Наталья Калинина - Не жди моих слез
Леня медленно повернул голову. К счастью, он еще не успел стянуть свои тренировочные штаны.
— Я… извините… я… старая дура… — бормотала бабушка, прижимая к своим пунцовым щекам ладони.
Леня накрыл меня одеялом.
— Бабушка, ты ничего не скажешь родителям, поняла? — подала голос я.
— Поняла, внученька. А вы… Ты… Я очень рада. Очень, очень рада.
Она залилась счастливыми слезами, потом осенила нас широким крестом.
— Спасибо, — сказал Леня. Если он и был смущен, то умело это скрывал.
— Я так и знала, — лепетала бабушка. — Вы — чудесная пара. Господи, а я-то, старая дура… Я сейчас уйду, уйду. — Она попыталась встать с кресла, но, судя по всему, от потрясения лишилась сил. — Я сейчас, сейчас… — Вторая попытка тоже оказалась неудачной.
— Посидите с нами, Варвара Егоровна, — сказал Леня. — Я делал Анюте массаж. Чтоб нога не отекала.
— Да, да, — лепетала бабушка. — Массаж…
— Но родители, мама в особенности, могут истолковать все по-другому, — добавила я, уже окончательно придя в себя.
— Да, внученька, да. Но вы такая замечательная…
— Бабушка, я вовсе не собираюсь выходить замуж. Мне нужно сперва закончить институт.
Леня подмигнул мне и показал большой палец.
— Я не пара вашей внучке, Варвара Егоровна, — я всего лишь санитар в больнице. Она выйдет замуж за какого-нибудь дипломата или иностранца.
— Боже сохрани. У них там СПИД вовсю гуляет. Я боюсь.
Скоро бабушка смеялась Лёниным детским анекдотам. Рассказывая их, он умудрялся массировать мне обе ноги, которые я высунула из-под одеяла.
Когда бабушка наконец ушла, судя по всему, удрученная тем, что приняла желаемое за действительное, Леня сказал:
— Успокойся, инфанта, шут знает свое место. Да и вряд ли кому-то из смертных удастся вывести шута на чистую воду.
Я уехала через полтора месяца. Не хотелось брать академический — я привязалась к девчонкам из группы. Да и в Москву потянуло.
Леня сказал за минуту до отхода поезда:
— Чувствуй себя свободной, инфанта. Попробуй все, что хочешь.
— Но я не хочу, чтоб ты…
Он рассмеялся, звонко поцеловал меня в щеку и, прежде чем соскочить на ходу с подножки, шепнул на ухо:
— Спасибо за признание в любви. Не ожидал. Тронут.
Освещенный робким мартовским солнцем перрон с тремя одинокими фигурками медленно уплывал в прошлое.
Вернувшись в столицу, я поняла, что мне необходимо выйти замуж и получить московскую прописку — статус иногородней студентки не слишком вписывался в мои представления о нормальной жизни. Тем более все мои подружки были москвичками — с хорошими или даже шикарными квартирами, кое у кого были дачи или хотя бы садовые участки. Я снимала комнату. Вернее, целую квартиру, потому что хозяйка чаще всего отсутствовала, нянча поочередно внуков. Подружки мне завидовали: «Свобода, свобода и еще раз свобода духа и плоти», как выразилась наша интеллектуалка Женька Брусиловская. Я почему-то ею не пользовалась.
Но, мне кажется, вовсе не потому, что не хотела изменять Лене.
Я думала порой о наших с ним отношениях. Моему телу очень не хватало его ласк. Мне было с ним хорошо и, что самое главное, легко. Но для того чтоб влюбиться, чего-то не хватало. Правда, я не собиралась влюбляться в столь юном возрасте и становиться чьей-то марионеткой. Я была довольно наблюдательна и видела, какие фатальные перемены происходили кое с кем из подружек, встретивших своего «рокового» мужчину. К тому же…
Я пока не забыла эпизод с рвущимся в бой мужским членом.
Но мой будущий муж наверняка захочет получить то, что принадлежит ему по праву. Тем более он не станет церемониться с осчастливленной им провинциалкой. Я вздыхала, вспоминая Леню. Был бы он москвичом, с отдельной квартирой, хотя бы однокомнатной… Не смогу я жить в провинции. И бедность меня угнетает. Мои родители никогда богатыми не были, хотя достаток в доме ощущался всегда.
Леня мне снился. Теперь он, а не любимые киноактеры были причиной моих частых ночных оргазмов.
— Инфанта хочет шута, — сказала я вслух, как-то проснувшись поутру. И, одевшись минут за пять, двинула за билетом. Перед экзаменами выдалась свободная неделька. Нагряну без предупреждения. Думаю, все без исключения будут счастливы.
Дома я застала одну бабушку. Она растерянно всплеснула руками, всхлипнула, припав на секунду к моей груди, и бросилась собирать на стол.
— Я голодная, ба. А где… остальные?
— Отец на работе, мама ушла в магазин.
