Владимир Гурвич - И корабль тонет…

Теперь-то я уверен, что он понимал, что кризис вот-вот грянет. Он всегда умел заранее просчитывать такие вещи, у него на такие дела был прямо звериный нюх. Однажды он спас много моих денег от биржевого краха, вынул их с фондового рынка буквально за пару дней до того, как он обвалился. Но то было в другие времена, а сейчас его интересовало не спасение моих капиталов, а их уничтожение. Он задумал оставить меня ни с чем. До самого последнего времени я не подозревал, насколько этот человек был мстительным. И вот теперь он решил рассчитаться со мной за то, что я лишил его известности.

Я решил, что вы должны это знать: к нынешнему моменту я потерял половину своего состояния. И очень сильно опасаюсь, что самое худшее еще впереди. Этот парень выбрал для вложения самые рискованные, самые уязвимые активы. Когда рынок был на подъеме, они росли быстрей других, но когда он непрерывно валится, так как сейчас, они пикируют вниз с бешеной скоростью. У меня нет сомнений, что он заранее все спрогнозировал. А я ничего не могу сделать; если стану продавать эти активы, то это вызовет еще более стремительный обвал на них цен. И я потеряю еще больше. Мне остается только ждать, как сложится ситуация. Но по всем предсказаниям, дно еще не нащупано, до нее падать и падать. И что останется от моих денег, не представляю. Вернее, представляю, но думать об этом не хочется. Таков итог всего моего долгого и трудного пути. Ждать еще совсем недолго, все может произойти в любую секунду. Вот, собственно, и все, господа. Желаю всем удачи!

Шаповалов встал и какой-то непривычной для себя шаркающей походкой пошел к двери. Все молча проводили его глазами, как провожают покойника в последний путь. Никто не произнес ни слова.

— Все, кино кончилось!

— Почему вы так думаете?

— А я не думаю, я это чувствую всеми клетками моего тела. А их у меня совсем немало. Я самого начала подозревал, что добром эта затея не кончится. Эти чертовы толстосумы делают лишь то, что им выгодно, они нас используют до того момента, когда мы им нужны, а затем безжалостно выкидывают, как ненужную салфетку. И плевать им на все собственные обещания. Они же выше их, они выше всего! Ненавижу этих сволочей.

Суздальцев уже полчаса никак не мог остановиться, он бегал по каюте Ромова и постоянно что-то выкрикивал. Он сам пришел к нему с полупустой бутылкой в руках. Но эмоции так сильно переполняли продюсера, что даже изрядная доля алкоголя не в состоянии была его успокоить.

— Но может еще есть надежда? — вставил между выкриками Суздальцева реплику Ромов.

— Не будь идиотом, никаких надежд не осталось. Мы ни черта не получим. Ему не до нас, ты же слышал. Боже, сколько же времени без всякого толку мы тут все провели. Меня в Москве ждут важные дела, а я все бросил и плаваю тут, как последний болван. А что я буду делать, когда вернусь без денег. Как буду погашать долги? У тебя есть долги?

— Нет. Но и денег — тоже.

— Тебе лучше. А у меня денег нет, а долгов куча. Меня ждет банкротство. А то и хуже, придет судебный приступ и опишет все имущество. Вплоть до трусов. В чем я буду ходить? Шаронову повезло, Шаповалов перевел ему то, что обещал.

— Но мы даже не знаем, жив ли он?

Суздальцев остановился и внимательно взглянул на сценариста.

— Зато знаем, что мы оба живы.

— И что из этого?

— Если он не желает давать нам деньги, мы должны их взять сами.

— И каким же образом? Украсть у него деньги из кабинета. Но они же в сейфе, нам его не открыть.

— Сам знаю, — буркнул Суздальцев. — Есть у меня один план. Я в последние дни много думал, Ничего другого в голову не пришло. Значит, этот вариант единственный. А коли так, его надо осуществить.

— И что за план? — подозрительно посмотрел на него Ромов.

— План такой. — Суздальцев достал из кармана небольшой пистолет и положил на стол. — Взял на всякий случай из дома, вдруг пригодится. А теперь слушай. У старика баб было полно, а сына всего одного настрогал. Хотя отношения у них не очень, но все-таки наследник. А значит, он им дорожит. Мы берем в заложники Филиппа, садимся все вместе в шлюпку, требуем денег и отчаливаем.

— Но это безумие! Мы даже не знаем, куда плыть, где берег?

— Берег не далеко.

— Откуда вы знаете?

— Я сегодня подслушал разговор капитана со своим помощником. Мы примерно в тридцати милях от большого острова. Расстояние совсем небольшое. Дня за два можно преодолеть.

— Я на это не пойду.

— Дурак! — схватил Суздальцев Ромова за руку. — Раскинь мозгами. Другого способа заработать крупную сумму у тебя не будет. Ты бездарь, ты никогда не напишешь хорошего сценария. Хочешь всю жизнь провести в нищете. Если все сделать по-умному, опасность минимальная. Зато уплывем отсюда с миллионом.

— С миллионом? — изумился Ромов.

— Меньше требовать не стоит. Докажи, что ты мужчина, а не хлюпик. Или тебе нравится твоя жизнь?

— Нет.

— Один раз у тебя не получилось, получится во второй. Я уверен. Соглашайся. Будешь всю жизнь меня благодарить.

— Я согласен.

— Знаешь, а я даже рад, что так все получается.

— Чему ты рад? — не поняла Марина.

— Тому, что отец больше не такой богатый.

— И что в этом хорошего?

— Он больше не будет так себя вести, станет более человечным. Даже когда я был совсем маленьким, то уже чувствовал, как что-то с ним не в порядке. А когда повзрослел понял, что все дело в деньгах, они застилают ему и ум, и чувства. Мама умерла, потому что не могла перенести этот ужас.

— Ты мне никогда не рассказывал, что случилось с твоей матерью?

Филипп посмотрел на Марину.

— Ты хочешь это знать?

— Если воспоминания приносят тебе сильную боль, то не надо.

— Сначала, да, приносили, но теперь я немного успокоился. Не знаю, почему, но она очень любила отца, считала его необычным человеком. Но он уделял ей мало внимания, я точно знаю, изменял с другими женщинами, занимался бизнесом. Она это все видела и сильно страдала. Она была из тех, кого называют однолюбами. Мне кажется, что я тоже в нее пошел. — Филипп замолчал. — По крайней мере, если я привяжусь к человеку, то это надолго.

— Я это уже поняла, — негромко произнесла Марина. — А что было дальше?

— Настало время, когда они почти перестали общаться. Это началось тогда, когда отец приобрел эту чертову яхту. Почти все время он плавал на ней. А мама оставалась в нашем доме. А на этой яхте непременно находилась очередная папина фаворитки. Думаешь, Алла первая?

— Не думаю.

— Я и половины их не знаю. Зато я много раз заставал маму в слезах. А однажды я нашел ее в бассейне. Она утонула.