Мор Йокаи - Золотой человек
- Гм... А как вы полагаете, господин Леветинцский, что именно мне угодно?
-Откуда мне знать?
- Зато я знаю, что вам угодно.
- Мне?
- Разве вы не желаете кое-что от меня услышать?
- Что? - жарким шепотом выдохнул Михай; он плотно притворил дверь, не сводя широко раскрытых глаз с лица Атали.
- Что вам было бы желательно от меня узнать, господин Леветинцский? - проговорила прекрасная дева, по-прежнему улыбаясь. - Неужели так трудно догадаться! Сколько лет уже я нахожусь в вашем доме?
- В моем доме?
- Ну конечно! С тех пор как он стал вашим. Так вот: я здесь целых шесть лет. Каждый год я была свидетельницей вашего возвращения домой и каждый год видела на вашем лице иное выражение. В первый год на вашем лице читалась мучительная ревность, затем - легкомысленная веселость, еще через год - притворное спокойствие, а как-то раз я видела даже банальную филистерскую деловитость. Было над чем поломать голову! Год назад я решила было, что этой невеселой игре пришел конец, и это напугало меня. Тогда вы часто сидели, уставясь перед собой в пустоту с таким видом, будто воззрились на дно собственной могилы. А ведь вам прекрасно известно, что никто на всем белом свете не молится так горячо о вашем здравии, как я!
Михай нахмурился при этих словах, но Атали, похоже, прочла его мысли.
- Да=да! = страстно повторила она. - Если есть на свете человек, любящий вас, то даже он не может столь искренне желать вам долгих лет жизни. А сейчас я вновь ловлю у вас тот же взгляд, что и в первый год. Он-то и есть истинный. Вам ведь хотелось бы кое-что узнать о Тимее, не правда ли?
- Вам что-то известно? - нетерпеливо спросил Тимар и спиною заслонил дверь, словно желая удержать Атали в плену.
Атали насмешливо рассмеялась: ведь это Михай был ее пленником.
- Многое, - ответила она. - Можно сказать: все.
- Все?
- Да. Во всяком случае достаточно, чтобы обречь на вечные муки всех нас троих: меня, вас и ее!
Кровь вскипела в жилах Михая.
- И вы расскажете мне все, что знаете?
- За тем я сюда и пришла. Но прежде прошу вас выслушать меня спокойно, так же как и я спокойно буду говорить вам такое, от чего впору сойти с ума, если уж не умереть на месте.
- Прошу ас, говорите. Но прежде лишь одно слово: Тимея не верна?
- Да.
- Ах!
- Еще раз повторяю: да! И вы сможете сами в том убедиться воочию.
Все благородные чувства взбунтовались в душе Тимара против этого чудовищного подозрения.
- Барышня, подумайте, что вы говорите!
- Я перечислю только факты, а если вы после этого хотите убедиться, то можете все увидеть вами. И тогда вам придется обвинить во лжи собственные глаза и уши, посмевшие очернить святой образ.
- Я готов вас выслушать, хотя и не верю.
- А я все равно скажу. Ваша святая икона все же сошла с алтаря на грешную землю, чтобы послушать городские пересуды, суть которых в том, что небезызвестный бравый майор дрался из-за нее на дуэли с каким-то заезжим офицером и жестоко ранил того в голову, так что даже сабля переломилась от удара. Наша святоша выслушала эту историю от госпожи Зофии, и глаза ее наполнились слезами. Каково? Да вы еретик, если не верите, будто святая икона способна лить слезы! Во всяком случае факт, что госпожа Зофия на другой день рассказала об этом бравому майору. Госпожу Зофию хлебом не корми, только дай ей возможность сплетничать, строить козни да кляузы разводить. Для нее наипервейшая радость тайком свести любящие сердца, перессорить благополучную семью, устроить чье-нибудь счастье за счет несчастья другого человека, выведать чужие секреты и затем терзать доверчивого простака угрозами выдать их... Уж мне ли ее не знать? Ведь госпожа Зофия - моя мать.
Произнося слово "мать", Атали отерла губы, словно хотела избавиться от какого-то горького привкуса.
- Старая сводня доставила шкатулку с запиской от майора.
- Что было в шкатулке?
- Для вас гораздо важнее узнать, что было в записке. В шкатулке лежал обломок сабли с рукоятью, - той самой сабли, которую майор сломал на дуэли. Это подарок на память.
- Ну что ж, - проговорил Михай, стараясь казаться спокойным, - ничего плохого в этом не вижу.
- Я тоже. А что скажете о записке?
- Вы читали ее?
- Нет. Но ее содержание мне известно.
- Откуда?
- Святая дева ответила на эту записку, а ответ передала также через госпожу Зофию.
- Возможно, это был отказ.
- Нет, это бы не отказ. Госпожа Зофия от меня ничего не скрывает, отлично зная, что своими россказнями доставляет мне адские муки. И потом, она ведь мне не служанка, а всего лишь мать. Прислуживать она обязана святой госпоже, а мне, такой же прислуге, как и она сама, вольна доносить всякие сплетни о хозяйке. В людской не существует деления на матерей и дочерей, там все мы равны: слуги - н народ завистливый, охочий до сплетен, не щадящий своих господ. А вам, сударь, не совестно шептаться с прислугой?
