Джойс Элберт - Безумные дамочки
Симона. Двадцать шесть.
Анита. Если б я не знала, что у тебя нет оргазма, я бы тебя не простила, но, честно говоря, мне тебя жаль, Симона. Поэтому я не сержусь.
Симона. Лучше бы ты сердилась. Кому нужно твое вшивое сочувствие? Кроме того, я кое-что придумала и в ближайшие дни получу классный оргазм, вот что я тебе скажу.
Анита. Не хочу спрашивать, потому что боюсь услышать ответ. Но, думаю, тебе будет интересно узнать, что твоего дружка Дэвида Стерна обманывает его подружка.
Симона (удивленно). С кем же?
Анита. С мужем-педиком Беверли.
Симона. Откуда ты знаешь, что он педик?
Анита. Ты же сама так говорила, когда вернулась из Мексики. Задница.
Симона. Почему ты веришь всем моим словам? Ты же знаешь, какая я лгунья.
Анита. Ну, с меня хватит. Надеюсь, ты никогда не кончишь.
Симона (задумчиво). Это комбинация психологии и йоги. Ты говоришь себе: «Я не хочу кончать, я не хочу кончать, я не хочу…»
Разговор № 3. Симона и Дэвид
Симона. Мистер Сверн, есть кое-что, что вы должны знать.
Дэвид (устало). Да?
Симона. Речь о мисс О’Хара.
Дэвид (оживленно). В чем дело? Она в беде? Несчастный случай?
Симона. Она в беде, верно, но я бы не назвала это несчастным случаем. Это нечто особенное.
Дэвид. О чем вы говорите?
Симона. Мисс О’Хара трахается с мистером Нортропом, мистер Сверн.
Дэвид (позеленев). Вы уволены, мисс Ласситье.
Когда Питер спросил Лу, зачем она держит кота, та ответила:
— Потому, что это не кот: Он принц. Скоро превратится в принца.
— Или в лягушку.
— Иногда я тебя ненавижу.
Питер запел: Когда я тебя ненавижу, то любовь во мне говорит. Что поделать, я так счастлив с тобой.
— А я несчастна.
Они столкнулись по дороге в редакцию, и Питер предложил зайти выпить кофе. Это было через три дня после того, как они спали в последний раз.
— Вечером встречаемся? — спросил Питер, садясь за столик.
— Если ты снова не занят.
— Это зависит не от меня.
— А от кого? Другая девушка? Может, Беверли?
— Ты сегодня просто ясновидящая.
— Вовсе нет, дорогой. — Она начала и говорить, как он. — Ясновидение относится к будущему. А я говорю о недавнем прошлом. О последних трех ночах.
Питер рассмеялся, но не стал ничего отрицать.
— Не шути со мной, — с горечью сказала Лу.
— Шутить с такой шутницей, как ты?
— Ты это и делаешь. Передай, пожалуйста, сахар.
На выходе он сказал:
— Сегодня вечером есть маленькое дельце. Я должен пойти на день рождения дочери. Ей сегодня шесть. Хочешь пойти со мной?
Предложение поразило Лу.
— А Беверли будет?
— Конечно, она же мать Салли.
— С удовольствием. — Желудок у нее уже свело. — Спасибо.
Первое, что потрясло Лу в тот вечер, это дом, в котором жила Беверли. Это было совсем не новое здание из стекла и стали, как она ожидала. Старое величавое здание с угрюмым вестибюлем, равнодушным швейцаром и лифтом самообслуживания.
Питер нажал кнопку, и они поехали. Лу тут же подумала о своем первом этаже и садике.
Утром она получила письмо от матери, в котором та писала, что Джоан становится все своенравнее. Теперь она отказывается завтракать. Лу разъярилась, прочтя эти строчки. В детстве мать насильно кормила ее овсянкой, от которой ее рвало. Не удивительно, что Джоан взбунтовалась. Понятно, что ее так же насильно кормят. Единственное, от чего ее тошнило быстрее, чем от воспоминания об овсянке, это от отсасывания Дэвида.
Когда четыре дня тому назад она легла в постель с Питером, он сразу сказал:
— Давно меня не отсасывали.
Первой ее реакцией, которую она скрыла, было проклятие, но выяснилось, что Питер — это особый случай. Ей нравилось это делать, может быть, потому что у него эрекция от этого не зависела, как у Дэвида. В случае с Дэвидом она знала, что это благотворительность, а от этого с души воротило.
Днем, когда у Лу была пауза, она написала письмо матери, в котором требовала прекратить третировать девочку. «Ты насильно кормила меня, — писала Лу. — Ты помнишь? И я благодаря тебе сейчас не могу завтракать». Но, отдав письмо курьеру, огорчилась. Неужели она может диктовать свои условия из-за сотни долларов в месяц?
— Приехали, — сказал Питер, нажимая кнопку звонка.
