Джойс Элберт - Безумные дамочки
— Ты же знаешь, что я была счастлива, когда повстречала Роберта. — Раньше Симона не знала, как трудно говорить веселым тоном, когда на душе кошки скребут. — И, кажется, он так же себя чувствует.
— Чудесно, — ответил неискренний голос Аниты.
— Если ты никому не проболтаешься, я скажу, что у меня есть основания думать, что он сделает мне предложение.
— Не может быть!
— Может!
— Великолепно. — Голос у Аниты стал загробным.
— Я только не уверена, что приму его. Не знаю, нужен ли мне такой мужчина.
— Любой, кто делает предложение, нужен. Дура.
— Это твое личное мнение. Мне не так сильно хочется выйти замуж.
— Не понимаю, почему. Что хорошего в твоей нынешней жизни? Ты можешь надоесть Роберту, и он в любую минуту тебя вышвырнет. Чем ты защищена?
— Он может вышвырнуть меня и после женитьбы.
— И выложит монетки. Понимаешь? Ты жительница штата Нью-Йорк. Закон на твоей стороне, а не на его. Но для этого, дорогая, нужно выйти замуж.
— Ты о чем-нибудь другом думаешь, кроме замужества и денег?
— Стараюсь не думать, — нервно рассмеялась Анита. — Хотя должна признаться, что моя мания не принесла мне успеха. Представляешь, после той ночи Джек ни разу мне не позвонил.
— Как это?
— Вот так. Я не слышала его целые шесть недель.
Симона вздрогнула.
— Смешно. Я недавно видела Джека, и мне показалось, что вы все это время встречаетесь.
— Что он сказал? Он был один?
— Девушки не было, если ты об этом. Он возвращался из рейса.
— Он говорил обо мне?
— Нет, мы ведь перекинулись только парой слов. У него не было возможности…
— Как он выглядит? — Голос Аниты выдавал страстное желание хоть что-нибудь узнать о Джеке Бейли.
— Как всегда, — дипломатично ответила Симона. Какое ей дело, как выглядит Джек?
— Он привлекательный, правда?
— Если нравится такой тип. У него были вставные зубы в прошлом году?
— Вставные? Я не знаю.
— Вставные! — рассмеялась Симона. — Когда он раскрыл рот, то будто солнце выглянуло.
— Многие наши пилоты вставляют зубы. Так требует компания. Они же на глазах у людей. Может, не будем об этом?
— Мы же говорим о встрече с твоим любимым.
— Отчасти любимым.
Симоне стыдно было признаться, но ей было радостно услышать, что у Аниты тоже любовные проблемы. Приятно, что у нее они еще больше. Симона удивлялась, почему Анита не позвонила раньше, чтобы поделиться горем.
— Я часто хотела позвонить тебе, — сказала Анита, будто прочитав ее мысли, — но стоило взять трубку, как решала подождать еще денек-другой. Не хотелось признаваться в неудаче, и я продолжала надеяться. Как только звонил телефон, я едва не падала в обморок.
— Жуткие были эти шесть недель.
— Шесть с половиной, — автоматически сказала Анита. — А потом мне шепнули, что он встречается с одной из наших стюардесс. Не знаю, насколько это серьезно. Может, пустяки, может, настоящая любовь. Если Джек Бейли вообще способен любить. Больше всего меня убивает то, что он не удосужился позвонить. Ни разу после той ночи. Мог же позвонить, да? Просто поздороваться.
— Я тебе сразу сказала, что он негодяй. Он все время тебя мучает. Забудь о нем.
— Хотелось бы. Я встречалась с другими мужчинами. Когда я в Нью-Йорке, то встречаюсь с этим англичанином, Йеном Кларком. Ты его знаешь? Он был на вечеринке.
— Не помню. Как он выглядит?
— Настоящий англичанин, высокий блондин. Он хорош, но озабочен только тем, как подцепить богатую американскую жену, а я хочу подцепить Джека Бейли. У нас обоих ничего не получается, вот мы и плачем в жилетку друг другу.
— Как он в постели? — спросила Симона.
— Ничего особенного. У него торчит тазобедренная кость. Но после Джека меня никто не волнует. Я не только о сексе. Это больше секса. Джек для меня — весь мир. Что еще сказать? Я влюблена, Симона, и мне хреново. Даже не представляешь как.
— Представляю.
— Пустота, — продолжала Анита, пропустив мимо ушей замечание Симоны. — Знать, что он в том же городе, знать, что близко и не со мной. Почему? Я все время задаю себе этот вопрос. Почему он не со мной, а с другой? Что у нее есть такое, чего нет у меня? Что она может дать, чего не могу я? Я спрашивала раньше у Джека, что он ищет в женщинах. И знаешь, что он ответил?
Симона не успела раскрыть рот, как Анита сама ответила:
— Он сказал: «А кто ищет?» Что эта шутка значит, я тебя спрашиваю?
