Терри Лоуренс - Мужчина достойный любви
Он намеревался ласкать ее всем своим телом, руками, всем своим существом. Он напитает ее желание до такой степени, что она станет до боли жаждать его, и это заведет ее еще дальше, чем они когда-либо заходили, когда его всего сотрясало от желания. Ее он тоже защитит.
И пока она смотрела, он облачил свой поршень в тонкий покров из латекса. Покончив с этим, он встал рядом с постелью и стал поигрывать с одним из сосков, пока тот не напрягся. Она прикрыла грудь ладонью.
— Для возлюбленных такого понятия, как скромность, не существует.
— Знаю, — проговорила она, едва дыша.
— Мы не обязаны жениться, если так тебе больше по душе. Но это не помешает мне желать всего, что у тебя есть и чем ты обладаешь. А начинается все с этого, Мелисса. — И он потянулся к ее талии и, приподняв ее, поставил на колени, так что ее тело расположилось параллельно его телу. И тут он сокрушил ее рвущим на части поцелуем, лишившим ее сил и воли.
Это не была уже известная ей нежность. Это была страсть, желание подчинять. И у нее внутри разыгралась вековая схватка между гордостью и повиновением, подстрекаемая захватывающим дыхание ощущением лежащих на теле его рук. Это был самый потаенный из невысказанных секретов и неисследованных желаний, сублимация и самоотдача. И в основе всего, на фоне потрясенных восклицаний и неумеренных желаний, находилось бесстыдное признание власти женщины над мужчиной.
Она целовала его везде, где он требовал. И когда она уже стояла на коленях, опершись на локти, то волосы ее распустились вокруг лица, словно шитый золотом занавес. Подняв руку, она откинула волосы на затылок, молчаливо предлагая ему поцеловать ее именно там.
Он послушался. Рот вбирал в себя ее ухо, ее затылок, ее позвоночник. Бедра его плотно прижались к ней сзади, а член соприкоснулся с ней. Когда он гладил ее по бокам, она дрожала, словно глубокий, молчаливый океан, потревоженный сильным волнением. Руки его вольно и по-хозяйски проникли между ног.
— Ты моя, — проговорил он. — Это наше свадебное ложе.
Легкие переполнялись воздухом. В горле все сжалось. Когда они раньше занимались любовью, то как бы пытались друг друга познать и друг друга соблазнить. Теперь все было примитивно и могуче, отброшены всякие намеки на цивилизованность.
— Хочу увидеть твое лицо.
Балансируя на локте, он перегнулся через ее спину. Она повернулась, чтобы его увидеть, пока не уперлась подбородком ему в плечо. Большего он ей не позволит. Глаза у нее закрылись, когда он поцеловал ее в ухо. Свободной рукой он обхватил ее тело, гладя ладонью налившиеся тяжелые груди, разглаживая живот, надавливая его, приподнимая ее и готовя.
Он резко подался вперед. Слишком потрясенная, чтобы издать хотя бы звук, она сжалась. Второе проникновение вызвало у нее стон, потек мед. Тело ее охватила дрожь, и оно готово было сдаться под натиском грубой силы. Он стал проникать до того глубоко, как никогда раньше она не испытывала.
Мир сотрясался и плясал, колебалась сама земля. Он обеими руками обхватил ее за талию и присел на пятки, увлекая ее за собой. Спина ее оперлась на его грудь. Она полностью лишилась чувств, прижимаясь к нему, а дыхание ее стало коротким и спазматическим.
Сидя, как на колу, она не могла убежать. Высвободившиеся его руки шарили по всему ее телу. Пальцы запутались в ее волосах. Он дотронулся до ее венерина бугорка и она вскрикнула, задергавшись и выгибаясь в его сторону.
Он прикрыл ей рот рукой. Она ее укусила. Он застонал: ему это понравилось. Он приподнимал ее все выше и выше, срывая с нее слой за слоем защитные покровы, внешние приличия и благопристойность и обнажая все, что под ними скрывалось. Они взорвались одновременно, и извержения сотрясли обоих, всепоглощающие волны чувственности дрожью пробежали по их телам.
И когда стих последний спазм, он убрал ладонь от ее рта.
— Я не мог допустить, чтобы кто-нибудь нас услышал.
— Знаю, — едва выдавила из себя она.
Ее обмякшее тело балансировало на его стоящих под углом бедрах. Она откинула голову назад, улеглась на его плечо. А когда она покачала головой, то волосы ее каскадом спустились ему на спину. Она слегка всхлипывала — отчасти от облегчения, отчасти от обуревавших ее эмоций, всепоглощающих и неуемных, волнами накатывающих на нее. А когда эмоции улеглись, то она нашла его руку и поднесла ее к губам. Поцеловала ему ладонь.