- Продолжайте!
- Что ж, продолжу, тем более что история еще не окончена. Ответное письмо майору было написано не на розовой бумаге и не благоухало духами. Писали его здесь за вашим собственным столом, скрепили вашей же печатью, и оно вполне могло бы содержать категорический и безоговорочный отказ домогающемуся ее расположения воздыхателю и просителю. Но отказа не было.
- Кто это может знать?
- Госпожа Зофия и я, а вы будете третий... Как вас угораздило объявиться столь некстати и в такую неподходящую погоду? На Дунае бог знает что творится, льдины громоздятся одна на другую; тут, думается, ни одна живая душа не рискнет перебраться с берега а берег. Казалось, в такой день город надежно отрезан от всего мира, так что никакому ревнивцу сюда не проникнуть. Как же вам это удалось?
- Не томите, Атали!
- Разве вы не заметили, как растерялась эта святая при вашем неожиданном возвращении? Разве не почувствовали, как дрогнула ее рука в вашей руке? Вы явились на редкость некстати, сударь! Госпоже Зофии снова пришлось идти к майору с коротким посланием: "Сегодня невозможно".
Лицо Тимара исказилось гримасой страха и гнева. Подавленный тяжелой вестью, он рухнул в кресло со словами:
- Я вам не верю.
- И не надо, - пожав плечами, ответила Атали. - Но я могу дать вам дурной совет, чтобы вы убедились воочию: сегодня невозможно, поскольку вы возвратились, но можно будет завтра, если вы вновь покиньте дом. Вы ведь каждый год ездите на Балатон, когда озеро замерзает и начинается подледный лов. Это и в самом деле занятный спорт. Отчего бы вам не объявить завтра: "ока держаться холода, съезжу-ка я, пожалуй, в Фюред, проверю, как поживают балатонские осетры"? А после того спрячьтесь у себя в доме на улице Рац и ждите, когда вам стукнут в окошко и скажут: "Пора!" Тогда можете вернуться сюда.
- Мне пойти на такое? - ужаснулся Тимар.
Атали смерила его презрительным взглядом.
- А я-то думала, вы мужчина! Я думала, что достаточно вам услышать: сегодня к вам в дом явится человек. Которого любит ваша жена, которого она предпочла вам, ради которого опозорила вас, - вы схватите первое попавшееся оружие убьете его, не разбирая, кто он таков, будь он хоть брат родной! Значит, я обманулась в вас. Вы испугались моих слов. Простите, что вмешалась не в свои дела. Впредь этого не повторится. Прошу вас, не выдавайте меня госпоже. Больше вы от меня слова худого о ней не услышите, да и сейчас я напрасно оговорила. Ее. Все это ложь. Она верна вам.
Выражение лица Атали вдруг сделалось таким покорным, а тон настолько молящим. Что Тимар засомневался: может, и впрямь она сочинила все это. Но едва в нем затеплилась искра надежды, как Атали, рассмеявшись, бросила ему в лицо:
- Вы - трус!
И повернула к двери. Михай бросился ей вслед и схватил ее за руку.
- Останьтесь! Я послушаюсь вашего совета и все сделаю так, как вы скажете.
- Тогда слушайте внимательно. - Атали склонилась к Михаю так близко, что грудь ее касалась его плеча, он ощутил на лице ее жаркое дыхание. Увидев их издали, можно было подумать, будто это секретничают влюбленные.
Но Атали шептала Тимару отнюдь не любовные слова.
- Когда мой отец строил этот дом, комната, где теперь спит Тимея, предназначалась для гостей. Кто обычно гостил у господина Бразовича? Разная торговая братия, деловые партнеры, заводчики. В стене той комнаты со стороны лестницы есть ниша: винтовая лестница делает там плавный поворот, а внутренняя стена образует угол. В эту нишу можно проникнуть из коридора. Тайник замаскирован стенным шкафом, где хранится старая, разрозненная посуда. Шкаф этот редко открывается, но даже если бы он всегда стоял с распахнутой дверцей, никому бы и в голову не пришло крутить винты под полками. А между тем средний винт третьей полки легко вынимается. Но даже если и вынуть винт ненароком, о тайнике все равно не догадаешься - обычный гвоздь, не более того. Необходимо иметь особый ключ; он вставляется вместо винта, и, если нажать на головку ключа, из него выскакивает бородка. Дальше все просто; один поворот ключа - и весь шкаф бесшумно отодвигается, открывая доступ к тайнику, свет и воздух туда поступают через вытяжную трубу, выходящую на крышу. Потайной ход в стене ведет прямо к той комнате, которая теперь принадлежит Тимее, а некогда давала приют гостям господина Бразовича, и упирается в дверную нишу. Изнутри она закрыта похожей на икону картиной - мозаикой из перламутра, изображающей святого Георгия со змием. Вы не раз собрались снять эту картину со стены, и она осталась там лишь потому, что Тимея не позволила. Один из кусочков мозаики отодвигается в сторону, и тогда видна вся комната и слышно все, что там говорится.
