Генри Вуд - Присяга леди Аделаиды
— О, тетушка! — перебила Аделаида болезненным тоном.
— Не огорчайся, душа моя, — было спокойным ответом. — Меня это не огорчает. У меня есть друг на небесах, Аделаида, и я знаю, что Он примет меня в дом своего отца. Свет для меня так грустен, что я жить не могла бы. Я буду рада его оставить, и я уверена, что мой муж скоро последует за мной. Он лежит на своей постели наверху, Аделаида, я здесь на своей, и никто из нас не может сказать другому последнее прости.
— Лорд Дэн встал, — сказала Аделаида, и слезы заструились из ее глаз. — Его принесут сюда вечером.
— Это можно сделать? Благодарю Бога за это утешение. Но я спрашиваю, отчего происходит твоя странная грусть? Я не думаю, чтобы ее возбуждала смерть Гэрри.
— Это была страшная смерть, тетушка, — отвечала Аделаида, дрожа и уклоняясь от ответа.
— Да, страшная смерть, — прошептала леди Дэн. — Дитя, пусть не будет между нами ни скрытности, ни двоедушия в мои последние часы. Я думаю, что ты не любила Гэрри, что ты любила бы Герберта, если б смела. Теперь я должна бы называть его Джоффри, но я не могу помнить этого всегда и это имя слишком напоминает мне моего умершего Джоффри. Если ты его любишь, теперь ничто не помешает тебе выйти за него, и в таком случае тебе не нужно переезжать к мистрисс Грант, где тебе будет не очень хорошо после нашего дома. Скажи мне правду.
Аделаида Эрроль была, очевидно, взволнованна, когда наклонилась над теткой, которая держала ее за обе руки. Она должна была говорить, уклониться от этого не было возможности; но даже умирающая леди Дэн приметила, как сильно билось ее сердце.
— Я не желаю выходить за Герберта Дэна.
— Он теперь Джоффри, Аделаида. Он заступил на место своего дяди. Он будет лорд Дэн.
— Я знаю. Но я люблю Гэрри гораздо больше после его смерти, и… и… не хочу заменить его никем. Герберта… Джоффри — я все забываю — я никогда не поставлю на место Гэрри.
— Стало быть, ты должна решиться переехать к мистрисс Грант?
— Я так полагаю. Я буду там очень несчастна, в этом сомневаться нечего, но… о, тетушка! я желала бы, чтоб Гэрри ожил. Я сейчас вышла бы за него!
Она отодвинулась от постели в припадке истерических слез. Может быть, контраст между возможностью сделаться владетельницей Дэнского замка, будучи женою Гэрри, и жить в неудобном доме мистрисс Грант, столько же как и другое чувство, вызвали истерику.
Это волнение было лишним для леди Дэн, хотя теперь оно не могло иметь на нее большое влияние. Еще несколько часов, и всякое волнение, хорошее или дурное, кончилось для нее на этом свете.
Глава VIII
МАРГАРЕТ БОРДИЛЬОН
За полмилю от Дэнского замка, почти на правом углу между замком и деревней Дэншельд, находился дом Лестера. Это было прочное здание из красного кирпича, известное под именем Дэншельдского замка, и если бы не огромная величина, его можно было бы принять за ферму, потому что дом был окружен ригами, сараями и другими принадлежностями фермы высокого разряда. Местоположение этого дома было довольно уединенно, никаких домов не было поблизости, между тем как находившийся позади большой дикий лес, раскинувшийся на некоторое расстояние, не способствовал тому, чтобы сделать вид веселее. Лес принадлежал лорду Дэну, он соединялся с его охотничьим парком и был любимым местом браконьеров.
Имение Лестера не было майоратом. Оно перешло к нему по завещанию, а не по наследству, и большая часть его дохода принадлежал его покойной жене. Прежним владельцем Дэншельдского замка был дальний родственник Джорджа Лестера, сделавший его своим наследником с условием, что он будет жить в этом имении. Джордж Лестер был тогда блестящим молодым гвардейцем, довольно бедным, весьма пристрастным к разгульной жизни, и не знал, должен ли он радоваться своему наследству или нет. Состоянию он был рад, но прозябать в деревне и называться сквайром было ему не по нутру. Но мы ко многому привыкает со временем, и Джордж Лестер привык к этому. Он вышел в отставку, женился и поселился в Дэншельде. Но в досаде он называл это «скучным местом» и «самым дрянным краем света».
Жена его была урожденная мисс Бордильон. И она, и другие знали, что он никогда не любил ее страстно. Он сосватал ее по причине ее «надежд», а когда он сам получил наследство, хотя сердце, может быть, побуждало его отказаться от невесты, он не позволил себе сделать такой неблагородный поступок, а женился на ней. Она все-таки не принесла ему никакого состояния. Катерина Бордильон не имела сама ничего. Она была из хорошей, но бедной фамилии; в той местности была поговорка: «Беден и горд, как Бордильоны». Она была воспитана мистрисс Гескет, богатой женщиной, которая не имела детей.
