Фред Стюарт - Титан
Наверху рвались бомбы, стучали зенитки ПВО. Ник стал пробираться к ней сквозь толпу.
— Не будете возражать, если этот налет вместе с вами переждет одинокий американец? — спросил он.
— Не буду. Вы были на коктейле, не так ли?
— Верно. Меня зовут Ник Флеминг.
Она изумленно взглянула на него.
— Уж не тот ли Ник Флеминг, — заговорила она, — который является королем оружия?
— Человек никогда не поспевает за своей славой.
— Вот это здорово! Мне еще не доводилось встречаться с американскими миллионерами. Скажите, приятно быть таким богатым?
Он улыбнулся ее откровенности:
— Приятно, но не в день уплаты налогов.
— Хорошо бы денек побыть богачкой! Больше мне все равно совесть не позволит. Но в тот день я непременно сходила бы в «Гарродс» и купила бы все, что там на виду. Затем я пошла бы в «Фортнум» и купила бы весь их шоколад. И ела бы до тех пор, пока не лопнула!
— Насколько я понял, вы любите шоколад?
— Обожаю! Остается только удивляться тому, что я не чешусь и не толстею. Кстати, меня зовут Маргарет Кингсли. Я работаю в военном министерстве секретарем генерал-майора Фарнли.
— Ах да, я встречался с ним. Ничего, по-моему.
— Он милашка, только слишком много курит! Я ему говорила, что в конце концов это сведет его в могилу, но он не слушает.
— Могу себе представить. Думаю, вы не откажетесь пообедать со мной в «Кларидже»? Когда кончится налет.
Выражение ее лица чуть похолодело.
— О, начинается, — вздохнула она. — Вы, американцы, все такие хищники. Прямо как в ваших фильмах. Я думаю, вы должны знать, мистер Флеминг, что я состою в очень счастливом браке, мой муж лейтенант королевского флота, и я не хочу, чтобы ему кто-нибудь рассказывал о том, что видел меня в роскошном ресторане в обществе лихого американского миллионера. Так что благодарю вас, мистер Флеминг. А что касается обеда, то у меня дома есть остатки пирога с почками. Очень даже неплохо. И бифштекса никакого не надо.
— Не хотел показаться вам хищником. Между прочим, я тоже состою в очень счастливом браке. Просто… — он пожал плечами, — мне стало одиноко.
Прямо над их головами раздался мощный взрыв. Освещение в бомбоубежище на секунду поблекло. С потолка посыпалась штукатурка. Сильно побледневшая Маргарет посмотрела вверх.
— Эта едва не скатилась к нам, — прошептала она. — Не хочется об этом думать, но Гитлер бомбит нас все сильнее.
— Мне нравится ваш пирог с почками, — заметил он. — И не надо никакого бифштекса.
Она обеспокоенно посмотрела на него:
— Нет, я серьезно… Надеюсь, вы не станете…
Он улыбнулся.
— Против дружбы не будете возражать? — спросил он.
Она пристально взглянула ему в глаза, медля с ответом.
— У меня дома беспорядок, — сказала она. — Но даже уборка мало что изменит к лучшему. Не хочу, чтобы миллионер еще воротил от меня нос. Надеюсь, у вас нет аллергии на кошек? Я не стану выгонять Мейбл на лестничную площадку из-за мужчины. Тем более короля оружия.
— Вы почему-то упорно упрекаете меня за мое богатство.
Она рассмеялась:
— А как же мне этого не делать, ведь я убежденная социалистка!
Он удивился:
— О, в таком случае, может быть…
— Нет уж! — прервала она его. — Вы уже не можете отвернуть в сторону! Я собираюсь затащить вас в свою мрачную рабочую трущобу, запихнуть в рот вонючую рабочую пищу и прочитать несколько лекций, до одурения скучных, о пороках капитализма!
«Боже правый! — подумал он. — Во что я лезу?»
Нику Флемингу никогда даже и в голову не приходило, что социалистки могут быть сексуальными.
Она жила в Эрл Корт, а ее квартира вовсе не была ни мрачной, ни трущобной. Она располагалась на втором этаже краснокирпичного здания, которому Ник про себя дал лет пятьдесят-шестьдесят. Над крыльцом тяжелыми викторианскими буквами было выведено: «ДОМА ЧЭТАМА». Маргарет задернула светомаскировочные шторы и включила свет. Ник обнаружил, что находится в комнате с высоким потолком. Конечно, богатая леди только презрительно фыркнула бы, оглядевшись вокруг, но Ник нашел комнату удобной и милой.
— А вот и моя Мейбл! — радостно воскликнула Маргарет. Ник увидел зловещего вида черную кошку, которая громко мяукнула и бросилась на руки своей хозяйке. — Ну разве она не красавица? Вам лучше быть с ней повежливей. Если вы не понравитесь моей Мейбл, она может навести на вас порчу! Мейбл, это мистер Флеминг. Скажи ему: «Здравствуйте». Ну?