Плотная негритянка в белом переднике и чепце открыла дверь. Лу с интересом заметила, что вместо привычной для прислуги одежды на ней было платье с ярко-оранжевым геометрическим рисунком. Лу остро ощутила, что женщина сейчас заорет, как истая африканка, но вместо этого та очень спокойно сказала:
— Добрый вечер, мистер Нортроп.
— Как дела, Маргарет? Это мисс Маррон. Лу, это Маргарет.
— Привет, Маргарет, — сказала Лу. — Роскошное у вас платье.
— Спасибо, мэм, — ответила Маргарет и бросила на нее подозрительный взгляд.
— Не тушуйся, — прошептал Питер, когда они входили в гостиную, где на стене висело огромное фото Адольфа Гитлера без усов. — Мне его сделал Кав, — сказал Питер.
В комнате маленький мальчик крутил вокруг себя девочку с завязанными глазами. Когда она остановилась, то пошла к портрету и попыталась приколоть усы на место. Они попали в ухо, и все дети рассмеялись.
— Эту образовательную игру придумал я, — сказал Питер. — Вместо того чтобы прикалывать хвост ослу, дети прикалывают усы Гитлеру, сигару Уинстону Черчиллю, пенсне Рузвельту и так далее.
— Это не устарело? Я имею в виду персонажей. Почему не Мао Цзэдун или не Линдон Джонсон?
— Это будет другая серия. А эта посвящена второй мировой войне. Я сделаю несколько серий по мировой истории.
В комнате висели бумажные гирлянды и воздушные шарики, а в центре покрытого белоснежной скатертью длинного стола стоял торт с шестью розовыми свечами.
— Папа! Папа!
Это была маленькая девочка, которая только что приколола усы в ухо Гитлеру. Она крепко обняла Питера. Платьице у нее задралось, и Лу заметила под ним трусики того же стиля, что и изысканное летнее платье.
— Папа, я боялась, что ты не придешь.
— Ну, милая, как же я мог пропустить день рождения моей малышки?
— Может, и мог, — сказала Салли, уставившись на Лу. — Мы же разводимся.
— Глупости. Я удивлен. Родители не разводятся с детьми и иногда даже не разводятся друг с другом. С днем рождения, милая.
Он представил Лу, и Салли сказала:
— Я вас знаю. Вы пишете о лифчиках и поясах в папиной газете.
— Правильно, — сказала Лу, пораженная сходством между отцом и дочерью.
— Вам лучше писать о конкурсах пирожных.
Лу и Питер рассмеялись, Салли вернулась к гостям, и тут появилась Беверли. Она была выше и красивее, чем думала Лу, и у нее прекрасные волосы, спускавшиеся по веснушчатым, слегка загоревшим плечам. На ней было романтическое зеленое платье с глубоким вырезом, открывавшим большую грудь, от которой так устал Питер. Лу было интересно, какой на ней лифчик. У нее возникло жгучее желание пососать грудь Беверли.
— Дорогая, — сказал Питер жене, — я хочу представить тебе…
Беверли что-то пила из темного бокала такого же цвета, как и платье, и Лу отметила, что под глазами у нее синяки и вид утомленный. Маргарет и другая тоненькая негритянка начали приносить блюда и сервировать стол. Повсюду стояли вазы с красными и желтыми длинными розами, а в углу сидела бабушка. Лу вспомнила о своей дочери, давящейся овсянкой на Спрюс стрит.
— Я рада, что вы пришли, — сказала Беверли Лу. — Я много о вас слышала от Питера. Он считает вас первоклассной журналисткой.
— Спасибо, но, кажется, вашей дочери не нравятся темы, на которые я пишу. Она считает, что я должна писать о пирожных.
Женщины обменялись взглядами. Сочувствие? Враждебность? Отчаяние? Лу не могла понять. Она шла сюда с предубеждением против Беверли, а сейчас не знала, что ей и думать. Как правило, она быстро разбиралась в своих чувствах, но сейчас оказалась в сложном положении. Если бы не Питер, они могли бы подружиться, подумала Лу. Что-то в Беверли привлекало ее. Под здоровой оболочкой таилась потерянная душа.
— Где подарки? — спросил Питер.
— Я положила их в шкаф Маргарет. Это самое надежное место.
— Сейчас будем дарить?
— Наверное.
Лу перестала прислушиваться. Она чувствовала себя лишней при этой домашней сценке, она не принадлежала к этому миру. С чего ей взбрело в голову принять приглашение Питера? Только из желания посмотреть на Беверли? Теперь, после встречи, Лу не могла вспомнить, что она ожидала увидеть, и через минуту поняла почему. Потому что Беверли для нее по-настоящему не существовала, она была фантомом, призраком, который Питер называл своей женой, но который в сознании Лу существовал, как придуманный образ.
