Дебора Смит - Сад каменных цветов
- Ты любишь свою бабушку и ее подругу, - потом добавил: - Разумеется, я отвезу тебя к ним.
- Спасибо.
"Только не умирайте, бабушка!" - эта мысль постоянно билась в моей голове. А когда-то давно я представляла себе, как Сван умрет, а я сразу же разыщу Эли и расскажу ему всю правду. В те годы я еще упивалась такими картинами. Но я и в самом деле любила Сван Хардигри Сэмпле, мою бабушку, вершительницу моей судьбы. Это была безнадежная преданность, неотделимая от ненависти любовь, пронизанная горечью и печалью. Я и сейчас не знала, что мне делать с этой любовью, как не могла справиться с ней в детстве.
К полудню мы уже были на материке и двигались в глубь континента. Соло вел свой крошечный самолет над богатыми равнинами Южной Джорджии, засаженными хлопком и ореховыми деревьями, над поросшими лесом холмами и пригородами Атланты. Мы поднимались все выше, и наконец на горизонте показались округлые, сине-зеленые вершины Аппалачских гор. Мы были уже в воздушном пространстве Северной Каролины, когда я нарушила угрюмое молчание.
- Мы почти на месте, - сказала я.
Под нами проплывали суровые леса и маленькие городки, а я смотрела на профиль Соло. Его губы были сжаты, у рта залегли суровые складки. Руки легко сжимали штурвал. Он надел мягкий белый пуловер, серые брюки и крепкие ботинки, а я, естественно, облачилась в темно-синий строгий костюм. Теперь мы выглядели совершенно по-разному, но Соло, целиком сосредоточенный на управлении самолетом, был также сдержан и суров, как и я.
- Ты уже бывал в этих горах раньше? - спросила я, перекрывая рев двигателей.
После секундной паузы он кивнул головой.
- В детстве.
- Теперь в моем родном городе есть даже небольшая больница, это совсем близко от нового аэропорта. Он совсем маленький, но все же... Как только мы приземлимся, я позвоню бабушкиному управляющему, и он вышлет за нами машину.
Соло снова кивнул, но промолчал, а я осторожно добавила:
- Ты сможешь остановиться в бабушкином особняке.
Он посмотрел на меня с невозмутимостью игрока в покер, но я заметила, как побелели костяшки его пальцев, вцепившихся в штурвал.
- Не беспокойся, я найду, где остановиться.
- Это не просто вежливость с моей стороны. Я бы хотела, чтобы ты был рядом. - Я колебалась, стоит ли продолжать. - Я знаю, что твоя работа кончена, но...
- Ты полагаешь, что ты для меня - только работа?
Я сделала вид, что смотрю в окно, и с трудом справилась с голосом:
- Я просто пытаюсь облегчить тебе путь к отступлению, если ты не хочешь оставаться.
Он на мгновение коснулся моей руки, погладив большим пальцем ладонь,
- Я с тобой надолго, - сказал он. - И это потому, что ты мне небезразлична. Помни об этом.
Самолет стал постепенно снижаться, мы миновали гранитные пики, и перед нами открылась долина. Среди деревьев показались бело-розовые мраморные дома Бернт-Стенда, величественные, неподвластные времени.
- Я дома, - мрачно объявила я.
Моя рука невольно опустилась в карман, пальцы привычно сжали камень-талисман, подаренный мне Эли.
Даже камень знает, где его родина.
***
Осень еще только начала спускаться в долину, но листья кизиловых деревьев, первыми меняющие цвет, уже покраснели. Самолет Соло пробежал несколько метров по дорожке и остановился, окруженный прозрачным воздухом и красно-зеленым лесом. К нам сразу же направился высокий чернокожий мужчина, вышедший из крошечного административного здания. Ему было около сорока, черные волосы коротко острижены, а правую щеку пересекал белый шрам. Темные брюки, рубашка в полоску, кожаная куртка и шелковый галстук - все было выдержано в коричневых тонах под цвет его глаз. Мраморная пыль цеплялась за толстые подошвы рабочих ботинок. У него были широкие ладони каменотеса. Это был Леон Форрест.
- Леон! - Я протянула к нему обе руки и пошла навстречу. - Ну что?
Он крепко сжал мои пальцы.
- Вы же знаете, что ваша бабушка так легко не сдастся. Доктора говорят, что она хорошо справляется. Они называют это сердечным приступом средней тяжести. И с мисс Матильдой все в порядке. Правда, у нее немного нарушена речь, и видит она не слишком хорошо.
У меня отлегло от сердца, глаза защипало от навернувшихся слез. Я повернулась к Соло и представила мужчин друг другу.
- Мистер Форрест, управляющий на каменоломне. Леон, это мистер Соло. Он мой друг и консультант по вопросам безопасности в "Группе Феникс".
Соло смотрел на Леона, и его глаза блестели. Мне показалось, что в них мелькнуло удивление, сменившееся грустью и теплотой. Но я наверняка ошибалась: ведь они никогда раньше не видели друг друга.
