Фред Стюарт - Титан
Незначительный жест, любому на планете показавшийся бы бессмысленным, оказал на Диану эффект разорвавшейся бомбы! Внезапно мрачная обстановка этой комнаты сменилась тем пустующим домом на пляже пролива Лонг-Айленд, где в то волшебное лето много лет назад она впервые познала любовь в объятиях Ника. Она забыла о ненависти и вспомнила любовь. Ту первую и самую сильную.
Это нагое тело, беспомощно распятое на страшном столе палача, когда-то было предметом ее самых сильных желаний. Да, за время пребывания в Турции Диана привыкла к физическому насилию и жестокости, но теперь зрелище, представшее ее глазам в этой комнате, потрясло Диану так же, как изнасилование в тот роковой день в Смирне… Тогда из-за бесчеловечной людской жестокости чуть не прервалась ее жизнь, так неужели она действительно хочет, чтобы то же самое произошло с человеком, которого она когда-то страстно любила?
И вдруг она постигла всю глубину своего заблуждения. Всю глубину заблуждения Мустафы Кемаля. Ненависть не может быть сильнее любви. Эти скрещенные пальцы — независимо от того, как поступил с ней Ник в прошлом, — символизировали самую счастливую пору в ее жизни. Что он с ней сделал? Бросил ради другой. Чем она отплатила? Сначала наняла для него убийцу, а вот теперь помогла гестапо арестовать его. Преступление и наказание оказались чудовищно несопоставимы!
Господи, неужели она сошла с ума?!
— О Боже, Ник, — прошептала она. — Что я натворила?!
Ее охватила паника. Они выделили ей только пять минут для того, чтобы увидеть его. Для того, чтобы насладиться свершившейся местью. Затем придет капитан Шмидт, самый известный гестаповский палач. У него, как он сам выразился, — «назначено свидание». О, она знала, что они будут делать с Ником!..
— Слушай, у меня всего несколько минут… — торопливо несвязно заговорила она. — Им все известно о заговоре. Мне рассказывал сам Геринг. Зря ты стал сотрудничать с Винтерфельдтом. Нацисты ему не доверяли с самого начала. Его арестовали сразу же, как он только прибыл на прошлой неделе в Гамбург. Он здесь и ждет казни. О мой Боже, я ненавидела тебя, но не должна была так поступать с тобой! Я вытащу тебя отсюда, Ник… Я окажу все свое влияние на Ататюрка! Нацисты не будут с ним ссориться. О Господи, это все я виновата! Я хотела сделать тебе больно, потому что ты сам сделал мне больно! О, я так страдала, Ник…
Она разрыдалась, не выдержав натиска бурных чувств. Она оплакивала сейчас покалеченную любовь, впустую прожитые годы. Как же все-таки плохо она знала свое собственное сердце! Да, они и так планировали его арест, но ведь это именно она упросила Геринга устроить весь тот спектакль… Это она послала Магду Байройт в «Адлон», зная, что Ник не устоит перед ее броской красотой. Это она устроила так, что гестаповцы явились прямо в момент полового акта… Она вела себя как одержимая, но она и на самом деле была одержимой.
Диана услышала, как за ее спиной открылась дверь, и обернулась. В комнату вошли два охранника. У одного в руках был тяжелый черный чемоданчик, у другого — переносная виктрола и несколько пластинок к ней. Он поставил граммофон на медицинский шкафчик.
— Время вышло, фрейлейн, — вежливо сказал по-немецки один из охранников.
Она вновь повернулась к Нику. Того всего била дрожь от ужаса, лицо было мокрым от пота.
— Я вытащу тебя отсюда, — сказала она по-английски и вышла.
Спустя минуту после того как ушли охранники, в комнате появился человек в черной форме с эмблемой «Мертвой головы». Войдя, он закрыл за собой дверь. Подойдя к операционному столу, он снял фуражку и кинул ее на ближайший стул. Потом посмотрел на Ника. На вид ему было лет тридцать пять. Редкие белокурые волосы, очень длинное, чисто немецкое лицо с высокими скулами и маленькими близко посаженными глазами. Он напомнил Нику борзую.
— Меня зовут капитан Шмидт, — сказал он на превосходном английском с британским произношением. — Вам вменяется в вину совершение тяжкого преступления: содействие в подготовке мятежа против рейха.
Он стал стягивать с рук перчатки. Ник подивился этим характерным движениям, которые палача Шмидта делали похожим на зубного врача. Шмидт положил перчатки на шкафчик рядом с виктролой, затем вернулся к Нику и вытащил кляп у него изо рта.
Ник, который еще не до конца оправился от шока после встречи с Дианой, все не понимал, что, несмотря на ее участие в его аресте, она олицетворяет собой самый надежный шанс на спасение. Впрочем, он и сам решил защищаться по мере возможности.
