Артёма. Но он все равно проснулся, легко снял меня, поставил на землю и спросил:
– Проводить?
– Не надо. Я далеко не пойду.
Я пошла на звук, но оказалось, что это вовсе не щенок, а молоденькая девушка. Даже в сереющем полумраке раннего утра было видно, какая она грязная и неопрятная. Будто кукла Барби, которую вынули из мусорного контейнера. А запах немытого тела слышался уже на расстоянии трех шагов.
На вид ей казалось не больше шестнадцати. Откуда она взялась? И тут я вспомнила про плечевых, хотя нам были видны в свете костра лишь их силуэты. Наверное, девушка – одна из них?
– Что случилось, ты плачешь?
Она подняла на меня глаза, но не человека, а обиженного животного. Красивые, между прочим, глаза, хотя для человеческих в них недоставало разума. Скорее всего, девочка обучалась в классе коррекции, как это теперь называется. Классы так классифицируют по причине обучения в них детей с замедленным психическим развитием.
Так вот откуда черпает себе кадры древнейшая профессия – жриц любви, чьё место на обочинах дорог. Или такая, как она, явление нетипичное? Приблудившегося щенка я бы погладила, но прикоснуться к этой девочке почему-то не поднималась рука. Неужели Белла Решетняк ещё и брезгливо-жестокая?
Я всё же заставила себя коснуться её висящих как сосульки немытых волос, и плечевая, будто щенок, ткнулась мне в руку холодным носом. И эта замерзла. В одной-то майке и старых стоптанных кроссовках.
– Меня Эдик ударил, – доверчиво пояснила
