Владимир Гурвич - И корабль тонет…

Прошло уже минут пять, а ничего не менялось. Шаронов все также сидел неподвижно, словно изваяние. Терпеть эту пытку у Аллы не было больше сил.

— Мы так и дальше будем молча сидеть? — От охватившего ее раздражения ее слова прозвучали довольно грубо.

Шаронов словно бы очнулся.

— Да, тут вы правы, сидеть в такой ситуации бессмысленно. Чего бы вы ни натворили, он не имеет права так поступать с вами.

— Об этом я и говорю! — обрадовалась Алла.

— Но что я могу сделать?

— Я не знаю, — растерянно пробормотала Алла. — Я умоляю, помогите мне.

— Но как?

— Но вы же мужчина, вы глава целого движения. Вы просто обязаны помогать людям.

— Ваши представления о нашем движении несколько отвлечены. Мы не ставим задачу помогать преступникам избегать наказания.

— Но разве я преступник?

— А как это еще можно назвать.

Алла почувствовала отчаяние, рушилась ее последняя надежда хоть на какой-то благоприятный исход. В таком случае, какой смысл ей его щадить, она выскажет ему все, что думает о нем.

— Я вижу, вы из тех, кто много говорит о спасение человечества, но не хочет и пальцем пошевелить для спасения одного человека. Чего тогда стоят все ваши проповеди. Вы обыкновенный лгун. Не случайно, я всегда терпеть не могла ходить в церковь, никогда не верила священникам. Они произносят много красивых фраз, но это не более чем упаковка, а внутри нее ничего нет. И вы такой же, как и они, много говорите, но ничего не делаете.

Алла вскочила с кресла и устремилась к двери.

— Постойте! — крикнул Шаронов.

Алла на всем ходу остановилась и с вновь обретенной надеждой посмотрела на него.

— Я поговорю с Шаповаловым. Но при одном условии, если вы разрешите пересказать наш разговор моей жене.

Алла стояла в нерешительности. Эта женщина никакой симпатии в ней не возбуждала. И ей не хотелось, чтобы она узнала бы обо всем. Но и выхода другого у нее нет.

— Хорошо, делайте, как знаете. Но нужно с ним поговорить, как можно скорей. Он в любую минуту может отдать приказ спустить меня в лодке.

— Обещаю вам, что постараюсь поговорить с ним как можно быстрей.

— Даже не представляете, как я вам благодарна.

— Дело не в вашей благодарности, я это делаю не ради нее.

— Я понимаю. И все же, — пробормотала Алла, — я вам очень признательна. Люди так равнодушны друг к другу, убивать будут, никто не поможет. Так грабители убили мою подругу, днем в парке, было много народа. Она кричала, но никто не помог. А когда прибежали полицейские, она была мертва.

— Так бывает, — согласился он. — Мы все заложники эгоизма.

— Я буду с нетерпением ждать от вас известий, — сказала Алла, выходя из каюты.

Ольга Анатольевна стремительно ходила по каюте.

— Ты, в самом деле, намерен ей помочь?

— Она поступила ужасно. Но и смотреть, как ее отправят одну в лодке в открытый океан, не могу. Она не заслужила такого наказания?

— А какого она заслужила?

— Не знаю, это не мне решать. Но и не ему. Он считает себя тут Богом, которому все дозволено. Но в том-то и дело, что Бог так отнюдь не считает, он строго следует собственным установленным правилам и законам. И ненавидит произвол.

— Ты прямо вещаешь, как его пресс-секретарь, — засмеялась она. — Не уверена, что Бог во всем бы с тобой согласился.

— Пусть так, но даже если Бог допускает не справедливость, мы должны исправлять его ошибки. Как знать, может быть, именно ради этого Он нас и создал.

Теперь Ольга Анатольевна уже внимательно и без улыбки посмотрела на мужа.

— Не много ли ты на себя берешь? Ты ведь даже отказался от руководства движением.

— Причем тут это. Мой отказ не изменил мое отношение к жизни. Я собираюсь делать то же самое, что и делал, только другими средствами.

— И все же я бы не стала вмешиваться в это дело. Хотя бы из-за сына. Надеюсь, даже, несмотря на свои принципы, он для тебя важней, чем экс-любовница Шаповалова.

— Вопрос не в ней, а во всем том, что тут происходит.

— А что тут происходит?

— Мы все на яхте, попали в полную зависимость от одного человека. Причем, далеко не самого лучшего. Он воспринимает нас в качество своих заложников.

— У каждого на то были свои основания стать на какое-то время его заложником. Мы с тобой пошли на это сознательно с единственной целью помочь сыну. Ради этого я готова и не на такое.

— Я — тоже. Но не это не отменяет всего остального. Предлагаешь безучастно смотреть, как он будет творить произвол?

— В любом случае она заслужила наказание.

— Наказания, но не произвол.

— Еще совсем недавно, ты не был таким упрямым.

— Мне самому так кажется, что я был немного другим. Но что-то во мне сдвинулось за время этой поездки.

— Делай, как знаешь, но с одним условием.

— Каким? — пристально взглянул Шаронов на жену.

— Ты не должен навредить сыну.

— Хорошо, я буду исходить из этого принципа.

— О чем, о чем хотите со мной поговорить?

— Об Алле.

— Об Алле? А какое вам, собственно, до нее дело. Это моя женщина. А у вас, если я ничего не путаю, есть своя женщина. И она плывет вместе с вами. Не много ли вам нужно женщин, дорогой?

— Алла приходила ко мне и все рассказала.

Шаповалов подозрительно взглянула на Шаронова.

— Что рассказала вам это сучка?

— Про историю с Мариной. И про ваше решение отправить ее одну в лодке.

Шаповалов молчал и смотрел куда-то мимо Шаронова.

— Не думал, что она пойдет кому-то жаловаться, — вдруг пробормотал он.

— Она не жаловалась, она просила защиты.

— У вас?

— Раз пришла ко мне, следовательно, у меня.

— И вы пришли ее защищать?

— Не совсем.

— Так в чем смысл вашего визита? — удивился Шаповалов.

— Я обязан заявить, что вы не имеете права так поступать. Никто не давал вам право судить людей.

— А я не привык дожидаться, когда мне что-то дадут, включая права. Я всегда их брал сам.

— И потому уверены, что можете распоряжаться чужими судьбами, как собственным банковским счетом.

— Вы забыли, что она преступница.

— Я все хорошо помню, но не вам выносить приговор.

— На этом судне пока хозяин я. И все, кто тут плывет, в полном моем распоряжении. Включая и вас, Андрей Васильевич. Советую, не забывать об этом ни минуты.

— Я не ваш раб.

— А это с какой стороны посмотреть, — засмеялся Шаповалов. — Какие у вас есть возможности мне противостоять. Никаких. Экипаж выполнит любой мой приказ. Для этого я ему достаточно плачу.

— Вы мне отвратительны. Больше всего ненавижу тех, кому доставляет радость насилие над личностью.