Наталья Калинина - Театр любви
— Мы маме про это дело ничего не скажем. Зачем нам маму расстраивать? А Алешка вырастет и сам поймет, что сестренку младшую любить нужно. То ж его глупые люди подучили. Эх, пустые головы…
Мать обо всем догадалась. Она подхватила меня на руки, отнесла в комнату, стала разматывать платок. Увидев шишку, заплакала. Отец хмуро молчал.
Как-то ночью я проснулась в своем закутке за печкой, свесила с кровати ноги, раздумывая, идти или нет в холодные сени, где стояло помойное ведро. Услышав приглушенный, с хрипотцой, голос отца, притаилась.
— Ты, Зоя, понимать должна: мое сердце за ним, как и за Танькой, болит. Я же его на произвол судьбы бросил. Еще грудным малявкой. Вот он и вырос таким ненавистником.
— Ты, Андрей, тут ни при чем, — возразила мама. — Не по своей же воле бросил. На мать пускай обижается, что не дождалась тебя.
— Обида — пустое дело. Ребенок на обиде горьким растет. Как огурец в засуху. Если ему к самым родным такую ненависть внушить, как же он к чужим относиться будет?
— То не твоя печаль, Андрюша. У него от тебя только фамилия одна.
— Ну нет уж, Зоя, тут ты не права. Что же мне теперь — отречься от пацана, что ли? Родить — родил, а уж дальше — как знаешь? Эдак сегодня от Алешки откажусь, завтра — от Таньки и пошел по белу свету куковать.
— Сравнил тоже! Мы с Танькой тебя как сумасшедшие любим. А там…
— Я вас тоже люблю — сама видишь. Одними вами и живу. Но из Алешки мне тоже хочется человека вырастить.
Снова засобирался отец на Керчинский в сентябре. Теперь уже не на Орлике, которого к тому времени сдали на колбасу, а на попутках. Он помогал мне застегивать кофту, когда в комнату влетела мать — красная, растрепанная, злая, оттолкнула его и загородила меня собой.
— Зоя, мы и так проспали — ты уж не задерживай нас, — примирительным тоном попросил отец.
— Никуда она не поедет. Хочешь, чтоб ребенка на всю жизнь калекой сделали? Да ты не отец, а изверг!
— Я же обещал тебе, Зоя, — глаз спускать с Таньки не буду.
— Знаю я: стаканчик поднесут, потом другой — и про дитя забыл. А там уж постараются.
— Ну, что ты, Зоя! Я уже два месяца в рот не беру. Мы к вечеру дома будем. Клянусь тебе. Пусти!
Он попытался тихонько отстранить маму.
Я давно забыла и про шишку, и про горькую обиду. Мне так хотелось обрести наконец старшего брата, который мог запросто надавать затрещин Ваньке Каширину, выбившему из рогатки глаз нашему коту Мурзику. Но мать схватила меня на руки, прижала к себе и выбежала во двор.
— Тронь только — всю улицу подыму! — пригрозила она вышедшему на крыльцо отцу.
— Эх ты, Зоя…
Отец сбежал с крыльца и, не оборачиваясь, зашагал к калитке…
— Наконец-то я застала тебя, доченька. Ты, наверное, в институте задержалась? Как ты себя чувствуешь?
— У меня все прекрасно, мама.
— Может, к нам выберешься?
— Мамочка, дел по горло, а завтра первая пара.
— Дочка Никольской привезла из Швеции плащ с подстежкой. Цвета блеклого мха. Ты, кажется, мечтала о таком. И сапоги на шнуровке. Все твоего размера. Никита Семенович обещал нас подвезти.
— У меня есть и плащ, и сапоги.
— Никольская говорит — все самой последней модели. И стоит какой-то пустяк. Ты же знаешь, она не спекулянтка. У тебя скоро день рождения. Мы с Никитой Семеновичем хотим сделать тебе подарок.
— Спасибо, мамочка. Я вас обоих очень люблю, но… В общем, мне не нужен ни плащ, ни сапоги.
— Доченька, может, ты к нам на время жить переедешь? Одной тебе, наверное, и готовить не хочется. А тебе надо регулярно питаться, иначе совсем силенок не будет. Давай мы приедем за тобой? Рыцарь очень рад будет. Подымишь со своим Китом на кухне, посплетничаете, как в старые добрые времена. Кит тебя, как родную дочку, обожает.
— Знаю, мама. Я его тоже.
— Может, поживешь у нас?
— Подумаю. Только потом, ладно?
— Я скажу Никольской, что мы к ней завтра подъедем. Пусть пока никому не предлагает.
— Нет, мама, у меня всего навалом. Как ты думаешь, отец вспоминает меня?
— Доченька, я думаю, он давно спился.
— Думаешь или знаешь? Неужели тебе его не жалко? Ведь ты была счастлива с ним.
— Мне передали от него письмо.
— Когда? — оживилась я.
— Года три тому назад. Он просил послать ему денег.
— Ты послала?
— Письмо было написано чужой рукой. Я подумала, это фальшивка. И в нем ни слова не было про тебя, деточка.
— Но я ведь тоже про него забыла.
— Я послала ему сто рублей. Никита Семенович ничего не знает.
— Ты молодец, мама.
— Он даже не ответил. Я оказалась последней дурой.
— Ты дашь мне его адрес, мама?
Она ответила на удивление резко:
— Нет. Я сожгла письмо. Я не хочу, чтоб моя дочь общалась с человеком, для которого нет ничего святого.
Кит позвонил мне из автомата напротив и через две минуты уже стоял в моей прихожей.
— Можно рассчитывать на откровенность?
Я пожала плечами и отправилась на кухню ставить чайник.
— Зоя боится, ты наломаешь дров. Что это ты вдруг вспомнила про отца?
— Я про него никогда не забывала.
— Мне казалось одно время, что я мог бы заменить тебе его.
— Ты циник, Кит.
— Может быть. Но я глубоко убежден в том, что кровное родство значит очень мало или совсем ничего. Зато я верю в родство душ.
— Я тоже.
— Если бы Зоя не переехала в Москву, она бы уже превратилась в старуху с целым букетом хронических болезней. Уж не говоря обо всем остальном.
— О чем, Кит?
— Они там все пьют и измываются над женами. Недостаток духовной культуры сказывается прежде всего на семейных отношениях.
— А недостаток искренности? На чем сказывается недостаток искренности? То есть притворство?
Кит понял, о чем я.
— Они со временем подружатся. Твоя мать мудрая женщина. Ну, а что касается Вики, она еще очень молода для того, чтоб понять, что в сердце ее отца места хватит для всех. К тому же я очень баловал ее в детстве.
— Но почему твоя Зоя не стала притворяться перед моим отцом, что она любит Алешу?
— В провинции иные нравы.
Кит, как мне показалось, брезгливо поморщился.
— Знаешь, я бы тоже не смогла притворяться. Я бы никогда не смогла полюбить Сашину дочку от этой Валентины. Значит, я тоже провинциалка?
— Я бы этого не сказал. Просто ты привыкла сама придумывать правила игры.
— Ты хочешь сказать, я ни с кем не считаюсь?
— Ну, что-то вроде.
— Ты прав, Кит. И никого не люблю. Даже себя разлюбила.
— Это пройдет. — Он отлучился на минуту в прихожую и вернулся с плоской бутылкой коньяка. — Выпьем за твое скорейшее выздоровление.
— Спасибо. Ты очень добрый, Кит.
— И очень эгоистичный. Хочу выпить за твою сладкую изюминку. Признаться, я никогда не встречал женщины, влюбленной в себя до такой степени, как ты.
— Это мешает мне влюбиться по-настоящему. Всегда мешало.
Кит выпил свою рюмку до дна и рассмеялся.
— И это же уберегло тебя от многих бед и разочарований.
— Возможно, ты прав, Кит, но теперь когда…
Я осеклась, встретив его насмешливый взгляд.
— Только не наломай дров.
— Ты под этим что-то конкретное подразумеваешь?
— Я не хочу, чтобы ты позволила раскаянию и жалости возобладать над всеми остальными чувствами. Жертвенность тебе не к лицу.
— А что мне к лицу?
Кит медленно встал и положил ладони мне на плечи. Они у него были горячие — я ощущала это через свой толстый свитер.
— Я дам тебе один совет, который ты можешь забыть. Но все-таки выслушай его, ладно?
— Валяй.
— Не позволяй ни одному мужчине брать над тобой верх. А это значит оставь в своей душе такие уголки, куда не проникнуть нашему брату.
— Мог бы сказать мне об этом лет десять назад или даже раньше. Теперь уже поздно. Поздно.
Я стряхнула с плеч его руки, встала и подошла к окну, за которыми мерцала огнями предвесенняя Москва.
— Ты бы меня не послушала. Да я и сам не догадывался в ту пору о том, какой я умный.
— Кстати, о правилах игры. Как ты думаешь, какое место в жизни мужчины может занимать любовь женщины?
Я повернулась и посмотрела на него в упор. Он выдержал мой взгляд.
— Ты хочешь сказать, на что способен влюбленный мужчина? На все что угодно. Кроме, пожалуй, верности.
— Ты, как всегда, прав, Кит. И от этого становится очень грустно.
Он снова наполнил наши рюмки.
— Если хочешь, можешь выпить за то, чтобы я оказался не прав. Чтобы твой любимый мужчина не совершал время от времени вылазок в бордель и как можно реже прикладывался к бутылке. Возможно, тогда ему удастся справиться с самой лучшей мужской ролью. Кстати, нас с Зоей пригласили в Дом кино на просмотр «Великого Гэтсби». Могу уступить тебе свой билет.
Я замотала головой.