Брак оказался счастлив. Лестер был добрым и превосходным мужем. Двое детей родилось от этого брака, сын и дочь. Они были еще маленькие, когда умерла мистрисс Гескет. Ее завещание было довольно странным. Мистрисс Лестер она отказала тысячу двести фунтов в год; разумеется, эти деньги сделались собственностью Лестера, и он располагал ими, как хотел. Это удвоило его доход, но он извлекал еще и другую пользу из наследства мистрисс Гескет. Его маленькой дочери она оставила четырнадцать тысяч фунтов, капитал был отдан на большие проценты, и этими процентами мог пользоваться Лестер, пока его дочь не выйдет замуж. В завещании были еще отказаны другие суммы и между прочим сыну Лестера.
Через несколько лет мистрисс Лестер начала чахнуть. Во время ее последней болезни у ней гостила ее дальняя родственница, Маргарет Бордильон. Они вместе росли и с детства были искренними и испытанными друзьями, и мистрисс Лестер взяла с нее обещание, что она останется в замке после ее смерти воспитывать ее дочь Марию. Маргарет Бордильон была женщина деликатной наружности, лет тридцати трех; нежный румянец выступил на ее щеках при мысли, что подумает свет, когда она останется жить в доме веселого и привлекательного Джона Лестера. Но когда смерть находится перед нами — а Маргарет Бордильон знала, что смерть недалеко от этой комнаты, когда она держала влажную руку и смотрела на исхудалое лицо мистрисс Лестер — менее важные соображения были поглощены торжественной неведомой будущностью, в которую входила душа ее друга и в которую мы все должны войти, несколько ранее, несколько позже, и мы более стараемся исполнять нашу обязанность перед мыслью об этой будущности, нежели заботиться о том, что скажет свет. Мистрисс Лестер получила обещание, которого она желала — обещание, что Маргарет Бордильон останется в замке воспитывать Марию, по крайней мере, теперь.
— И помни, Маргарет, — шепнула мистрисс Лестер, привлекая Маргарет к себе, чтобы она могла расслышать тихий звук ее голоса, — если более теплое чувство впоследствии возникнет между тобою и Джорджем — а, может быть, это будет — если он захочет жениться на тебе, помни, что я теперь говорю тебе, что мне будет это приятно.
— Как ты можешь думать о чем-нибудь подобном? Как ты можешь говорить об этом в такую минуту? — перебила мисс Бордильон, выпрямляя свой высокий, гибкий стан. — Ты, его жена, можешь спокойно думать о том, что он может жениться на другой!
— Свет и его страсти исчезают от меня теперь, Маргарет, — отвечала мистрисс Лестер. — Мне почти кажется, будто я уже оставила этот свет. Джордж непременно женится опять, и я хотела бы, чтобы матерью моих детей была скорее ты, чем какая-нибудь другая женщина.
Мистрисс Лестер умерла. Прошло два года после ее смерти, и мисс Бордильон осталась в Дэншельдском замке. Но она держала себя на заднем плане, как гувернантка Марии, и не хотела играть роль хозяйки. Она отчасти управляла домашними делами, отдавала приказания слугам кротко и робко, не принимая с ними повелительного тона. Она никогда не садилась за стол на месте мистрисс Лестер, а когда у мистера Лестера были гости, она не выходила совсем, оставаясь с детьми; вечера она часто проводила в своей комнате, не выходя в гостиную к Лестеру. Марии было восемь лет, когда умерла ее мать; будь она взрослая, мисс Бордильон не чувствовала бы неловкости своего положения. Некоторые женщины, может быть, вовсе не чувствовали бы никакой неловкости, но мисс Бордильон была скромного, чувствительного характера и чрезвычайно щекотлива относительно утонченных приличий жизни.
Что принесли ее сердцу эти два года? Любовь. Находясь в ежедневных отношениях с увлекательным Джорджем Лестером, а, может быть, и под влиянием предсмертных слов мистрисс Лестер, мисс Бордильон позволила себе, хотя сначала совершенно бессознательно, глубоко привязаться к нему. А когда женщина не чувствовала любви до тридцатилетнего возраста, тогда она пробуждается в ней с силою и глубиною страсти, неизвестной молодым. Скромная, робкая Маргарет Бордильон любила втайне, постепенно поддаваясь надежде, что она будет, как мистрисс Лестер желала, его второй женой. Надежда перешла в ожидание, и дни ее сделались райской мечтой. Лучше было бы для нее, если бы она узнала правду с самого начала — приближавшаяся темная туча, может быть, не так безжалостно излила бы свою ярость на ее беззащитную голову.
