Анри Труайя - Прекрасная и неистовая Элизабет
— Вот увидишь, — тихо сказала она мужу, — когда ты станешь известным композитором, нам все будет казаться в магазинах дешевым!
Патрис не возражал. Встреча с Шарлем Бретилло настроила его на самый оптимистический лад. Люди толкали их, они почти оглохли от шума проезжающих машин и автомобильных сигналов, но продолжали переходить с одного тротуара на другой, чтобы не пропустить ни одной витрины. Осмотрев все в Сент-Оноре, они вышли на улицу Мира, где Элизабет была просто очарована сверкающими витринами ювелирных магазинов. Когда она вошла в семью Монастье, Мази подарила ей очень красивую старинную брошь с маленькими бриллиантами. Ее обручальное кольцо, тоже из бабушкиных запасов, было украшено большим изумрудом. Родители подарили дочери золотые часы с выпуклым циферблатом. Но эти драгоценности, которыми она так гордилась, просто поблекли перед теми, что она увидела в богатом обрамлении из бархата и атласа. Чем дольше она на них смотрела, тем радужнее ей представлялось будущность ее мужа. Перед самым закрытием магазина Элизабет купила себе две пары шелковых чулок и галстук Патрису. И только после этого они, усталые, доплелись до «Кафе вуа ля Пэ» выпить лимонада. Патрис посмотрел на часы: скоро надо было садиться на поезд. Но Элизабет предложила продлить этот замечательный день, оставшись в Париже на обед. И сразу же рядом с ними возникла тень Мази.
— Это невозможно! Нас ждут дома, — сказал Патрис.
— Но ты можешь просто позвонить, — возразила Элизабет. — Если тебе не хочется, я могу сама это сделать.
Звонить ему не хотелось, но он так же не хотел и разочаровывать жену. Они вошли в телефонную будку. Трубку взяла мать Патриса. Она была женщиной сентиментальной, и поэтому «обед двух влюбленных» очаровал ее. Только она попросила сына и невестку больше не задерживаться, иначе Мази будет беспокоиться до самого их возвращения под крышу родного дома живыми и здоровыми. Повесив трубку, Патрис перевел эту двусмысленную рекомендацию в точное время:
— Мы располагаем временем до одиннадцати часов.
Он таким образом предложил Элизабет кусочек парижской ночи. Они снова уселись на террасе кафе: Элизабет подняла глаза к небу и пожалела, что сумерки еще не наступили. Наконец все зажглось: звезды, фонари, витрины, рекламные вывески. Начался праздник ночи. Патрис вытащил все из карманов. Элизабет сосчитала вместе с ним наличные деньги: сорок семь франков. Можно было позволить себе царский обед!
— Если бы дядя Дени знал, что мы приехали в Париж и не зашли к нему в кафе! — сказала она со вздохом.
— Хочешь, мы пойдем к нему прямо сейчас?
— О нет! Мне очень хочется побыть с тобой наедине. Нам так редко это удается.
Они долго бродили по кварталу и наконец остановились у входа в большой ресторан, стены которого, покрашенные под мрамор, и позолоченные зеркала соблазняли их своим модерном. Метрдотель провел их мимо сидевших там посетителей до белого круглого столика, который они заприметили издалека. Прямо перед ними находилась зеркальная колонка. Элизабет увидела себя в платье с набивным рисунком, со сверкающей брошью на груди, в соломенной шляпке, сидящей рядом с мужем, который внимательно изучал меню. Увидев себя горожанкой, Элизабет удивилась. Куда делись ее взлохмаченные волосы, лыжные брюки и ботинки, старый свитер с засученными рукавами? Как она изменилась за несколько месяцев! Элизабет положила руку на скатерть. На пальце сверкало обручальное кольцо. Было невозможно не заметить его.
— Что вы скажете, если для начала я предложу вам лососину, мадам? — спросил метрдотель.
Она почувствовала себя красивой и утонченной светской дамой, и не сводя глаз со своего отражения, грациозно обернулась к Патрису, которому она была обязана этим счастьем. Выбор блюд не имел никакого значения. Они решили взять наугад разные закуски и морские гребешки. Они обедали, глядя друг другу в глаза, с таким аппетитом, при котором качество пищи не играло роли. Услужливые официанты порхали вокруг столика. Элизабет вспомнила ресторан, мать, сидящую перед раздаточным окошечком, Леонтину, Берту с белыми фартуками и накрахмаленными воротниками… Мужчины все-таки лучше обслуживали! Краснощекий официант с золотым галуном на лацканах пиджака разливал вино. Элизабет поднесла бокал к губам. Белое сухое вино ударило в голову. Патрис с отсутствующим видом говорил что-то о музыке. Огромный гипсовый цветок на стене бросал тень на его сократовский лоб. Вдруг выражение его лица изменилось и он с жаром сказал:
— Я люблю тебя!
