Вкус ранней клубники - Лариса Олеговна Шкатула
Он принес обычную паяльную лампу и сваренный из металлических прутьев треножник.
– Достижение! – громко фыркнул тут же появившийся Артём. Подумать только, я считала, что он куда-то ушёл, а он слышал и видел всё, что делалось возле меня. – Да ему сто лет в обед.
– Сто – не сто, а ты такой взять не догадался!
Да, старшой попал не в бровь, а в глаз. Какое там, догадался! Если уж на то пошло, этот "критик" и в моих сборах-то не участвовал. Разве прежде допустил бы он, чтобы я укладывала вещи без него, не проверив, взяла ли я всё необходимое. Для нас обоих. Прежде он всегда заботился обо мне. Наверное, даже больше, чем я сама.
Теперь же, что он мог знать, придя домой под утро? Принимал на дорожку с друзьями? Или с подругами? От этих мыслей во мне опять стала закипать злость. Зачем вообще я поехала с ним? Разве в народе не говорят, что разбитого не склеишь!
– У Саньки есть такая, – пробормотал между тем мой супруг и опять отошёл, чувствуя себя не в своей тарелке.
Пламя, вырвавшееся из паяльной лампы, взревело зверем, и довольный Палыч скомандовал:
– Тащите сковородку! Пять минут, и мясо будет готово.
Тут же за дело взялся кто-то из шоферов, а я с ножом в руке подошла к Люсе, чтобы помочь ей дорезать овощи. Впрочем, не только для этого. Некий вопрос вертелся у меня на языке.
– Как ты определила, что у шоферов тех машин женщины – плечевые? – спросила я у Люси.
Она взглянула на меня снисходительно.
– А разве ты не видела? Они перебегали из машины в машину голые. Думаешь, их жены стали бы так делать?
– Голые? Но зачем?
Я понимала, что выгляжу в глазах девушки наивной идиоткой, но мне уже было всё равно: я хотела ЗНАТЬ. С чем сталкиваются в рейсах шофёры-дальнобойщики.
– Чтобы времени не терять на переодевание, – однако терпеливо объяснила мне новая приятельница. – Они же, так сказать, на потоке. Шоферы домой. К женам торопятся. Рейс-то обратный!
– Наверное, ты не в первый раз едешь? – спросила я.
– Третий. Столько всего нагляделась, стыдно и рассказывать… А ты, конечно, в первый, – она посмотрела на меня в упор. – И ты – жена!
– Жена, – кивнула я, будто признаваясь в какой-то провинности. – А ты – нет?
– А я – любовница, – сказала Люся, но без злости и без ехидства, а скорее с грустью. – Женщина для души и тела, но не для паспорта.
"Зато я – женщина для паспорта, но не для души! – подумалось мне, как раз со злостью. – Так что неизвестно, кому из нас двоих хуже".
Вообще, зачем я задала Люсе свой дурацкий вопрос? Женщин – не жён всегда видно. Они в большинстве случаев и сами ведут себя так, что ещё больше подчеркивают разницу в положениях между ними и законными женами. Словно в соревновании участвуют с той, незримой, но законной. Словно хотят доказать всему свету, что уж они-то куда лучше: внимательней, находчивей, заботливей и так далее.
Но любовницы не в силах справиться с главным – своим раздражением от кажущейся им несправедливости жизни. Ведь они такие достойные, такие явно лучшие, но их избранник всё медлит, не спешит расстаться с законной женой. Всё кормит их обещаниями рассказать недостойной супруге о своей высокой и чистой любви…
– Знаешь, почему они называются "плечевые"? – вывела меня из задумчивости Люся.
– Знаю, – кивнула я.
Каждая из проституток работает на определенном отрезке дороги, на "плече". Отсюда и название. Только вот почему Люся всё возвращалась к вопросу об этих девках? Хотела меня уязвить? На что-то намекнуть?
Но напрасно, наверное, она ждала от меня дальнейших расспросов. Уж если я что-то узнаю о Тёмке, то не от неё. Я не имела что-то против этой симпатичной девушки, но мы с нею стояли по разные стороны баррикад. Я, по крайней мере, пока принадлежала к клану замужних женщин, жен шофёров-дальнобойщиков. И не им, тем что разок-другой съездили с своими женатыми товарищами в рейс, противопоставлять себя нам!
Что я гоню? Как говорит мой собственный сыночек, «мету пургу». Откуда во мне вдруг проклюнулись эти визгливые нотки?
Хорошо, что общими усилиями мы уже накрыли импровизированный стол, потому самокопание и обличение виновных временно отменялось.
Уютно скворчала сковорода с мясом. На захваченной кем-то из дома клеенке с веселыми "кухонными" узорами громоздились разносолы, собранные в дорогу все теми же женами. Некоторые водители, те, чья смена кончилась, позволили, как говорили сами, принять на грудь.
Мы быстро поужинали, но расходиться никто не хотел. У Люси оказался неплохой голос. Она охотно пела, а остальные ей негромко подпевали. С неба лился мягкий звёздный свет, а наших сердцах царила умиротворенность.
– Как хорошо, – мечтательно произнес один из наших водителей.
Но в это время оттуда, где возле костерка разместились водители двух чужих фур, донесся хриплый женский смех, перешедший в истерический хохот. В сочетании с окружающей темнотой он походил на аккомпанемент к американскому эротическому триллеру, этакий похотливый, зовущий.
В одно мгновение в нашей дружной компании что-то неуловимо изменилось. Мужчины, до того спокойно обсуждавшие свои шоферские проблемы, стали какими-то рассеянными и даже развязными. В анекдоты, до того вполне приличные, тут же проникла похабщина, а рассказчики их теперь явно поглядывали в ТУ сторону.
Шофер, чьей женщиной была Люся, нарочито медленно поднялся и потянул её за собой.
– Мы пойдём, пройдёмся, – пробормотал он неуклюже, и парочка растворилась в темноте.
– Думаю, мамочка, и нам с тобой пора, – вдруг сказал Артём.
Я не поверила своим ушам: когда прежде он звал меня "мамочкой", зная, что я терпеть не могу этого обращения.
Артём, насколько я знала, никогда раньше не пил в рейсе. Его напарники, когда со смехом, а когда и с раздражением рассказывали, что Решетняк всегда "выделывается". Начинает "втулять", что приедем домой, тогда и выпьем, а делать это в рейсе нет никакой необходимости.
Сегодня, однако, он выпил вместе с другими. По договоренности с Сашей он должен был вести машину во вторую очередь – товарищи решили отправляться в путь с рассветом. Но и теперь я украдкой проследила, что выпил он больше для виду, по крайней мере не столько, чтобы теперь изображать примерного товарища-шофера и этакого вальяжного отца семейства. Между нами давно уже нет таких приятельских отношений,