Бабушка повернулась к буфету и стала доставать парадный сервиз.
Я молчала. Наверное, потому, что интуитивно понимала: негоже спрашивать инфанте, где ее шут. Но так и подмывало спросить. А бабушку, как я догадывалась — рассказать.
— …Уехал Ленька, — минуты через две прорвало бабушку. — Говорят, сделал ребеночка Светке Полухиной и был таков. Но она сама на него вешалась. Еще как вешалась… Красивый парень. Я к нему как к родному внуку привязалась, — тараторила бабушка, удрученная Лёниным отъездом и предчувствием, что это известие расстроит и меня.
— Уехал так уехал, — пробормотала я. — Пусть эта Светка его ищет.
— Я думаю, вранье все это. — Бабушка суетливо расставляла посуду. — Это Светка так говорит. На него и Алка, которая в ординаторской работает, виды имела и…
— Ба, я что-то здорово проголодалась. Налей-ка борща.
Я съела две полные тарелки густого жирного борща. Потом пришла мама и нажарила котлет и картошки. С отцом мы выпили рябиновки. Меня развезло, и захотелось спать. Но я понимала: пробуждение в мансарде будет ужасным.
— Лягу на диване, — заявила я заплетающимся языком. — У меня ужасно жарко (я к себе не поднималась). — Вообще-то я к вам на два-три денька…
Я плакала во сне. Я обнаружила это утром — подушка была мокрой. Надеюсь, я плакала беззвучно.
Целый день прошлялась по лесу. Когда-то я любила весну. Позднюю тем более, богатую цветами, с птичьим пением. Трава была высокой и сочной. Все цвело и благоухало. Какая же тоска, думала я. Нужно линять в Москву…
Отец сказал, когда мы с ним после обеда сидели на диване:
— Волнуюсь за Леонида. То ли я в нем ошибся, то ли…
— То ли что, папа? — отважно спросила я.
— Странный он. Как я догадываюсь, оказался большим любителем женского пола. По крайней мере ходят слухи… С другой стороны, про кого они только не ходят. Да и у нас в больнице в основном женский коллектив. Кто-то мог иметь на него серьезные виды. А как иначе? Семья — основа нашей жизни.
Я усмехнулась. Как ни странно, я разделяла последнее утверждение отца. Уже утром я решила, что выйду замуж за некоего Баруздина из МИДа, с которым познакомилась на даче у Наташки. Этот тип уже успел прижать меня в укромном уголке, что определенно говорило о его ко мне интересе. Кажется, по всем статьям подходит. Правда…
— Папа, я собираюсь выйти замуж. Но я… понимаешь, я побаиваюсь мужчин. Они… они такие скоты.
Он глянул на меня удивленно и озабоченно.
— Дочка, тот, за кого ты собираешься, тоже, как ты выразилась, скот?
Я пожала плечами.
— Скорее всего да. Но он… У него отдельная квартира. И дача. К тому же…
— Что за чушь ты несешь! — Отец вскочил с дивана и зашагал из угла в угол комнаты. — Никогда не поверю, что ты настолько меркантильна и… испорчена.
Он подошел к буфету и залпом осушил стопку рябиновки.
— И я хочу. — Я машинально выпила эту дрянь. — Дело в том, что я, папа, не умею притворяться. С ним придется спать. Это, наверное, ужасно.
— А ты разве еще ни с кем…
Отец замолчал и отвернулся. Понимаю, подобный вопрос собственной дочери способен задать далеко не каждый отец.
— Нет. Я… Впрочем, это неважно. Я знаю, как это происходит. Я много чего знаю. Напьюсь в конце концов до чертиков и…
— И зачнете какого-нибудь уродца.
Отец снова налил себе. Я заметила, что у него дрожат руки.
Вдруг он шагнул к дивану, на котором я сидела в неудобной скрюченной позе, и спросил, отважно глядя мне в лицо:
— Между нами: это из-за Лени?
— Ты что, издеваешься надо мной? — Я расхохоталась, но это вышло неестественно, и я закончила свой смех еще более ненатуральным приступом кашля.
Я тут же пожалела о своей откровенности.
— Он… он недостоин тебя, — продолжал свое отец. — Я думал, он влюблен в тебя, я был уверен в этом, а он… Сплетни на голом месте не возникают, дочка.
Отец сел на диван и спрятал лицо в ладонях.
— Влюблен? С чего бы это? — сказала я чужим хриплым голосом. — Ну нет, папа, кто-кто, а он свое место знает. Кстати, я очень ценю в людях это качество.
— Это ужасное качество! — выкрикнул отец. — Это… это какой-то пережиток рабства. Я был уверен, он любит тебя. Я еще и сейчас…
— Ошибаешься, отец. — Я встала с дивана и выпрямила спину. — Я не хочу, чтобы вы с мамой приезжали на свадьбу. Да ее и не будет. Сдам сессию, распишемся и махнем на пару недель на юг. Прошу тебя, пока ничего не говори маме.
