Владимир Гурвич - И корабль тонет…

— Я все для вас сделаю, все, что попросите. Только спасите.

— Алла, я постараюсь сделать все, что смогу для вашего спасения без всяких жертв с вашей стороны. Мне ничего не надо.

Алла резко отодвинулась от него.

— Тогда зачем вы плывете? — подозрительно посмотрела она на Шаронова.

— Так ли это для вас важно. Мы плывем вместе, вот собственно и все. И ничего от вас я не требую. — Шаронов поднялся с пола. — У нас в запасе мало времени. А я еще тоже не собирался. Еще раз подумайте что взять. В таком походе каждая вещь может стать решающей.

Отплытие было назначено на четыре часа дня. Каким-то образом об этом узнали все пассажиры яхты. Для всех это стало настоящим шоком.

Филипп бросился к отцу.

— Это правда? — спросил он.

— Что правда? — невозмутимо переспросил Шаповалов.

— Что ты отправляешь в лодке Аллу и Шаронова.

— Да. А тебе что-то не нравится?

— Но ведь они могут погибнуть.

— Все люди смертны. Ты знаешь, сколько раз я мог погибнуть в своей жизни? Как минимум раза три. Не понимаю, что тебя так беспокоит?

— Меня не беспокоит, меня возмущает твой поступок.

— Но почему, мой мальчик. Разве Алла не заслужила наказания? А что касается ее спутника, то он добровольно выразил желание к ней присоединиться. За это я ему перечисляю его гонорар. И он поможет больному сыну. Так что Шаронов и, как я думаю, его жена, вполне довольны таким решением. Видишь, у тебя нет причины для возмущения. Наоборот, я даже проявил гуманизм. Если Алла спасется, то освободится от наказания за свой поступок.

— А если нет?

— Значит, такова воля небес.

— Ты мог просто ее отпустить на все четыре стороны.

— Она не заслужила такого снисхождения. И тебе не советую так поступать. Мой опыт учит: это никогда не заканчивается хорошо. Люди отнюдь не проникаются за это благодарностью, гораздо чаще их охватывает желание отомстить. Тебе это важно знать, так как подобные ошибки крайне опасны.

— Я никогда не стану так поступать, — заверил Филипп.

— Что ж, это твое право, но, боюсь, когда-нибудь ты вспомнишь наш разговор. И мое предостережение. Если ты думаешь, что люди понимают язык доброты, то это самое большое твое заблуждение. Однажды один человек в тюрьме сказал мне, что ни одно благодеяние не остается безнаказанным. Тогда я не слишком ему поверил, но потом много раз убеждался в его правоте. Давай на этом закончим. Я вижу, что сейчас ты все равно меня не поймешь.

Когда Суздальцев узнал об этой новости, у него возникло ощущение, что кто-то ударил его со всего размаха в пах. Он даже на миг согнулся пополам, как при сильной боли. Ему уже некоторое время не нравилось поведение Шаповалова, а тут он такое отчебучил. И главное не понятно, что все это значит? Ясно, как день, без Шаронова проект обречен на неуспех. А он отправляет его в открытый океан.

То, что Шаронов принял такое решение, его нисколько не удивляет, он был всегда не от мира сего. Жил по каким-то своим правилам, никогда нельзя было твердо знать, что он еще выкинет. Но Шаповалов ему как раз казался совершенно предсказуемым. Да, за свою жизнь он совершил немало удивительных, даже неожиданных поступков. Но по большому счету все они укладывались в некие рамки, преследовали четкие цели. До самого последнего времени. Но если все сорвется, то он, Суздальцев окажется в очень непростом положении. Если не сказать в отчаянном. Что же ему делать, черт возьми? Пока не поздно, надо идти к этому чертову миллиардеру. Если есть шанс остановить эту глупость, надо им воспользоваться. А дальше хоть трава не расти.

Суздальцев сразу почувствовал, что Шаповалов совсем ему не рад. Обычно он сразу предлагал что-нибудь выпить, но сейчас даже не подумал сделать это. Впрочем, продюсеру было сейчас не до выпивки.

— Вижу, ты уже слышал, — проворчал Шаповалов.

— Слышал. И я в ужасе.

— Что так?

— Вы еще спрашиваете. Что мы будем делать без Шаронова?

Шаповалов не отвечал. Он развалился на диване какой-то безразличный ко всему. И у Суздальцева возникло ощущение, что тому все равно, что происходит вокруг. Хоть мир сейчас расколется пополам.

— Что тебя так беспокоит? — вдруг без всякой интонации поинтересовался Шаповалов.

— Вы еще спрашиваете? — возмутился Суздальцев. — Если Шаронова не будет, кто напишет сценарий.

— А для чего второй сценарист, ты же сам его привел.

— Это был запасной вариант, на крайний случай.

— Вот он и пришел крайний случай. Видишь, как ты разумно поступил. — Глаза Шаповалова насмешливо блеснули, но тут же потухли.

— Да, конечно, но этот крайний случай мы сами создаем.

— Я создаю, — скорректировал Шаповалов. — Не забывайся.

— Да, конечно. Но я не понимаю, зачем подкапываться под собственный проект.

— И не поймешь.

— Если вы не объясните.

— А зачем тебе мои объяснения. Я все равно своего решения не изменю. Тебе остается его только принять.

— Но это безумие!

— Все в этом мире безумие. Или ты еще на сей счет не уразумел?

— Уразумел. Но зачем его увеличивать?

— А может, мой проект как раз и работал на его увеличение.

— Это был хороший, интересный проект.

— Ты так считаешь искренне?

— Разумеется.

— Врешь ты все. Кроме денег тут никого и ничего не интересует. Кому нужна моя жизнь.

— Она очень поучительна. Миллионы людей будут смотреть этот фильм.

— Да, фильм… — протянул Шаповалов и посмотрел на часы. — Уже совсем скоро отплытие.

— Умоляю, остановите это безумство. Пусть Алла плывет одна.

— И тебе ее не жалко?

— Она заслужила наказание.

— Интересно, ты с ней спал?

— Как можно! Я же знал, что эта ваша женщина.

— Можно подумать, что тебя это бы остановило.

— Я знаю законы гостеприимства.

Шаповалов как-то безразлично махнул рукой.

— Плевать тебе на все в мире законы гостеприимства. — Теперь в глазах Шаповалова зажегся интерес. — Ладно, уж скажи, трахал ее или нет? Мы с ней этим делом тут почти не занимались, а она без этого жить не может.

— Чем хотите, клянусь, у нас абсолютно ничего не было.

— Жаль. Если бы трахал, было бы интересней. А с кем-нибудь трахался?

— Да с кем же еще тут трахаться?

— Прав, выбор не велик. Остается Марина.

— Ничего не было и с ней.

— Как же ты без женщин? Я ладно, уже не молодой. А ты в самом сочном возрасте.

— Терплю.

— Смотри-ка, какой терпеливый.

— Георгий Артемьевич, последний раз прошу, не отпускайте Шаронова.

— Все, разговор окончен, — жестко проговорил Шаповалов. — Они отплывают. У тебя есть еще возможность помахать им ручкой. Идем на палубу. Зрелище обещает быть трогательным. Как кинематографист ты должен его оценить.