Анри Труайя - Прекрасная и неистовая Элизабет
Элизабет очень нравилось слушать, как Патрис говорил о своем искусстве, и она сожалела о том, что ее музыкальная необразованность не позволяла ей участвовать в тайне творчества.
— Мне хотелось бы, — говорил Патрис, — довести слушателя до такой степени восприимчивости, чтобы моя музыка являлась бы выражением его собственного ощущения, а не только моего…
Мази одобрила его кивком головы:
— Ты на правильном пути, мой мальчик. Ты поработаешь немного сегодня утром?
— Может быть… Не знаю… Пока я еще в поиске.
С того времени как Элизабет поселилась в Сен-Жермене, он все время находился в поиске, наигрывая и мечтая целыми днями. Мать и бабушка с уважением относились к этому вдохновенному безделью.
После завтрака Элизабет и Патрис вернулись к себе в комнату. Он помог жене застелить постель и, сев за стол, стал просматривать музыкальный журнал. В это время Элизабет без особого энтузиазма вытирала с мебели пыль. Она в свое время настояла на том, чтобы молодая Евлалия согласилась передать ей эту работу, а теперь была вынуждена признать, что домашние заботы наводили на нее скуку. Да и как могло быть иначе, если она чувствовала себя временным жильцом в этой торжественной комнате, обставленной по вкусу Мази? Потемневшие парчовые обои, эстампы, альков с фигурками а-ля античный Рим, пузатый комод, кресла с гнутыми ножками, несколько маленьких столиков и банкеток — все здесь говорило о старости, живущей в дряхлеющей роскоши.
— Тебе не кажется, что мы все-таки могли бы убрать кое-какую мебель, чтобы подчеркнуть красоту другой? — спросила Элизабет.
— Даже и не мечтай! — воскликнул Патрис. — Мази разозлится. Она выбрала для нас самое лучшее, чтобы поставить здесь, и все делала с такой любовью!
— Может быть, но ведь не она же живет в этой комнате. Когда я смотрю на этот хлам, меня одолевает скука.
Патрис не стал сморить с ней и вновь погрузился в чтение журнала. Молодая Евлалия принесла почту: письмо Элизабет (Пьер и Амелия беспокоились, что от их дочери не было известий вот уже восемь дней) и письмо Патрису. Он пробежал его глазами, положил на стол, снова взял и проворчал:
— Вот это да! Ты знаешь, кто мне пишет? Шарль Бретилло, товарищ по лицею, которого я не видел два года. Он занялся постановками фильмов и спрашивает меня, не хотел бы я сочинить музыку для документального фильма, который он недавно снял в Савойе.
— Это великолепно! — воскликнула Элизабет.
— Сразу видно, что ты не знаешь Бретилло, — ответил Патрис. — Это очень милый парень, но любит пускать пыль в глаза. Горячая голова…
— Ну и что, если у него талант? — спросила Элизабет.
— Просто его отец кинорежиссер и он продвигает его в этом деле. Без него, я уверен, он ничего бы не добился.
— Но он уже снимал другие фильмы?
— Кажется, два короткометражных.
— Ты их видел?
— Нет.
— Тогда как ты можешь говорить, что без своего отца он ничего не добился бы? Покажи-ка, что он пишет.
Патрис протянул ей письмо.
«Бонжур, Патрис!
Спешу уведомить тебя, что я только что закончил снимать документальный фильм о церквях Савойи по заказу «Косина», фирмы моего отца. Это хорошая работа, которая, я в этом уверен, наделает шуму в кинематографических кругах. Что касается музыки, я мог бы обратиться к более или менее известным профессионалам, но я предпочитаю новое имя. Впрочем, признаюсь, что несколько стеснен в своем бюджете. Так вот, я вспомнил о тебе. Последний раз, когда ты был у нас дома, ты ошеломляюще импровизировал на фортепиано. Поэтому я уверен, что ты сможешь без особых усилий сочинить что-нибудь замечательное для моего фильма. Это позволит тебе заработать немного денег и, в случае успеха, получить другие заказы. С нетерпением жду от тебя ответа: катушки с пленкой уже в монтажной. У тебя есть телефон? Я не нашел твоего номера в справочнике. Если хочешь увидеться со мной, то по утрам я всегда дома, а во второй половине дня — в конторе, адрес и телефон которой на титуле этого листка бумаги. До скорого, старик, в надежде на дружеское и плодотворное сотрудничество.
Шарль Бретилло».
Элизабет сложила листок и сказала:
— Надо согласиться, Патрис.
— Согласиться? — недовольно проворчал он. — Но, Элизабет, у меня есть другие дела…
— Твой концерт?.. Но ты же над ним не работаешь!