— Может, он серьезно? — предположила Симона. — Он дважды разводился. Может, не хочет больше влюбляться? Слишком больно.
— Все хотят влюбиться.
— Женщины — да, а вот мужчины… — Она думала о Роберте. — У меня ощущение, будто мужчины сопротивляются любви так же неистово, как женщины ждут ее, иначе у нас не было бы стольких бед. Как тебе мои прозрения, мисс Норформс?
— Хватит дурачиться насчет мисс Норформс. Не до этого. А насчет прозрений скажу, что это болтовня, если ты только что сказала, будто Роберт не очень противится любви. Раз хочет сделать предложение.
Симона пожалела, что солгала насчет взаимоотношений с Робертом. Так всегда, когда лжешь. Надо быть крайне внимательным, чтобы тебя не уличили. К тому же, раз она знает, как несчастлива Анита, неплохо было бы выговориться и самой. Им обеим стало бы легче. Но она попалась в ловушку собственной лжи.
— Он может умолять меня о свадьбе, — сказала Симона, — а я все равно откажу, Замужество сейчас меня не интересует. Я хочу полететь в Лиму, как только расплачусь с «Бонвит».
— Когда мы жили вместе, ты хотела полететь в Хартум, — с иронией заметила Анита.
— А сейчас меня тянет в маленький Париж Южной Америки.
— Если б у тебя была хоть капля мозгов, ты бы вышла за Роберта, он оплатил бы твои счета, и вы отправились бы в Лиму в медовый месяц.
— У всех Раков отвратительный практический ум.
— Не понимаю, что плохого в планах. Подумай о будущем. Однажды ты проснешься, а тебе уже тридцать. И что тогда?
— Стану хиппи.
— Растеряха. Странно, что ты до сих пор этого не сделала.
— Стану в Лиме, столице Перу. Найду всех старых нацистов, которые там прячутся, накачаемся наркотиками и займемся любовью. Ами Таба Ом, Ами Таба Ом, Ами Таба Ом.
— Дурища, — сказала Анита и бросила трубку.
Симона любила дразнить доверчивую подругу, которая сейчас, наверное, сидит у себя дома и представляет, как босоногая Анита с венком на голове распевает индуистские гимны на площади Томкина. Их дружба (можно это так назвать?) носила странный характер. Они не одобряли образа жизни друг друга, и все же была какая-то чертовщинка, какая-то дружба-вражда, заставлявшая их поддерживать связь, отмечать успехи и неудачи. Соперничество, которое пряталось за благородным фасадом дружбы.
Симона припомнила день, когда они познакомились. Это было здесь, в демонстрационном зале «Мини-Ферс инкорпорейтид», больше двух лет тому назад. Анита зашла купить пальто из немецкого хорька, которое потом отдала Симоне в обмен на двубортный костюм из хомяка, очень надоевший Симоне. Двадцатитрехлетняя Анита излучала такую женскую уверенность, что Симона тут же ощутила себя бесполой, тощей, уродливой и старой. Она помнила мельчайшие детали знакомства. Анита была прекрасно одета. Стояла весна. Бело-розовое пальто подчеркивало крутизну бедер. У Симоны бедра узкие, поэтому она была потрясена, для нее бедра символизировали зрелую женственность, и она знала, что у нее такого никогда не будет.
Более того, пальто и платье Аниты так гармонировали, как Симона и не могла себе представить. Это был идеал женственности. Вот настоящая женщина, казалось, говорила эта гармония, без подделок. Симона же носила тусклые свитера и микро-мини юбки, цвета блеклые, ткань паршивая; жалкая одежонка, в которой она болталась по Нью-Йорку с разными придурками, пока не встретила Роберта. Когда они стали жить вместе, Симона поняла, что каждая женщина инстинктивно выбирает тот стиль, который позволяет ей чувствовать себя естественной, а не тот, который делает ее привлекательной или красивой. Она бы чувствовала себя полной идиоткой в одежде Аниты, но надо сказать, что и Анита чувствовала бы себя не лучше в одежде Симоны. Это не мешало им обеим тайно восхищаться одеяниями друг друга.
Когда в тот день Анита ушла, Дэвид Сверн восторженно сказал:
— Вот кого я назвал бы женщиной.
— А кем бы вы назвали меня? — спросила Симона. — Зеброй?
— Я видел, в какое барахло вы переодеваетесь после работы, когда у вас свидание. Будто вы сбежали с фермы.
Симона со смехом вспомнила эти слова через несколько месяцев, когда Дэвид Сверн связался с Лу Маррон, которая писала для журнала мод, специализировавшегося как раз на таком барахле, да еще и похуже. Ей хотелось бы спросить у Сверна, по-прежнему ли он думает, что у нее вид сбежавшей с фермы девчонки, но считалось, что она не знает о романе, как и все остальные работники (хотя знали все), так что приходилось держать рот на замке.