— Дорогой мой! — ответила ему Элизабет взволнованным голосом, вытерев рот салфеткой. — Я тоже люблю тебя!
Их руки соединились на скатерти. Принесенный официантом десерт разъединил их. Глядя друг на друга с любовью, они принялись за охлажденные фрукты.
— Я никогда не забуду этот вечер! — сказала Элизабет.
— Тебе хотелось бы жить в Париже? — спросил Патрис.
— Нет, я предпочитаю жить за городом. В Париже слишком шумно, суетливо. Но приезжать сюда иногда — это здорово! Мы ведь приедем еще сюда, правда?
— Обещаю тебе.
Он заказал два кофе, рюмку коньяка и даже закурил сигарету, что случалось с ним крайне редко. На эстраде, расположенной в глубине зала, играл женский оркестр. Все музыкантши были одеты в зеленые платья с диадемами на головах. На транспаранте было написано название оркестра: «Ундины». Две девицы с розовыми щечками дули в кларнеты. Скрипачка вдохновенно взмахивала смычком. Из-под пальцев арфистки каскадом падали музыкальные брызги. Солидная дама с лицом кассирши восседала за ударными инструментами.
— Господи! Как же они плохо играют! — проворчал Патрис.
Элизабет нашла, что он слишком придирчив. Но вскоре он сам поддался очарованию мелодии, исполняемой под звон бокалов и громкие разговоры. Он покачивал в такт головой. Элизабет молча смотрела на него и мечтала о любовных утехах. Сегодня вечером в спальне… Она видела своего мужа преобразившимся, не робким, как обычно, а решительным, умелым, одновременно терпеливым и настойчивым в борьбе за удовольствие… Она прошептала взволнованным голосом:
— Дай затянуться один разок твоей сигареткой!
Она никогда не курила. Элизабет ощутила во рту горький вкус табачного дыма. В глазах защипало и выступили слезы. Ей захотелось домой. Патрис попросил счет и щедро расплатился, сделав это настолько непринужденно и элегантно, как будто для него это было привычным делом.
В поезде, увозившем их в Сен-Жермен, Элизабет сняла шляпку, жавшую ей в висках.
— Уф! Как хорошо! — воскликнула она, взъерошив волосы обеими руками.
Разомлевшая, она положила голову на плечо мужа. Ему захотелось поцеловать ее. Элизабет засопротивлялась, указав на пожилого господина, дремавшего напротив них. Но Патрис настойчиво поцеловал жену в губы.
— Ты знаешь о чем я думаю? — спросила она вдруг.
— Догадываюсь, — ответил он, озорно подмигнув.
— Я серьезно говорю! Странно, что тебе не хочется чаще ездить в Париж.
— Для чего?
— Ну хотя бы для того, чтобы сходить на концерт, встретиться с друзьями, тоже музыкантами, чтобы быть в курсе того, что происходит в музыкальном мире…
— Но я и так в курсе, — ответил Патрис.
— Вдали от настоящей жизни, читая газеты… Разве этого достаточно?
— Ты права, — ответил он. — Я немного в стороне от событий. Я работаю в одиночку. Это всегда опасно вначале. Но что ты хочешь? Когда живешь в Сен-Жермене, любая поездка оказывается проблемой! Во-первых, надо садиться в поезд…
— Какой же ты лентяй! — воскликнула она со смехом.
— Все интеллигенты ленивы, — возразил он с комичным высокомерием.
— Так вот, я дам тебе способ превратить поездки в Париж в увеселительные прогулки!
— Какой?
— Ты опять сядешь за руль.
Он прямо-таки подскочил:
— Ты шутишь, Элизабет! Я тебе уже говорил, что терпеть этого не могу!
— Это потому, что ты водил машину всего несколько дней, а когда привыкнешь…
— Привычка ничего не изменит! У человека или бывают к этому способности или нет.
— Ты же сдал экзамены на права?
— По знакомству. Мама была в хороших отношениях с женой экзаменатора. Нет-нет, не настаивай. Я себя знаю. Мне не хочется попасть в катастрофу.
— Но ведь это просто глупо: иметь машину в гараже и не пользоваться ею!
— Но это никогда мне не мешало быть счастливым.
— Ладно! — ответила она твердо. — Если ты не хочешь водить машину, водить ее буду я.
— Вот так, просто? Прямо завтра?
— Нет. Я буду брать уроки вождения.
Он поцеловал ее и сказал:
— А тебе не хочется стать машинистом поезда на линии Сен-Жермен — Париж?
Задетая за живое и раздосадованная, Элизабет нервно рассмеялась:
— Ты мне не веришь? Вот увидишь, Патрис. Увидишь, на что я способна!