— Господин капитан, — сказал он как можно более спокойно. — Я являюсь американским бизнесменом с действительным паспортом. Я настаиваю на встрече с нашим послом.
Шмидт удивленно покосился на Ника.
— Друг мой, вы не в том положении, чтобы на чем-либо настаивать. Вы заключенный.
— Но я ничего не совершал! — крикнул Ник, давая волю долго сдерживаемому гневу.
Шмидт ударил Ника кулаком в солнечное сплетение, да так сильно, что того чуть не вырвало.
— Не смей орать! — взвизгнул Шмидт. — Я научу тебя вежливости! Будешь подавать голос, когда тебе прикажут, понял? Ты понял меня, жидовское дерьмо?! — С этими словами он так сильно сжал мошонку Ника, что тот взвыл от боли. После этого Шмидт отпустил Ника и заговорил уже нормально: — Нам с самого начала было известно, что граф фон Винтерфельдт является подонком и изменником, но до поры мы держали его на длинном поводке, чтобы он вывел нас на остальных. Нам известно, что он навещал вас в вашем доме в Америке. Нам известно, что вы прибыли в Берлин для того, чтобы устроить продажу ему партии вашего товара. Вопрос в том, мой друг, согласитесь ли вы с нами сотрудничать? Если вы расскажете все, что вам известно о заговоре, то отделаетесь сравнительно легким испугом — двадцать лет тюрьмы. В противном случае — казнь. Вы меня понимаете?
Ник бросил на него ошалелый взгляд:
— Да.
— Сотрудничество?
— Вам уже известно все, что я знаю.
— Это не ответ! — крикнул Шмидт.
— Но это так! Я затем и приехал в Берлин, чтобы узнать подробности!
— Кто из генералитета вовлечен в заговор?
— Я не знаю. Винтерфельдт не сказал мне, когда я просил его.
Шмидт окатил Ника ледяным взглядом.
— Отлично, — сказал он спокойно, — ты выбрал тернистый путь. — Он подошел к шкафчику. — Тебе нравится Кол Портер?
Вопрос настолько не вязался с обстановкой, что Нику стало казаться, что либо он, либо немец, либо они оба сошли с ума.
— Ну?
— Что?
— Я спросил, нравится ли тебе Кол Портер? «День и ночь» — одна из моих любимых песенок. У нас еще будет возможность познакомиться друг с другом поближе, времени будет хоть отбавляй, друг мой. Лично я обожаю американскую музыку. Я даже люблю Гершвина и Ирвина Берлина, хотя они и жидовские подонки. Давай-ка посмотрим, что тут у нас имеется. — Он стал перебирать пластинки. — Ага! Ноэл Ковард! Прелестно изнеженный декадент, впрочем, как и все англичане. Я занимался английской литературой с 1928 по 1931 годы в Оксфорде, и частенько мы ездили в Лондон, чтобы поглазеть на шоу Коварда. Ага! «Бешеные псы и англичане». Прекрасно!
Он завел граммофон, и зазвучал мелодичный голос Коварда под аккомпанемент рояля:
Есть в тропиках такое время дня,Когда одежды хочется сорвать,Когда тебя — хоть выжимай…
Издевательски ухмыляясь, Шмидт вернулся к столу.
— Музычка как раз для испытаний, а? — весело проговорил он и повернул в основании стола какой-то рычаг. Стол повернулся так, что привязанный Ник принял вертикальное положение. Шмидт открыл черный чемоданчик. Ник совсем упал духом, когда увидел, как из чемоданчика появляется целая коллекция кнутов и плетей. Шмидт выбрал один короткий кнут, подошел с ним к раковине и, отвернув кран, подставил под струю воды.
На полуденное солнцеНе хотят идти японцы,А китайцы — те не смеют,И только бешеные псы и англичане…
Шмидт вернулся к Нику.
— Мокрая кожа бьет больней, — сказал он, усмехаясь.
Раздался короткий свист, и лицо Ника ожгло, как огнем. Затем плечи, грудь, живот, пах — после этого удара боль ослепила Ника, — бедра, ноги. Шмидт обезумел и был похож на взбесившегося зверя. Ник кричал от боли, которая была запредельной.
От двенадцати до часу— Спит индус и аргентинец,Но своих глаз не смыкаютАнгличане…
— Кто еще в заговоре? — орал Шмидт. — Мне нужны имена!
— Я не знаю! — стонал Ник. — Поверьте, я не знаю!
И снова кнут рассекал воздух с ноющим звуком. Затем удар — и новая волна боли, захлестывающая мозг. Шмидт стал метить в горло, потом опять бил в грудь, уже по ранам.
В мангровом болоте,Где живет питон,С полудня до двух —Мертвый сон.От безделья карибуВалится с копыт…
Затем по животу, снова в пах, снова по бедрам, по ногам. Кровь текла из десятка ран. Ник, почти потеряв сознание, провис в ремнях. Тело его было покрыто потом и кровью.