— Прости меня, что я тебя укусила.
Он зубами потеребил ей ухо.
— Временами это бывает прекрасно.
Результатом был потрясенный смех и задумчивый вздох.
— Любовь поразительна, не так ли? Я никогда не думала…
Он замер в ожидании.
— Я никогда такого не предполагала, — наконец, проговорила она. — Никогда даже не осмеливалась мечтать.
Его тело замерло. Еще никогда он так ее не любил, как сейчас. Он попытался придерживать ее, не раздавливая. Больше он ее не отпустит.
Через несколько минут дыхание ее стало более ровным. Она сняла его руки с талии и стала водить ими по всему телу.
— Теперь я принадлежу тебе.
Эти слова, земные и незамысловатые, прозвучали, неся в себе звон истины.
— Верно. Ты моя.
Мелисса улыбнулась в тихом изумлении, а глаза ее стали обшаривать белые стены, простую обстановку, стали изучать мужчину в зеркале, держащего женщину так близко, что они становились единым целым. Наконец, она кому-то принадлежит. Она стала здесь своя.
— Я люблю тебя, Рейли.
Он неподвижно держал ее целую вечность.
— Через четыре дня я отправлюсь в путь.
— Я буду тебя ждать.
Он поцеловал ее в плечо, слизывая соль с кожи.
Кружащие голову, покалывающие ощущения зародились где-то в нижней части ее тела, и они стали выплескиваться наружу, расплываясь по бедрам. Она позволила им беспрепятственно разливаться, задумываясь, ощущает ли это и он. Ведь они еще не разъединились.
— А ты будешь меня ждать?
— Столько, сколько тебе потребуется.
Пока Аврора не повзрослеет настолько, что больше не будет нуждаться в нянюшке.
Где-то в холле зазвучали голоса, но потом стали стихать. Они разъединились, когда голоса совсем умолкли. Рейли высвободил простыню и завернул в нее Мелиссу. Вернулась нежность, исчезло бешеное желание. С улыбкой, слегка кривившей его губы, он убрал потные волосы у нее со лба.
— Я буду мечтать о тебе.
— Только не останавливайся.
— Я люблю тебя.
— Я люблю тебя.
И сердце каждого из них дало обещание: я буду ждать тебя.
Мелисса прошла по гравиевой дорожке мимо круглой изгороди, через затемненный парк прямо к главным воротам. Почтальон опаздывал, и ящик на каменном столбе был пуст. Она решила немного подождать и послушать пение птиц на деревьях.
Свадьба прошла блистательно. Хелена выглядела ослепительно-шикарно в свадебном платье с обнаженными плечами. Лорд Дарби смотрелся столь же достойно и аристократично, как любой из портретов, висящих в главной галерее. Аврора проскользнула в уголок церкви в красном бархате и при ленточках — лучистый ангел, держащий в руках букет только что распустившихся бутонов роз.
Мелисса вздохнула, покраснев от того, что припомнила, как она плакала. Рейли сидел рядом на церковной скамье.
— Я всегда плачу на свадьбах, — хлюпая носом, проговорила она.
Готовый к любым неожиданностям, он подал ей льняной носовой платок.
— Судя по тому, что ты мне рассказывала, у тебя в этом отношении накопился богатейший опыт.
— Ты заметил, как она на него смотрит?
— Или он на нее? — Рейли в это время точно так же глядел на Мелиссу.
— Они, действительно, любят друг друга. Надеюсь, у них все получится.
Он плотно обхватил ладонью ее пальцы.
— Обязательно получится, мисс. Обязательно.
Слова эти стали их прощанием. Между тем днем, когда они занимались любовью у него в комнате, и полуденными часами четырьмя днями спустя, когда Рейли отвез в Хитроу Хелену и Реджи, тем самым дав старт медовому месяцу, Мелисса почти ни разу не была с ним наедине. То Хелена настаивала на том, что нужно упаковать как можно больше нарядов, то Реджи в абсолютнейшей панике отряжал Рейли выяснить, куда к черту запропастились брюки для верховой езды. Они крутились и вертелись, как никогда. И влюблялись друг в друга все сильнее и сильнее.
Головокружительное ощущение того, что ей есть кого любить сердцем и душою, не сделало Мелиссу слепой к нуждам Авроры. Для Мелиссы свадьба означала самоотрешение, бегство матери в очередной романтический вояж. Зато Аврора, похоже, воспринимала все абсолютно легко и естественно. Ребенок безо всякого труда принимал беготню в последнюю минуту, когда выяснялось, что опять чего-то недостает, а когда взрослые становились совершенно неуправляемы, она уходила в детскую. Мелиссе пришлось о ней беспокоиться не более десяти минут.