— Я думаю о нем…
— Ну так вот, ты будешь думать о нем немного поменьше в течение нескольких дней и напишешь музыку для этого фильма.
— Писать для фильмов — это не мое дело, — ответил он. — Когда сочиняешь для экрана, то в партитуре должны приниматься во внимание виды, монтажные листы и хронометрирование. Я не смогу творить свободно, потому что придется учитывать все это.
— Что ты знаешь об этом, Патрис? Ты так говоришь, потому что никогда не пробовал. Может быть, наоборот, трудности, которые придется преодолевать, воодушевят тебя?
— Сомневаюсь.
— Во всяком случае, ты должен обязательно ответить твоему товарищу, поблагодарить его, встретиться с ним и посмотреть его фильм.
— А потом?
— Если фильм плохой, ты откажешься. Если хороший, ты сядешь за работу.
Патрис долго смотрел на нее с отчаянием:
— Но, Элизабет, повторяю тебе, что я не смогу, что я только буду жалко барахтаться.
Элизабет покачала головой и произнесла медленно с любовью:
— Ты все время занят тем, что сомневаешься в себе, клевещешь на себя, убегаешь сам от себя, но у тебя есть все для успеха!
— Ах, если бы ты была права! — прошептал он, кисло улыбнувшись. — Ладно, хватит говорить об этом. Я подумаю и денька через два напишу Бретилло.
— Нет, — возразила она. — Если ты будешь с этим тянуть, он обратится к другому.
— Надо хотя бы переговорить об этом с мамой и Мази.
— Мы не нуждаемся в их советах для принятия наших решений, — резко возразила Элизабет. — Ты сейчас же звонишь этому парню…
Удивившись этой внезапной решимости, он заколебался, выбирая между желанием отстоять свой покой и желанием подчиниться более сильной воле.
— Идем, — решительно сказала Элизабет, взяв мужа за руку.
Выйдя из комнаты, она повела его по лестнице, затем по длинному коридору на нижнем этаже, до самой библиотеки. Телефон стоял там, на маленьком столике, окруженный рядом запыленных книг. После смерти отца Патриса это помещение стало чем-то вроде семейного музея. На рабочем столе по-прежнему лежали очки покойного, его трубка в пепельнице, альбом с почтовыми марками, открытый на странице, которую он разглядывал перед тем, как его хватил сердечный удар. Элизабет знала о нем лишь то, что он был заядлым коллекционером и большим эрудитом, что спустя некоторое время после свадьбы он разорился, торгуя лесом, и приехал жить с женой и ребенком к матери, чье состояние и хозяйская властность избавили его наконец от всяких забот. В семье говорили, что Патрис был очень на него похож. Солнечный свет проникал сквозь щели закрытых ставней. В воздухе стоял запах заплесневелой бумаги. Шагая на цыпочках, Патрис приблизился к телефону:
— У тебя записан его номер, Элизабет?
— Да, я захватила письмо. Держи!
— Его наверняка не будет дома в этот час!
— Откуда ты знаешь? Все же попытайся…
Ответил сам Шарль Бретилло. Лицо Патриса приняло неопределенное выражение. Он крепко прижал трубку к уху.
— Алло! Это ты, старик? — спросил он. — Я получил твое письмо… Спасибо, что подумал обо мне… Да, в принципе меня это заинтересовало… Но до того, как принять какое-то решение, мне надо увидеться с тобой, поговорить…
Он вопросительно посмотрел на жену: он говорит то, что нужно?
Элизабет кивнула в знак согласия.
— Когда ты будешь свободен? — спросил он.
— Пригласи его к нам, — тихо сказала Элизабет.
— Ты можешь приехать ко мне в Сен-Жермен? Алло! Я плохо слышу… Да… В Сен-Жермен… Что? Ах, ты предпочитаешь, чтобы я приехал в Париж… Конечно, тогда я смогу посмотреть фильм…
Он снова встретился взглядом с Элизабет. Она была согласна. Тогда Патрис заговорил более уверенным тоном:
— Хорошо, я приеду… Что ты говоришь? В следующий понедельник, в половине четвертого, в бюро?..
Элизабет прошептала:
— Отлично.
— Отлично, — повторил он. — Тогда до понедельника, старик… Я тоже надеюсь, что все будет хорошо…
Он положил трубку и спросил:
— Ты довольна?
— А ты?
Патрис обнял жену:
— Я доволен особенно тем, что представлю товарищу свою жену. Ведь он даже не знает, что я женат. Я совсем забыл послать ему приглашение.
— Ты, правда, хочешь, чтобы я поехала с тобой, Патрис? — спросила она, взволнованная его вниманием.
Он поцеловал ее в щеку:
— Конечно! Что я буду делать без тебя? Я ничего не понимаю в кино!
