Робер Гайяр - Мари Антильская. Книга первая
Могила же тем временем продолжал:
— Жалко мне вас, господин хороший… Вы вот тут просили меня поклясться вам в верности. Да если бы я даже и поклялся, неужто вы бы и вправду мне поверили? Доверились бы предателю, убийце? Да будет вам, добрейший сударь, зовите-ка лучше своего палача и велите ему намылить веревку… Так-то оно будет лучше для вас, да и для меня тоже! И скажите ему, пусть поторопится, мы с вами и так уже потеряли слишком много времени, и это говорит вам не кто-нибудь, а сам Ив Могила по прозвищу Лефор, или, иначе говоря, Силач! А он, скажу я вам, никогда еще никого не заставлял так долго ждать напрасно… и вот такое бесчестье — уже битых два часа, как вы не даете мне отправить вас к праотцам!..
Дюпарке подошел к богатырю ближе и каким-то бесстрастным голосом поинтересовался:
— И как же звали вашу суженую?
— Мари, — тут же, без всяких колебаний ответил тот.
В какой-то момент Дюпарке показалось, будто он стал жертвой галлюцинации. Голова вдруг пошла кругом. Он повторил:
— Мари?!
— Ну да, — подтвердил Лефор. — Ее звали Мари…
— И ты так и не знаешь, что с ней стало?
— Да нет, откуда мне знать. Могу только догадываться. Она ведь ждала ребенка. А в Лорьяне море берет все, что ему дают, и никогда ничего не возвращает. Должно быть, она бросила туда моего ребенка и стала портовой шлюхой, не при вас будет сказано…
— Но она могла выйти замуж за кого-нибудь другого.
— Кто знает, может, и так… — бесстрастно заметил Ив. — Да ведь только для меня это одно и то же.
Жак подумал о Мари, его Мари, которая теперь выходит замуж за Сент-Андре.
— Послушай меня, Ив Могила, — внезапно проговорил он, — нет, на сей раз ты не будешь повешен. Я велю отпустить тебя на свободу и даже, если ты пообещаешь мне вести себя на борту как полагается, вернуть шпагу, которой ты так ловко управляешься. Тебя высадят на Мартинике. А потом можешь делать все, что тебе заблагорассудится. Но учти — я там буду губернатором, и малейшая провинность — прикажу казнить тебя без всякого снисхождения.
Великан вдруг весь затрясся, не в силах сдержать волнения. Потом сделал шаг к Дюпарке и, мгновенье поколебавшись, бухнулся перед ним на колени.
— Господин губернатор, — с каким-то невероятным смирением пробормотал он, — признаю, вы сильнее меня. Я никогда не боялся смерти, а потому никому еще не удавалось одержать верх над Лефором угрозами. Тысяча чертей! Вы попросили, чтобы я хранил вам верность, и нашли единственные слова, которые могли убедить такого закоренелого негодяя! В верности не клянутся, ее доказывают на деле! Можете отрубить себе обе руки и вернуть мне мою шпагу, это будет одно и то же! Видит Бог, на Мартинике вам еще понадобится такой человек, как я!
Дюпарке посмотрел в голубые глаза великана и проговорил:
— Я верю тебе.
— Пока буду жив! — был ответ Могилы.
Жак снова вытащил из-за пояса кошелек и бросил его пирату.
— На, держи, — проговорил он. — Пойди поиграй! Развлекись немного… Но не забудь, что отныне ты можешь рассчитывать на мою снисходительность меньше, чем кто бы то ни было другой на этом свете.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Мартиника
Неожиданно море стало серым. Неглубоко, почти на поверхности воды, куда ни посмотри, повсюду плавали пучки желтоватых, усыпанных небольшими шариками, водорослей, и местами их было так много, что они скрывали воду, а когда со всех сторон облипали корпус «Проворного», создавалось такое впечатление, будто корабль плывет не по воде, а по какому-то топкому болоту.
Это было Саргассово море, и оно возвещало, что уже совсем близко тропики.
Сидя в своей каюте, Дюпарке вновь и вновь задавал себе вопрос: почему, по какому такому странному наитию пощадил он человека, носящего столь зловещее имя — Ив Могила? С чего вдруг эта необъяснимая снисходительность к пирату, по которому явно давно уже веревка плачет, который упрямо выказывал полное отсутствие какой бы то ни было веры или морали и которому были явно чужды даже малейшие угрызения совести?! Связываясь с этаким субъектом, не обрекал ли он себя в будущем на неизбежные и весьма горькие разочарования?
Но Жак утешал себя мыслью, что, если уж и возникнет желание, он всегда посадит его на первый же проходящий мимо корабль и отправит во Францию или куда-нибудь еще.