Леон, пожимая руку Соло, нахмурился:
- Что-то ваше лицо кажется мне знакомым.
- Рад видеть вас, - спокойно ответил Соло. - Именно так, рад вас видеть. - Он помолчал, на скулах заиграли желваки. - Даже при сложившихся обстоятельствах.
Пока мы все втроем шли к пыльному джипу, я мрачно посмотрела на Леона.
- Что сказала моя бабушка, когда услышала, что я приезжаю?
Леон смущенно посмотрел на меня, потом вздохнул.
- Она сказала мисс Матильде: "Дарл, вероятно, удивлена, что у меня есть сердце".
Послеполуденное солнце отражалось от розового мраморного фасада новой окружной больницы, расположенной на холме к северу от города. Я оставила Леона и Соло в вестибюле, где на стене висели портреты Сван, Матильды и других членов попечительского совета больницы, и направилась к лифту, чтобы подняться на четвертый этаж в кардиологическое отделение. Я прошла мимо таблички, где перечислялись отделения, расположенные на втором этаже, носящем имя моей матери, Джулии Сэмпле Юнион. Несколько лет назад я приезжала в город на церемонию открытия, произнесла речь в честь моей матери и поинтересовалась у Сван, зачем она увековечила память дочери, которую оттолкнула от себя.
- Я никогда ее не отталкивала, только мне не нравился ее выбор, парировала Сван.
- Я росла, уверенная в том, что она меня бросила.
- Тот, кто сказал тебе такое, совершил жестокую и печальную ошибку.
- Но вы сделали все, чтобы я в это поверила.
Сван тяжело вздохнула:
- Мне самой хотелось в это верить. Это было не так больно, как помнить о том, что я отвергла ее и стала причиной ее гибели.
Она ответила честно, но на этой жестокой ноте закончила разговор и отказалась впредь говорить о моей матери. В то время я еще работала общественным защитником в Атланте и, возвращаясь туда на машине, проплакала все четыре часа.
Теперь я поднималась на лифте мимо стерильного этажа, посвященного ей, постукивая ногой от нетерпения и терзая ремешок своей сумочки. Но когда А вышла в холл четвертого этажа, я уже держала себя в руках. В коридоре у входа в кардиологическое отделение я увидела Матильду. Она сидела в кресле на колесах в синем халате, скрывавшем больничную рубашку.
- Господи! - прошептала я и бросилась к ней.
- Дарл, - с трудом выговорила Матильда.
- Почему вы не в постели?
- Я ждала тебя и хотела быть рядом с ней.
Я опустилась на колени и обняла Матильду. Она показалась мне удивительно хрупкой. Тонкие кости, белоснежные волосы и почти прозрачная кожа, которая могла разорваться так же легко, как золотая оберточная бумага.
- Где ваша палата? Я сейчас же отвезу вас туда!
- Ты этого не сделаешь. Я обещала Сван, что навещу ее вместе с тобой. Она задремала. - Матильда говорила медленно, запинаясь, но определенно была исполнена решимости. - Они держат ее в одном из этих ужасных боксов. Она терпеть его не может. Ты же знаешь, как твоя бабушка ценит уединение. Идем к ней. Она так за тебя волновалась.
Я ничего не ответила и покатила кресло Матильды по коридору в кардиологическое отделение. Она указывала мне дорогу. Мы миновали сестринский пост и оказались около большого помещения, разделенного занавесками на отсеки. Сестры сразу же окружили меня. Все они заговорили разом высокими мелодичными голосами жительниц гор - очень вежливо, словно я явилась с инспекцией и могу лишить их работы. У меня засосало под ложечкой. Неужели я теперь так выгляжу?
Мы прошли мимо ряда боксов, где сквозь раздвинутые занавески были видны пациенты, обвитые трубочками и проводами, идущими к мониторам. За окнами больницы пурпурно-лиловый закат окрасил окружающие горы, легкий туман спустился на холмы. Место моего рождения выглядело удивительно красивым - и почему-то беззащитным. - Вот здесь, - сказала Матильда. Я остановилась и отдернула занавеску. Верхний свет погасили, так что лицо Сван освещала только маленькая лампа в изголовье кровати. Моя бабушка была подсоединена к полудюжине приборов и капельнице. Прозрачная трубочка, по которой шел кислород, выходила из ее орлиного носа. Глаза бабушки были закрыты. Я подкатила кресло Матильды поближе к кровати, сама подошла с другой стороны и стояла молча, не дотрагиваясь до Сван. Я просто смотрела на нее и собиралась с силами. Черты бабушки заострились, кожа стала пепельной, но она все равно оставалась красивой. Ее прекрасные волосы стали серебристо-серыми. Однако она с вызовом носила их более длинными, чем положено леди определенного возраста, и тяжелые серебристые пряди падали на плечи. Я коснулась пальцами кружевного воротника ее белого шелкового халата, завязанного под подбородком. Матильда прошептала:
