Анри Кок - Фаворитки
Горничная поклонилась.
— Продолжайте, граф! — проговорила Лола.
Штейгервальд раскрыл было рот, но дверь снова отворилась, и Зоя снова появилась, неся на серебряном подносе чью-то визитную карточку.
Лола сделала гневное движение.
— Но!.. — Она хотела сказать: «Я никого не приму», — но вместо этой фразы восклицание удивления и радости сорвалось с ее губ.
На карточке она прочла имя Рунна-Синга, о котором она не слышала два года.
— Проси, Зоя, в будуар, — сказала она. — А вы, Штейгервальд, не правда ли, извините меня? Это визит такого рода, которые не откладываются. Пейте кофе без меня. Через несколько минут я, вероятно, вернусь, но, во всяком случае, если визит затянется, вас известят.
— Хорошо, хорошо! Не церемоньтесь со мной, моя милая.
— Наконец-то! Наконец-то! — повторяла она, вбегая в спальню, взглянуть, годится ли ее туалет для подобного случая. Зоя последовала за госпожой.
— Этот господин ожидает вас в будуаре.
— Хорошо! А ты не удивлена? Однако он не похож на других, а? Как он одет?
— Как все.
— А!
— Только… должна вам сказать, что у этого господина цвет лица медный!
— Да ведь он индиец!
— А! Это индиец? Ну, я не полюбила бы человека такого цвета! О, подобная голова рядом с моей на подушках испугала бы меня!..
— Ах, молчи, ты глупа!.. А теперь, если кто-нибудь меня спросит… понимаешь?
— Вас нет дома… Слушаюсь.
На самом же деле вот о чем она думала. Ясно, что Рунна-Синг, индийский принц, путешествуя по Европе, не мог сохранить национальный костюм. Костюм этот уместен в Бомбее и был бы странен во Франции или в Англии. Тем не менее Лола облегченно вздохнула, увидев, что ее посетитель в нормальном черном костюме, лакированных ботинках и палевых перчатках.
Он поклонился ей, она поспешила подать ему руку.
— Прежде всего благодарю, тысячу раз благодарю вас, принц, — сказала она, — за все, что вы соблаговолили для меня сделать.
— Я исполнил свой долг, — ответил Рунна-Синг, почтительно целуя руку танцовщицы.
Сели. Она начала с улыбкой:
— Ваш долг?.. Какой?.. Вы мне объясните, принц. Объясните, чему я обязана вашим покровительством, особенно объясните, почему вы так долго откладывали для меня возможность лично поблагодарить вас. Если я верно считаю, я должна вам семьдесят пять тысяч франков.
— Прошу вас, не говорите об этом.
— Не будем говорить. Но в первый раз явившись мне на помощь в Бомбее, вы, если я не ошибаюсь, сказали, что как-нибудь, в Европе, где я вас снова увижу, доставите мне случай поквитаться с вами долгом. Почему я раньше не видела вас? Вы следили или заставляли следить за мной всюду, потому что всюду, где мне снова была необходима ваша дружба, она находила меня. Почему эта непрестанно доказываемая вами дружба ко мне, столь быстрая и великодушная, так упорно укрывалась от моей?.. Ради Бога, принц, объясните мне!..
Рунна-Синг слушал Лолу, не перебивая. Она кончила.
— Я не отказываюсь, — важным голосом сказал он, — дать вам объяснения, которые, я согласен, вам интересно узнать, но с одним условием.
— С условием? — постаралась не покраснеть Лола. — Это условие трудное?
— Я боюсь, что да.
— Право, какое же?
— Вы должны утвердительно ответить на одно мое предложение.
— Какое?
— Я возвращаюсь в Индию. Согласны ли вы поехать со мной?
Лола широко раскрыла глаза: она ждала не того.
— Мне возвратиться с вами в Индию? — вскричала она. — С какой целью?
— Я вам скажу, если вы ответите «да».
— Но сначала я должна узнать, на что я должна ответить…
— Вам нечего узнавать, если вы согласны последовать за мной.
— Боже мой! Мне это вовсе не неприятно, но вы меня смущаете, принц!.. Когда увозят куда-нибудь женщину, то говорят, по крайней мере, для чего!.. Наконец, если я соглашусь за вами следовать, то на сколько времени?.. Когда я вернусь в Европу?..
— Я не хочу и не могу вас обманывать. Вы никогда не вернетесь.
— Никогда? — повторила она. — Нет, принц, я не согласна возвратиться с вами в Индию.
Рунна-Синг встал.
