Мор Йокаи - Золотой человек
Господин Качука пробежал глазами записку.
— Ну что ж, хорошо! Сделаешь свои дела в городе, обязательно зайди ко мне хоть на полчаса. Я живу рядом с английским парком, там увидишь — на моих воротах изображен большой двуглавый орел. Пока тебе запрягут бричку, мы успеем выпить по стакану пунша и поговорить об умных вещах. Обязательно зайди!
Тимар пообещал забежать и поспешил по своим делам.
Было уже около одиннадцати вечера, когда Михай, пройдя мимо городского парка, который все в Комароме называли просто «Англией», открыл дверь с двуглавым орлом на табличке.
Качука уже ждал его, и денщик провел гостя прямо в кабинет хозяина.
— А я-то уж полагал, что, пока я странствовал, ты давно женился на Аталии! — начал разговор Тимар.
— Понимаешь, друг, что-то не вытанцовывается дело. То одно мешает, то другое. Мне уж кажется, что кто-то из нас двоих — не то я, не то Аталия — не очень-то желает этого брака.
— О, она-то хочет, в этом можешь быть уверен!
— Ни в чем нельзя быть уверенным на этом свете, особенно в постоянстве женского сердца. Мое мнение такое: чем дольше ходишь в женихах, тем больше отдаляешься от невесты. Волей-неволей узнаешь какие-то мелкие недостатки друг друга… Когда что-то открывается после свадьбы, — тут дело другое, можно и примириться, все равно поздно! А так… Советую тебе от души: ежели влюбишься да захочешь жениться, не тяни кота за хвост, а то как начнешь прикидывать да высчитывать — наверняка в дураках останешься.
— Ну, положим, когда речь идет о богатой невесте, то и высчитать не грех.
— Богатство, друг мой, понятие относительное. Поверь, любая жена способна с лихвой истратить то приданое, которое она приносит в дом к мужу. К тому же богатство Бразовичей не столь уж гарантированное. Старик все время идет на такие коммерческие сделки, в которых сам не больно-то разбирается. Где уж тут ему контролировать их! Через его руки проходят баснословные деньги, но вот подвести в конце года обычный торговый баланс: выиграл он или проиграл на своих комбинациях — на это он не способен.
— А мне кажется, что дела у него идут превосходно. Да и вообще Аталия — красавица, к тому же очень образованная девушка.
— Ну ладно, ладно, что это ты взялся так расхваливать Аталию? Словно лошадь продаешь. Лучше поговорим о твоих делах.
Сумей г-н Качука заглянуть в сердце Тимара, он понял бы, что разговор об Аталии — это тоже его, Тимара, дело. И заговорил он о ней потому, что позавидовал молодому офицеру, когда Тимея одарила его улыбкой. «Не хочу, чтобы Тимея тебе улыбалась! Бери Аталию и успокойся!»
— Так вот, теперь поговорим о вещах более важных, — сказал Качука, — мой коллега из Оршовы рекомендует мне взять тебя под свое покровительство. Что ж, попробуем. Итак, ты сейчас в затруднительном положении. Судно, которое тебе было доверено, затонуло. Разумеется, это не твоя вина, но твоя беда, — ведь купцы теперь побоятся доверить тебе новое судно. Твой патрон взыщет с тебя залоговые, и, кто знает, сумеешь ли ты отсудить их обратно… К тому же ты бы хотел помочь этой сироте. Вижу по твоим глазам, что судьба бедной девушки беспокоит тебя сейчас больше всего. Как же можно помочь всем твоим бедам сразу?
— Этого я и сам не знаю.
— Зато я знаю. Вот слушай. На будущей неделе начинаются ежегодные армейские учения под Комаромом. Сюда соберут на три недели двадцать тысяч человек. Объявлено, что заготовка хлеба для армии будет отдана на откуп, и умные люди смогут нагреть на этом руки. Все письменные предложения проходят через меня, и я заранее могу сказать, кому будет отдано предпочтение, ибо зависит сие не от того, что написано, а от того, что нигде не записано. До сих пор предпочтение отдавалось Бразовичу. Он берется выполнить поставки за сто сорок тысяч форинтов, обещая при этом кому следует двадцать тысяч форинтов.
— Черт возьми! Кому следует, говоришь?
— Но ведь это естественно! Получил выгодный подряд, — обязан дать куш тому, кто помог получить его. Так было испокон веков, с тех пор как стоит мир. А иначе с чего нам жить? Ты сам отлично знаешь это.
— Знаю. Но никогда этим не пользовался.
— Вот и глупо. Ты пачкаешь себе руки ради блага других, а мог бы и для самого себя таскать каштаны из огня. Тем более что уже знаешь, как это делается. Берись поставить хлеб за сто тридцать тысяч форинтов и «кому следует» пообещай тридцать тысяч.
— Я не могу это сделать по разным причинам. У меня нет ни отступных, чтобы приложить их к заявке, ни оборотного капитала, чтобы закупить столько зерна и превратить его в муку. Взятки давать я тоже не умею, да и не хочу. К тому же я не такой уж простофиля, чтобы поверить, будто из ста тридцати тысяч форинтов можно и хлеб поставить, и тридцатитысячный магарыч наскрести.
Качука рассмеялся.
— Ох, Михай, плохой из тебя купец! Так у нас дело не пойдет. Это же убожество торговать ради грошовой прибыли! Так торгуют только захудалые лавочники. В большом деле главное иметь протекцию, а она у тебя будет. Это моя забота. Мы были добрыми друзьями еще со школьной скамьи. Доверься мне. И как это у тебя нет отступных? Приложишь расписку Бразовича на те десять тысяч, что отдал ему под залог. Этого будет достаточно. А потом — сказать тебе, что нужно делать потом? Скачи обратно в Алмаш и сам купи с торгов пшеницу со «Святой Борбалы». Она обойдется тебе в десять тысяч форинтов, хотя стоит все сто. Итак, у тебя будет десять тысяч мер пшеницы. С Бразовичем рассчитаешься теми десятью тысячами, что у него в залоге, и вы будете квиты без тяжбы. Посулишь двойную плату мельникам Алмаша, Несмейя, Фюзите, Ижа за срочный помол пшеницы, соорудишь печи — и, пожалуйста, вот он, солдатский хлеб! Через три недели пшеницы твоей как не бывало. А если в одной-двух партиях обнаружат брачок, твои друзья позаботятся замять это дело. И через три недели ты получишь чистой прибыли семьдесят тысяч форинтов, не меньше. Поверь, если бы я предложил эту сделку твоему хозяину, он ухватился бы за нее руками и ногами. Удивляюсь, как это он сам не догадался.
Тимар призадумался.
Предложение действительно было заманчивым.
За три недели без особого труда и риска заработать шестьдесят — семьдесят тысяч форинтов — дело нешуточное. В первую неделю солдатский хлеб покажется как-то необычно сладковатым, потом немного горьким, а под конец сборов — чуть-чуть затхлым. Но кому какое дело, что ест солдат, да и самому солдату не все ли равно, что есть? На то он и солдат, чтобы ко всему привыкнуть и все снести.
И тем не менее Тимар содрогнулся, представив себе эту махинацию.
— Ох, Имре, Имре… Ты-то где научился этой науке? — воскликнул Михай, положив руку на плечо своего школьного товарища.
— Гм… — промычал тот, сразу став серьезным. — Там, где этому учат. Ты удивляешься? А я уже все считаю естественным. Когда я выбрал себе военную карьеру, то был полон самых радужных иллюзий. От них не осталось теперь и следа. Я думал, что армия — это поприще славы, героизма и рыцарства. Но вскоре убедился, что наш мир держится на одной спекуляции и государственные дела решаются в корыстных интересах власть предержащих. Я закончил инженерный корпус с отличными успехами. Когда меня перевели в Комаром, грудь мою распирало от восторга и гордости, что передо мною открывается широкое поле деятельности, где я смогу применить свои знания по фортификации. Да не тут-то было: поле для спекуляций — это да! Первый проект по совершенствованию фортификаций города, который я представил экспертам, нашли превосходным. Но его не приняли. Мне поручили составить проект сноса ряда домов в городе якобы с целью благоустройства. Это влекло за собой покупку старых домов у их владельцев. Я выполнил заказ. Ты знаешь ту часть города, которая сейчас превращена в пустырь? Так вот, пустырь этот обошелся в полмиллиона. Кстати, у твоего хозяина там тоже были старые, полуразрушенные дома, которые он продал муниципалитету за бешеные деньги, словно то были не жалкие хибары, а роскошные дворцы. И это называлось фортификацией! Для этого я занимался военно-инженерной наукой? Человеку свойственно избавляться от иллюзий и примиряться с действительностью. Ты слышал распространенный в нашем городе анекдот? Когда в прошлом году в Комаром прибыл наследник его императорского величества принц Фердинанд, он сказал коменданту крепости: «А я полагал, что эта крепость черная». — «Почему, ваше высочество?» — «Потому, что в ежегодной смете по фортификации предусмотрено десять тысяч форинтов на одни лишь чернила. Я думал, что вы красите чернилами крепостные стены». Все, конечно, рассмеялись. Но на этом и кончилось. Если махинации проходят гладко — все молчат, если они вскрываются — все смеются. Почему же тогда и мне не посмеяться? И ты смейся! Или тебя больше устраивает сидеть в жалкой лавчонке, проклиная этот мир, и продавать трут с барышом в два крейцера в день? Я рассчитался со своими мечтами. Хватит жить в мире иллюзий! Спеши, друг, в Алмаш и займись своей затопленной пшеницей! Заявление на поставку солдатского хлеба можешь сдать завтра до десяти вечера. Ну, вот и твой возница подкатил. Смотри не медли! Завтра я тебя жду.