Мейбл зашипела. Ник стал оглядываться вокруг. Комната была заставлена старинной, но не богатой мебелью, включая просиженный плюшевый диван, на котором в беспорядке были разбросаны журналы и книги. Стены были оклеены дешевыми розовыми обоями, правда, сильно запачканными, но вообще-то веселыми. В углу комнаты стояло старое пианино, заваленное нотами. В рамке висела фотография, на которой был изображен молодой человек в морской форме.
— Это мой Джонни, — сказала она, выпустив из рук кошку. — Дух захватывает, как красив! Я познакомилась с ним в прошлом году в школе экономики на лекции по истории профсоюзов. И сразу влюбилась! Он служит на миноносце, но точно не знаю где.
— Сколько времени вы за ним замужем?
— Два месяца, — небрежно ответила она. — Как вы сами видите, я безнадежная домохозяйка. Мой отец был приходским священником в Линкольншире. Он, как и мать, любил порядок в доме. У нас каждая вещь имела свое определенное место. А эта отвратительная неразбериха — мой протест. И еще социализм. Хотите выпить? У меня есть немного итальянского красного, которое полезно для кишечника.
— Неплохо бы.
Он провожал ее взглядом, когда она ушла в крохотную кухню. «Выпью немного и отчалю, — думал он. — Она восхитительная, но такая же чокнутая, как и ее квартира».
Она вернулась с бутылкой и двумя бокалами.
— Мне ужасно понравился сегодняшний коктейль, а вам? — спросила она, разливая вино. — И Гитлеру непременно нужно было испортить все своими проклятыми бомбами! Это же надо! Выпьем. — Она подняла свой бокал, пригубила и поморщилась. — О Боже, какое отвратительное! Пахнет овчиной! — Она плюхнулась в пухлое и протершееся кресло. — А где ваша жена?
— За городом. Ее родители отдали свой дом в распоряжение правительства, там устроили сиротский приют, и Эдвина подрядилась быть воспитательницей. Дети-сироты.
— Да… Ваша жена выбрала доброе дело. Нам всем надо за что-нибудь энергично браться. — Она опять задумалась, потом сказала: — Я когда сейчас заходила на кухню, глянула на пирог. Ну… словом, он немного устарел. Я даже, наверное, не осмелюсь предложить его Мейбл. Вы уж меня простите.
«Слава Богу!» — подумал он.
— Конечно. Я поем в отеле.
— Я могу сделать омлет! Я умею готовить отличные омлеты!
— Нет, не надо. Я только допью вино и пойду в отель.
Она рассмеялась, поднимаясь с кресла:
— Бедняжка! Я затащила вас в Эрл Корт, а с обедом обманула! Я сделаю омлет в одну минуту! И раз уж я оказалась такой плохой хозяйкой, я сегодня ни слова не скажу вам о капитализме!
— Значит, вечер продолжается?
— Подготовьте пока стол. — Она показала на круглый деревянный стол, стоявший у затемненного окна. — Скиньте все эти журналы на диван.
Она опять ушла в кухню.
Ник стал собирать журналы. Он заметил, что почти все они музыкальные.
— Вы увлекаетесь музыкой? — громко спросил он, бросая журналы на диван.
— Обожаю! Когда я была девчонкой, то мечтала стать концертирующей пианисткой. Мечтала играть великие вещи в Альберт-холле, представляете? Гром аплодисментов и прочие романтические бредни.
— Ну так что же случилось?
Она показалась в дверях комнаты с двумя фарфоровыми тарелками в руках.
— Оказалось, что у меня никудышная память. То есть на самом деле никудышная! Я играю для людей, а ноты забываю. Так что — прощайте шумные концерты! Вот тарелки.
Омлет и в самом деле получился отменный, намеренно недожаренный, как говорят французы — «слюнявый». Во время еды она щебетала без умолку, задавая ему интересные вопросы об Америке, постоянно улыбаясь. Она оказалась удивительной болтуньей, которую интересовало буквально все. Она отличалась от большинства женщин тем, что мало придавала значения таким понятиям, как замужество, домашнее хозяйство и так далее в том же роде. Он никогда еще не встречался с такой женщиной, и разговаривать с ней ему было очень приятно.
Когда они покончили с вином и омлетом, он попросил:
— Сыграйте мне что-нибудь.
— Вам нравится музыка?
— Я мало что понимаю в хорошей музыке, но вас послушаю с удовольствием.
Она немного подумала, затем поднялась и прошла к пианино.
— Это будет что-нибудь тихое. Миссис Кларк, моя хозяйка, живет внизу и не любит музыки после девяти вечера. Я знаю 13-ю мазурку. По-моему, это одна из самых романтических вещей у Шопена, и так же красива, как ноктюрны.