— Я предвидел этот ответ, — сказал он, — и он лишь подтверждает мое убеждение, которое я заранее составил, еще не входя с вами в объяснения, которые только укрепили бы вас в вашей решимости, Вы молоды и прекрасны, вы любите удовольствия; десяти лет, употребленных вами на то, чтобы наслаждаться по своему вкусу жизнью, было недостаточно, чтобы насытить ваше тело и душу…
— Десять лет, — заметила Лола. — Действительно, это было в 1836 году…
— Когда я в первый раз имел счастье вас видеть… точно так. Теперь вы снова меня встретите не ранее как через десять лет, в 1856 году, и, быть может, тогда я буду более счастлив, чем теперь, быть может, тогда вы устанете от жизни, все прелести которой исчерпаете. Но удаляясь от вас, я вас не оставляю, ибо верю, что рано или поздно надежды мои исполнятся — верю в ваш характер и в вашу энергию… Если мой взор не сможет следить за вами, как эти десять лет, то рука моя для вас открыта.
Рунна-Синг вынул бумажник, совершенно похожий на тот, который десять лет назад он отдал Лоле.
— Вот, — продолжал он, — десять переводных писем, обозначенных из года в год вплоть до 1856-го, выплачиваемые по предъявлении у разных банкиров Англии и Франции, и сто тысяч франков в банковых билетах: ровно двести тысяч, которые я счел долгом передать в ваше распоряжение в первый период наших сношений. Я сожалею, что не могу дать больше, но позже вы узнаете, что даже это малое еще слишком для меня много.
Лола попеременно смотрела то на принца, то на бумажник. Как в Бомбее десять лет назад, и даже сильнее, она чувствовала какой-то страх.
— Но к чему вы мне даете эти деньги? — воскликнула она. — Вы говорите о надеждах… о каких? О вашей вере в мой характер, в мою энергию. Чего же вы ждете, чего вы желаете от меня? Скажите, и кто знает, вы, быть может, получите, но только скажите, скажите!
Рунна-Синг наклонил голову.
— Нет, — сказал он. — Вы не созрели для дела. Я подожду. До свидания.
И, положив портмоне на колени Лолы, странный покровитель удалился.
Как в Бомбее, оставшись одна, Лола удостоверилась, что портмоне содержит именно назначенную сумму: сто тысяч франков.
— Но этот индиец сумасшедший! — воскликнула Лола. — Это положительно сумасшедший! Я не созрела для дела! Для какого? Почему не созрела? Без сомнения, я не так еще стара! Чтобы понравиться, мне нужно постареть?.. Смешная идея! А между тем, если б я согласилась последовать за ним в Индию, я бы уже созрела?.. Что это значит?.. Есть от чего потерять голову! Но сумасшедший он или нет, я благодаря ему теперь при деньгах, независимо от десяти тысяч ливров ежегодного дохода. Безумец ты, Рунна-Синг, или нет, но я благодарю тебя!.. Мой великодушный друг! И ношу тебя в моем сердце!..
И через два дня Лола отправилась в Мюнхен в сопровождении своего друга, графа Штейгервальда.
В то время в Баварии царствовал король Людовик I (Карл Август), родившийся 20 августа 1786 года и наследовавший престол после отца, Максимилиана Иосифа, в 1825 году. Он начал царствование многими серьезными административными реформами и сооружением многих прекрасных и полезных зданий, благодаря его инициативе в Италии было куплено множество картин — истинных сокровищ искусства, которыми обогатились мюнхенские музеи.
Повторяем, сравнительно с другими Людовик I был достоин титула доброго государя.
И этот почти хороший король, достигнув лет, когда проходят любовные иллюзии, был, однако, в течение нескольких месяцев игрушкой в руках женщины, доставленной ему интриганом, и превратился не только в смешного, но даже в отвратительного селадона. Женщина эта — Лола Монтец, интриган — граф Штейгервальд, заклятый враг ультрамонтанов, который говорил:
— Людовик I не хочет слушаться разума, он будет внимать дурачеству.
Это было опасное средство, как доказали события. Заставить потерять голову нетрудно, но снова возвратить ее — почти невозможно, особенно когда она седая.
Наконец Штейгервальд захотел, чтобы Лола Монтец стала Дюбарри Людовика I. Она стала ею. Она даже сделалась графиней, как ее образец. Королевским указом 14 августа 1847 года, данным в Ятафенбурге и контрассигнованным двумя министрами, фаворитке было дано право натурализаций в Баварии; потом она была пожалована сразу баронессой Розенталь и графиней Ландефельд, ей был дан пансион в 70 000 флоринов и как официальная резиденция назначен великолепный дворец в Мюнхене.
Но баварский король не удовольствовался этим. Если Лола Монтец играла роль Дюбарри, Людовик I, со своей стороны, подражал Людовику XV. Эту танцовщицу, которую он взял прямо с театральных подмостков своего театра, он представил ко двору и ввел в свое семейство; он приказал королеве украсить ее большой лентой канонисы ордена св. Терезы. Это Лола-то — канониса!.. Дьявол должен был бы жутко расхохотаться!