Дюпарке как раз был погружен в эти невеселые размышления, когда дверь его каюты неожиданно приоткрылась и в проеме показалась высоченная, внушительная фигура, которая не могла принадлежать никому другому, как Иву Могиле по прозвищу Лефор. Тот робко огляделся по сторонам, явно желая удостовериться, что Жак один и он его не потревожил.
Дюпарке резко обернулся. Увидев силача, он сразу нахмурился и проговорил:
— Что тебе надо? Что за манеры? Кто разрешил тебе входить ко мне без приглашения?
— Прошу простить меня, господин губернатор, — ответил Лефор, решительно входя в каюту и ногой захлопывая за собой дверь. — Да только мне подумалось, чем скорее я отчитаюсь перед вами насчет этого порученьица, тем лучше.
На лице Ива играла странная, довольная улыбка. Жак заметил, что в руках, крепко прижимая к груди, он держал какой-то объемистый, завернутый в плащ сверток.
— Что это у тебя там?
Вместо ответа Могила положил сверток на стол, потом отступил на пару шагов назад, дабы подчеркнуть почтительное расстояние, отделяющее его от губернатора.
Не решаясь притронуться к свертку, Жак внимательно изучал его взглядом. Он был заинтригован и в то же время раздражен беспардонными повадками человека, которого спас от виселицы.
— Ну так что? Ответишь ты мне или нет? — снова сухо поинтересовался Жак.
По-прежнему не отвечая, Лефор как-то смущенно потупился. Потом вынул из-за пояса кошелек, что пару часов назад дал ему Дюпарке, бросил его подле свертка на стол и воскликнул:
— Тысяча извинений, ваше превосходительство, совсем забыл про кошелек…
— Черт побери! — выругался Жак. — Да объяснишь ты мне наконец или нет?
— А что тут объяснять, ваше превосходительство, вы же сами вручили мне давеча этот мешок с монетами, ведь так?
— Не спорю, так оно и было…
— А разве вы дали мне эти деньги не для того, чтобы я извлек из них доход?
— Что за чушь?!
— А как же еще? Я ведь теперь, ваше превосходительство, отдал себя в полное ваше распоряжение… А если уж Могила кому-то предан, то, честное слово, это по гроб жизни, никак не меньше! И мне, ваше превосходительство, не придется повторять два раза, я ведь понимаю все с полуслова. Так вот, с этим мешком, набитым вашими монетами, я сразу спустился на палубу, потом пошел на бак и собрал матросов… Ну и спросил их, этих парней, которые только что доверху набили себе в Бордо карманы: «Кто из вас сможет выиграть в ландскнехт у Ива Могилы?» Поначалу-то, господин губернатор, я прикинулся дурачком и, чтобы они мне поверили, проиграл половину ваших монет…
Лоб Жака все больше и больше хмурился. Он начал понимать, о чем идет речь, и, уже догадываясь, что собирается поведать ему Лефор, почувствовал, как им овладевает тревога.
— Ну и что же дальше? — тем не менее справился он.
— А дальше, ваше превосходительство, — скромно потупившись, продолжил Ив, — дальше я выиграл. Я выиграл почти все, что было у галисийцев… Я сказал, у галисийцев, потому что с шотландцами, к примеру, этот номер ни за что бы не прошел: всем известно, что вытащить у них из кошелька монету потруднее, чем вызволить заключенного из Бастилии. Вот выигрыш, ваше превосходительство. Я не взял себе ни пистоля!
Дюпарке вдруг стало так смешно, что у него мигом пропало всякое желание отчитать силача.
— Выходит, — проговорил он, — ты вообразил, будто я дал тебе горсть монет, чтобы ты обобрал этих бедолаг?
— Пресвятая Дева, а зачем же еще?! — не без смущения осведомился Ив, мало-помалу понимая, что губернатор куда меньше доволен его подвигом, чем он ожидал.
— Надеюсь, ты, по крайней мере, играл честно?
— Не понял, ваше превосходительство, что вы имеете в виду под словом «честно»? Вы доверили мне дело. А отныне все ваши желания для меня закон. И уж, можете поверить, я из кожи вон вылезу, но все будет выполнено. А уж как, это мое дело, разве не так?
Дюпарке с минуту подумал, потом вдруг принял решение.
— Так, а теперь забери это все, — приказал он. — Оставь себе золото, оно твое. И я знать не желаю, каким манером тебе удалось его выиграть…
Лицо у Лефора сразу вытянулось.
— Вы что, — грустно переспросил он, — и вправду не хотите взять эти деньги?
— Оставь их себе, они пригодятся тебе на Мартинике.
Нехотя Ив аккуратно снова завернул в плащ свой сверток и взял его в руки.
— Можешь оставить себе и кошелек, — добавил Жак.
— Благодарю вас, ваше превосходительство…
